Род Лиддл - Тебе не пара
Ну конечно, вот и он, слепень: окольными путями приближается к кроватке, то крутится вблизи, то отдаляется в поисках места, где можно получше пообедать. Подлетаю наперерез, пристраиваюсь за ним, держась того же курса, но он уходит в отрыв и садится на верхний край желтого одеяльца, прикрывающего ребенка почти до самого подбородка, даже глазом не поведя в мою сторону. Потираю крылышки в попытке изобразить беспечность, затем, спланировав, подсаживаюсь к нему.
— Здорово, дружище, — говорю радостно. — Я Клайв. Вашего брата в этих краях не часто встретишь. Потерялся?
Слепень смотрит на меня с любопытством.
— Я потерялся? — в низком дребезжащем голосе деревенского мужлана сквозят саркастические нотки. — Я потерялся? Минуточку… — Изображая на лице задумчивость: — Сижу я, стало быть, голодный, подумываю об обеде, гляжу — передо мной неподвижно распростерт совершенно восхитительный младенец, причем до его мягкой кожицы каких-нибудь два сантиметра.
Принимая все это во внимание, как-то не слишком похоже, что я потерялся… а, Клайв?
Начало не слишком обнадеживающее. Не меняя дружелюбного, сдержанного тона, перехожу прямо к делу.
— Выходит, бесполезно тебя уговаривать не кусать ребенка, так, что ли?
— Скорее я тебя, муха домашняя, уговорю в дерьме не валяться, — фыркает слепень.
— Я ведь по-дружески прошу, только и всего. Мне здесь жить, — говорю я этой твари.
Слепень, ухмыльнувшись, передвигается на несколько сантиметров поближе к лицу младенца.
— А где же наш малыш? — насмешливо пищит он, подражая героям мультиков, прикрывает свои огромные, сложно устроенные глазищи тоненькими усиками, а затем внезапно распахивает их. — А вот он где!
Комариный укус — работа тонкая, искусная. Люди часто осознают, что их укусили, только спустя долгое время, когда препятствующий свертыванию крови антикоагулянт уже оказал свое действие и комар улетел. Слепень — дело другое. Точно вам говорю, укус слепня слышно за тридцать ярдов — слышно, как хрустят эти здоровенные челюсти, мгновенно вызывая сильнейшую боль.
Младенец издает ужасный вопль. Мать тут же просыпается с выражением безмолвной паники на лице, сбрасывает одеяло и бросается, спотыкаясь, к кроватке.
— Господи! — У нее перехватывает дыхание, когда, откинув волосы с глаз, она видит алую кровь, струйкой бегущую на одеяльце.
Подхватив ребенка, она прижимает его к себе, вытирает кровь своей ночнушкой и оглядывает комнату в поисках виновного. Временно пресытившись, слепень победоносно летает вокруг люстры, на его жесткой щетине — свежая младенческая кровь. Женщина замечает его, но спросонья не вполне соображает, что делать, да и сын ей мешает. Бог ты мой, ну и разбитый же вид у этой дурехи несчастной: серовато-бледное, ввалившееся лицо все в морщинах, глаза красные, волосы цвета тусклой глины. Такой вид, будто она умирает или, может, уже умерла, будто майская муха, что весь август напролет цепляется за жизнь во влажных сумерках. Схватив лежащий у постели журнал, она неуклюже пытается прихлопнуть слепня — безуспешно. Тому почти не приходится уворачиваться, он просто висит в воздухе у нее над головой, посмеиваясь себе под нос.
— Как отсюда выбраться по-быстрому? — кричит слепень.
— Попробуй так же, как пришел, через свободную спальню: первый поворот направо за дверью, верхнее окно всегда открыто, — недовольно бормочу я, укрывшись снаружи на шторе.
— Весьма признателен, весьма признателен. Мерси, Клайв.
Только его и видели. Поток воздуха ерошит волоски у меня на спине.
Женщина по-прежнему обнимает ребенка, воркует над ним, целует в лоб, но это чертово создание все равно продолжает вопить как одержимое. По лицу у него до сих пор течет кровь. Глубоко укусил слепень.
В результате этих событий мужчина опять выйдет на тропу войны со своим молотком, охваченный жаждой убивать. Может, на сей раз сюда добавится еще и аэрозоль-инсектицид, а также гипнотически-притягательная липкая бумага от мух, вся в сладких каплях. Это ежедневный повод для тревог — не знаю, что и делать, черт побери. И ведь никакой моральной поддержки. Триша придерживается политики невмешательства в домашние дела. Где один таракан, там и десять, будь что будет, ну и так далее — такая у нее мантра. А если мужчина с упорством продолжит свою кампанию по уничтожению, просто переедем куда-нибудь. Да ну тебя, Клайв, ты хуже него стал, говорит она в раздражении, показывая на скрючившегося на диване маньяка, чьим мозгом управляют чужеродные силы. Мы, мухи, по-другому устроены, говорит она. Чего нам переживать по всякому поводу — либо остаемся, либо уходим.
