Владимир Митрофанов - Зачистка территории
"Мамочка, ну почему ты не разведешься с этим гадом!" Мать, конечно, после таких вопросов лила горючие слезы: "Что ты, доча, такое говоришь, – это ж папка твой родной…" Как-то уже после того, как
Иван Сергеевич выписался благополучно из больницы после случившегося с ним сердечного приступа, дочь говорила своей подруге: "Явился домой, задымил всю квартиру, всех прогнал, здоровехонек, а мы-то надеялись с Сашкой, что у него рак…" В другой раз Иван Сергеевич по своему обыкновению утром стал придираться к жене по пустякам, не обращая внимания на тут же сидящих детей, После очередного заряда ругательств он начал потихоньку успокаиваться, даже погладил сына по голове. Тот, задрожав мелкой дрожью, мучительно покраснел и, не поднимая глаз от тарелки, сказал срывающимся голосом, едва удерживая слезы: "Папа, когда я вырасту, я тебя изобью!" Иван Сергеевич онемел от ужаса, с минуту сидел недвижно, а потом схватил сына за волосы и сунул его носом в тарелку. Дочь что-то закричала; жена зарыдала, и так далее…
Кончилось тем, что дочь, только достигнув совершеннолетия, поспешно вышла замуж и уехала из родного дома. Общалась она по телефону только с матерью. А сын Саша почти сразу после окончания школы попал в тюрьму. Дело было на ноябрьские праздники, когда город захлестнул пьяный угар и массовые драки. Самое крупное побоище центра с Ремизой случилось на площади перед клубом. Дрались кулаками, цепями и арматурой. Кому-то ударили по голове, и он умер от травмы. Саша сам вроде как не бил, но был задержан на месте преступления и в итоге получил пять лет. Сам он утверждал, – и так оно и было в действительности, – что просто проходил мимо и даже в стычку не влезал, но когда он уже отходил от площади, один из сволочных мужиков по прозвищу Хуйвейбин, нагнал его, заломил руку и сдал подоспевшим милиционерам. Самое поразительное, что все неизвестно откуда взявшиеся свидетели совершенно уверенно показали, что именно Саша и ударил убитого палкой по голове. Находясь в заключении, он перенес тяжелую желтуху, видимо не долечился (да и питание было не то) и вернулся совершенно бледно-желтого цвета.
После возвращения он поселился отдельно от родителей, на съемной комнате, которую арендовал у явных пьяниц, с которыми и продолжал пить вместе. С отцом близких отношений не поддерживал, хотя деньги у него иногда и брал. Иван Сергеевич, как ни пытался, никакого контакта с ним наладить не мог. Он в это время преподавал в профтехучилище, где народ был постарше, чем в обычной школе, то есть более вменяемый, и продолжал пополнять свою коллекцию, послужившую основой экспозиции краеведческого музея.
Тут следует привести небольшую историческую справку. Самим своим основанием Любимов был обязан знаменитой иконе – так называемой
"Богородице с ручкой". Впервые эта икона явилась, или, как принято говорить, "была обретена", в 1368 году. Существовала целая легенда, как она выбирала свое место, то есть переходила с одного берега реки на другой. Точнее икону неоднократно пытались переносить, но она вновь и вновь возвращалась на то самое место, и на тот самый камень, где впервые ее и нашли, и где в тот же год поставили маленькую деревянную часовенку. А потом начались чудеса, исцеления и паломничество. Позднее здесь был основан сначала мужской монастырь, потом женский и только затем город, ставший широко известным в
России исключительно благодаря чудотворной иконе. Основанием же города считают год 1538, еще при регентше Елене Глинской – матери
Ивана Грозного. Нашли грамоту, в которой местные помещики писали ей, что "реки-де пришли большия и лесу тут много и место под город пригоже, собою крепко и не песковато". Позднее новому городу сильно досталось от опричников, с тех пор сохранилось даже название близлежащей деревеньки – Скуратово, переименованной после революции в совхоз Коммунары. Известно, что в 1612 году Любимов разграбили поляки, а уже в 1614 его полностью сжег знаменитый разбойник Иван
Заруцкий. Город неоднократно страдал от пожаров, и в последний раз сильно горел в 1918 году, когда начисто выгорел весь городской архив, в связи с чем документальная история Любимова очень фрагментарна. В легендах и частных описаниях дореволюционного времени остались лишь темные истории о злобных помещиках и одиозных личностях, таких как некая помещица Грязева ("Грязиха") и помещик
Матюшин. Других каких-либо интересных событий не описано. В девятнадцатом город потихоньку развивался и расширялся. Впрочем, выпущенный в 1910 году справочник "Города России" писал тогда:
"Числясь уездным городом, он скорее не город, а село. Любимов лишен почти всякого благоустройства: мостовые ужасны, освещение почти отсутствует. Извозчиков не видно…". В то же время на каждой сохранившейся фотографии из того периода можно было видеть дворника в фартуке и с метлой, да и городовой всегда где-то на заднем плане маячил. В настоящее время ни дворника, ни милиционера увидеть на улице Любимова практически невозможно.
