Сергей Кузнецов - Серенький Волчок
– Честно говоря, - сказала Аля, - я не волнуюсь. Мы - грамотные профессионалы, мы себе всегда денег заработаем.
Известие о дефолте внезапно успокоило Дениса: вот, значит, про что были его предчувствия. Он вспомнил старые времена, когда с друзьями, рисковыми и молодыми, готов был расшифровывать знаки, подброшенные им жизнью, невпопад угадывая, что сообщает им Великое Бытие об их малом бытии. Тогда бы он сказал, что неожиданная смерть Сережи Волкова - только знак приближающегося кризиса, знак возвращения к началу девяностых, когда доллар рос как на дрожжах, а он, Денис, жил совсем иначе. Сережа при таком раскладе оказывался вестником, который появился в жизни Дениса, обозначив начало новой полосы, - и исчез, едва полоса закончилась. Пусть душа его упокоится там, где сейчас пребывает, думал Денис, может, он в самом деле умер в положенный срок: время закончилось, карма отработана. В голове Дениса который день отпущением грехов звучал голос Псоя: вот рядом как когда-то / родных усталый взгляд / они теперь сном праведников спят / они, конечно, святы / а ты, конечно, брат / пред ними ни фига не виноват. Денис ни в чем не был виноват перед Сережей Волковым, разве что не любил его при жизни, а теперь, после смерти, свел до функции, до почетного звания вестника, знаменующего своей гибелью конец эпохи.
Впрочем, как раз в уходящей эпохе не было места мистическим догадкам и внезапным озарениям и потому, настроившись на практический лад, Денис стал прикидывать, от чего придется отказаться, если Гена уменьшит зарплату. Тем временем Дядя Федор объяснял, что сейчас люди кинутся реализовывать рубли, надо готовиться к наплыву клиентов, но цены поднять, держа курс доллара чуть выше объявленного ЦБ: это всегда страховало в случае инфляции, а на проблемы с финансовыми органами надо пока забить, с этим потом разберемся.
Тут прибежала Наташа и сказала, что народ штурмует продуктовые магазины, а ценники заменяют прямо на глазах. Таня рванула в ближайший супермаркет и оттуда позвонила в офис, попросив кого-нибудь заехать на машине, потому что не рассчитала и не донесет все, что купила. Ее машину взял Паша - отправился в банк в надежде выцарапать лежащие на счету тридцать пять тысяч.
По дороге в банк Безуглов думал, что все возвращается на круги своя. Когда-то он отговаривал родителей класть деньги в "Чару", но они говорили про "банк интеллигенции", Никиту Михалкова как гаранта и всячески демонстрировали презрение к тем, кто поверил Мавроди и "МММ". Теперь родители уже который год судились с интеллигентным банком, откуда Михалков, конечно, успел забрать свои деньги. Паша с Таней никогда не лезли в аферы, считали, что лучше честно заработать побольше, чем получить на халяву. Халявные деньги, был уверен Паша, счастья не приносят, но иногда он со стыдом чувствовал, что начинает завидовать более успешным коллегам. Дело даже не в том, что им подфартило - если бы так! - нет, в них был напор, энергия, готовность рискнуть. Они не просто лучше продавали страховки, они проворачивали полулегальные сделки, обналичивая деньги и кладя себе в карман процент. Желанная квартира отодвигалась все дальше, потому что московские цены росли куда быстрее, чем увеличивалась сумма в банке. Таня иногда говорила ему, что пора начать экономить, но Паша лишь качал головой. Какое экономить? Что они себе такого позволяют? Советская машина, "девятка", а не "сааб" или "ауди", как у других, няня на пять дней в неделю, иногда - ужин в ресторане или поход в кино, раз в год - поездка в Прагу или в Турцию. Да, можно было сказать Тане, чтоб она прекратила покупать свои бесконечные серебряные кольца, туфли на высоком каблуке и кружевное белье, но нет, невозможно, тем более, что туфли из "Салиты", а белье - с развала у метро, а не из "Дикой орхидеи". Из девушек, которые начинали операционистками пять лет назад, одна Таня не сделала карьеры. Какими глазами она должна смотреть на Алю или Свету? Впрочем, про Свету он старался не думать, слишком болезненно, слишком неприятно, напоминало о том, что хотелось забыть. Так что пусть Таня покупает кольца, бюстгальтеры и кружевное белье, черное и красное, пусть не чувствует себя обделенной, он придумает что-нибудь. Так он повторял себе последнее время и вот теперь, пытаясь пробиться в банк, понимал, что придумать ничего не удастся, но все равно хорошо, что они не стали экономить, похоже, деньги все равно сгорят в банке, а так они хотя бы потратили их с удовольствием, а не отдали господину Смоленскому или кто там нынче главный в "СБС-Агро"?