И она права, конечно. Не в наших традициях навязываться прочим собратьям. Но мне и подумать тяжело о каком-либо перемещении: еще один дом, где надо снова вынюхивать пауков, на этот раз с обузой в виде двадцати семи ребятишек — нет уж, слишком поздно, по моим понятиям. Иногда на некотором расстоянии перед собой я вижу отблески смерти, похожие на пузырьки шипучки: пляшущий в воздухе столб расплывается в летнем мареве, но это не мираж, смерть и впрямь где-то там, на некотором расстоянии.
Наша жизнь не так уж коротка, как это может вам представиться. Вы, наверное, жалеете нас за скудный, казалось бы, удел, но коротким этот путь не назовешь. Другого мы не знаем и не ждем. Сколько мне еще осталось — где-то четверть отпущенного срока? Пятая часть? Кто знает? Дней не сочтешь.
Я подумывал о том, чтобы убить его, мужчину. Но вы, ребята, постепенно приспосабливаетесь к нашим токсинам. Возможно, нам, насекомым, следует всем вместе пораскинуть мозгами и придумать что-нибудь новенькое. Несколько дней назад, после очередной оргии насилия — на сей раз объектом явилась пара безвредных, хотя, может, и сомнительных в эстетическом плане слизняков, которые добрались до входа в кухню и только тут осознали, что это им, в конце концов, не переход по садовой стене, — я прошмыгнул через окно прихожей на улицу, похлопотать там внизу насчет собачьего дерьма. Слава богу, в этом районе так и не подхватили инициативу уборки территории. Секунд через пять я нашел то, что искал: длинную, лоснящуюся светло-коричневую собачью какашку, конец которой растекся поносной лужицей — показатель типично легкомысленного отношения к питанию животных. Ухватив с налету кусочек и вертикально взлетев, я моментально вернулся в дом через то же окно и бесшумно спикировал на сооруженный впопыхах бутерброд с ветчиной, лежавший на тарелке возле левого локтя хозяина. Потоптался на хлебе, пару раз срыгнул, потоптался еще немного, потер передние лапки одна о другую, затем, бросив на ходу «Bon appétit»[23], рванул вверх и прочь, а после со стены наблюдал, весь дрожа от возбуждения, радуясь успешно проведенной операции, как он поглощал свой оскверненный обед. Дело было рискованное, меня могли в доли секунды размазать по столу, а в результате он отделался нетяжелым пищевым отравлением, вероятно, стрептококковым. Приступ длился три дня и позволил ему, этому здоровенному нюне, спокойно валяться на диване и скулить, ища сочувствия у жены.
Я-то надеялся по меньшей мере на токсоплазмоз: слепота, безумие и т. д., может, даже остановка работы почек. Но нет, вместо этого — лишь легкое физическое недомогание, вялость и заметно укрепившееся намерение идти войной на всех нас, кто еще остался.
Вернемся к моменту, когда бурная деятельность в хозяйской спальне утихла. Обнаруживаю, что я не один, на занавеске затихарился представитель абсолютно незаслуженно оклеветанного, спокойного и уравновешенного вида — комар. Вы, вероятно, чрезвычайно враждебно настроены по отношению к этому отребью? Зря, не по адресу. Они ведь приспособились к малярии, а вам кто мешает? Этот вообще самец, а значит, не причиняет человечеству ни малейших неприятностей, вот его жена — та со своим нежным голодным хоботком подзуживает, полагаю, в соседней комнате. Мы с этим типом вчера столкнулись, обменялись стандартными любезностями. Он сообщил мне, что скоро его здесь не будет: собирается вернуться в сырую, вонючую кирпичную дренажную шахту в нескольких сотнях ярдов от этого дома, потусоваться в родных местах. На мое бодрое приветствие комар сочувственно качает головой.
— От этих слепней сплошные проблемы. Ну что ты с ними будешь делать, с этой сволочью? — говорит он.
— Да кому ты рассказываешь, — вздыхаю я. — Как этот мужлан неотесанный здесь вообще очутился, вот что хотелось бы понять. От него скотным двором так и несло. Должно быть, издалека прилетел.
— И он, и много кто еще, — отвечает комар. — В гостиной вчера сверчка встретил: совершенно ни в какие ворота. Спросил его, что происходит, но какой с ними разговор: на-на-на-на-на — и все, понимаешь.
Комар потирает свои большие черные задние лапки друг о дружку, довольно достоверно изображая сцену.