Когда монастырь после революции закрыли, там сначала, по обыкновению того времени, была тюрьма, потом интернат для психически больных и колония для малолетних преступников. И если мужской монастырь еще хоть как-то сохранился, то постройки находившегося невдалеке от него женского монастыря были практически полностью уничтожены: осталось лишь здание управления, которое в настоящее время занимает городская пожарная часть. Остальные строения представляли собой одни гнетущие развалины. Египетские пирамиды выглядели куда как новее. В мужском монастыре тоже разграблено было все, включая половые доски, оконные рамы и двери. От когда-то огромного количества икон остались лишь жалкие остатки.
Кстати уже в конце 80-х годов один житель Любимова был пойман на таможенном контроле в аэропорту Шереметьево-2 с небольшой иконкой и имел за это большие неприятности. Сам же он, как и многие позже узнавшие об этом происшествии старожилы города, был в полном недоумении. Он вез икону своим родственникам, точнее – родному дяде, который после всяких военных передряг оказался во Франции и проживал там в городе Лионе. Как только стало возможным, он написал родным письмо по старому их адресу, и письмо это к удивлению дошло. Он начал переписываться с сестрой, приглашал ее и родственников к себе, во Францию, при этом просил привезти что-нибудь из семейных вещей, поскольку после пребывания в немецком плену у него не осталось вообще ничего, да и очень хотелось просто встретиться, пока живы.
Сама его сестра Мария Васильевна, к тому времени уже очень пожилая женщина, поехать никак не решалась, да и на кого оставишь кур и поросят? Она всегда имела хозяйство и животных. До начала 60-х годов у нее была еще и корова Зорька, однако потом Хрущев, хотя и разрешивший выдавать крестьянам паспорта, то есть, по сути, отменивший крепостное право, вдруг запретил держать коров в городах и поселках. Со слезами кормилицу отдали. К слову, Прасковья
Васильевна потом очень Хрущева благодарила – теперь не надо было вставать в пять утра на первую дойку, а потом разносить молоко по квартирам – хоть какой-то передых был изуродованным работой рукам.
Однако вообще без хозяйства было тогда не прожить, поэтому держали кур, кроликов и поросят. Сын ее Николай, которому одному еле-еле наскребли на дорогу, вдруг предложил отвезти маленькую икону, поскольку где-то услышал, что за границей русские иконы ценятся.
Икону Св. Николая Угодника он нашел у себя же дома на чердаке. Там и еще были другие иконы, правда, почти совершенно разрушенные. Он просто выбрал одну, которая лучше всего сохранилась. Некоторые старые жители города еще помнили, как в довоенные годы иконы чуть ли десятками рубили топорами и жгли на улице. Икон было так много, что одно время ими даже топили городскую баню. Причем, иконами куда как более старыми, чем та, за которую Николай был задержан на московской таможне. Он так и сказал при заполнении протокола. На него как-то странно посмотрели, но в конечном итоге икону забрали, а самого его сдали в милицию. Куда делась та отобранная икона – неизвестно, наверняка так и лежит в каком-нибудь запаснике – в подвале, а может быть, таможенники просто взяли ее себе. Подержав пару часов в
Шереметьево, Николая, который уже поверил, что совершил тягчайшее государственное преступление, отправили в Москву – в отделение.
Доставили его туда в самый пик какой-то очередной милицейской операции или облавы: все камеры были битком забиты различными азиатами, цыганами и кавказскими бандитами. Внезапное появление светоловолосого русского, явно из глубинки, да еще в костюме с галстуком (кто-то сказал Николаю, что только в таком виде и надо ехать за границу, иначе не выпустят) – всех очень развеселило. К тому же и фамилия задержанного была тоже смешная – Картошкин и, надо признать, очень ему соответствовала. Стоявший в проходе милиционер подставил ему подножку, тот запнулся, чуть не упал.