17
Маша узнала о дефолте от Горского. Она как раз вылезла из ванной и пыталась, не выключая фен, смотреть телевизор. Она не сразу услышала звонок и даже не сообразила спросить, откуда Горский узнал номер.
– Что случилось? - спросила она, и Горский понял, что не может даже толком объяснить.
Он проснулся посреди ночи от кошмара. Смрадный, вязкий, липкий кошмар, словно худшие из пережитых им бэд трипов. В нем ничего не происходило, или, точнее, Горский не мог ничего вспомнить, кроме холодного пота, росой выступающего на коже. Сердце пульсировало в груди, тело окоченело, словно от судороги. Потом сквозь сердцебиение и спазм сон стал проступать отдельными картинами, внятными, хотя, может, придуманными только сейчас, а вовсе не приснившимися пять минут назад.
Сначала Горский увидел скалы Симеиза, Диву и Кошку, дорогу от виллы "Ксения" к тому месту, где стояли когда-то их палатки. Горский шел по дороге, все вокруг было таким же, как семь лет назад, хотя сам Горский ясно помнил все, что произошло за эти годы. Во сне он сравнивал крымский пейзаж с уже привычным калифорнийским и радовался, что теперь тоже обосновался на юге. Но радость быстро сменилась тревогой - и ни во сне, ни наяву Горский не понимал ее причин. Он спустился по камням к палатке, костер давно погас, вокруг ни души. Горский не удивился, стал расшнуровать полог, однако веревка рассыпалась, и он понял, что пока ходил в город, палатка истлела. Брезент распадался под руками, и через мгновение от палатки ничего не осталось. Он нагнулся к застегнутому спальному мешку и даже во сне, через семь лет, узнал Машин спальник. Дернул за молнию, цепенея от предчувствия, заранее зная, что найдет внутри, зажмурился, понимая, что в лохмотьях сгнившей ткани увидит только оскал черепа, запутавшиеся черные кудри, тронутые пылью, словно сединой. Горский рванул молнию - и Маша улыбнулась ему и очень серьезно сказала: "Я еще жива". И тут Горский проснулся.
Нет, конечно, он мог объяснить себе, откуда взялся этот сон. Воспоминания о прошлом, разбуженные Машей, смерть ее московского приятеля, баллада Жуковского о мертвом женихе, уносящем в гроб свою избранницу, - все это в сумме и дало сюжет об умершей - или живой - Маше, найденной в истлевшем тряпье прошлых дней. Он вышел на кухню, попил воды, включил компьютер и потрепался по ICQ с калифорнийскими приятелями, как раз уходившими с работы. Проснулся Женька, они позавтракали и включили телевизор, который поведал им о российском дефолте. Женька чертыхнулся, полез в компьютер, ничего не нашел и, ругаясь, побежал на работу, потому что начальству не объяснишь, что кризис в тысяче километров отсюда - уважительная причина забить на служебные обязанности.
Горский остался дома - лазил по сети и с каждой минутой нервничал все больше. Теперь ему казалось, что во сне был еще какой-то смысл, что Машина фраза "Я еще жива" была предостережением, указанием на то, что отсчет уже начался, и это "еще" может скоро кончиться, истаять, как зеленовато-серый брезент. Горский не доверял снам; опытный психоделический воин, он хорошо знал, что не следует бездумно переносить в наш мир знания, полученные по ту сторону, и давняя история семи лепестков всегда ему об этом напоминала. Но все-таки ему хотелось позвонить в Москву и попросить Машу быть осторожней.
Горский как раз смотрел дневной выпуск новостей, когда зазвонил мобильный. На этот раз говорили по-русски. Узнав, что Маша в Москве, собеседник присвистнул и сказал:
– Слушай, это Марик. Мы с тобой знакомы?
– Нет, - сказал Горский. - У меня на самом деле этот телефон случайно. Я сюда из Америки в отпуск приехал.
– Понятно. - Марик замолчал, и Горский уже собирался повесить трубку, когда Марик спросил: - Слушай, а у тебя есть ее московские координаты?
– Нет, - сказал Юлик. Вот как смешно, минуту назад думал, не позвонить ли, а куда звонить - не знал.
– Жаль. Но если она появится, скажи, что я звонил. Ну, просто так, без ничего, просто потрепаться.
– Хорошо.
Выключив трубку, Горский внезапно понял, что у него есть Машин московский номер: остался на определителе. Теперь он знал, как оправдаться за странный звонок: надо сказать, что звонил какой-то Марик, типа просил связаться. А он, Горский, просто перезванивает. А потом узнать, как дела, и невзначай сказать, мол, будь осторожней.
