Константин Кропоткин - Призвание: маленькое приключение Майки
Урок французского
Майка не успела понять, как здесь очутилась. Шли, болтали себе, но вдруг все вокруг закружилось-завертелось, Никифор шепнул «за тобой придут» и втолкнул в ослепительное пространство.
Из окна размером во всю стену, потоком лился солнечный свет, рисуя на паркетном полу карамельный квадрат. Одна стена просторного класса была целиком зеркальной, по двум другим тянулась длинная поперечная перекладина. Выстроившись буквой «Г», за перекладину держались люди. Прямо, как в очереди за «Справедливостью», только там, где у «Г» заканчивается маленькая палочка — было не окошечко, а крошечная женщина в черных брюках и свитере.
Изящная учительница была похожа на фарфоровую статуэтку. Спину она держала прямо, а нос высоко, шишечка из голубых волос горделиво венчала ее голову. Ножки учительницы были обуты в мягкие туфли-тапочки, носы которых глядели в разные стороны, как у Чарли Чаплина. В руке она держала тонкую указку.
— И раз, и два, и три, — напевно повторяла дивная женщина, помахивая палочкой, как дирижер.
Ученики послушно отставляли ноги в сторону.
— Поворот.
Люди у перекладины повернулись спиной к учительнице и лицом к Майке.
Все они сделали вид, что не заметили гостьи. Только двое, исполняя нужные движения, при виде Майки закривлялись и загримасничали: благо, учительница не видела их лиц.
Толстый и Тонкий, веселые Задирики, все в тех же полосатых комбинезонах-трико тоже учились балету.
— Merci! Всем спасибо! — произнесла учительница. — Небольшая пауза.
Очередь рассыпалась. Одни стали делать наклоны вперед и назад, другие затрясли уставшими ногами, третьи просто прислонились к перекладине и, сложив руки на груди, глядели, как Толстый и Тонкий, разыгрывают новое представление.
— Аллё-гараж! — позвал Тонкий и полез на плечи к Толстому.
— Гараж-аллё, — недовольно ответил большой Задирик, стряхивая с себя непрошенного гимнаста.
Тонкий шмякнулся на пол, распластавшись, как лягушка, но тут же взвился снова.
— Молился ли ты на ночь, Дрозомуха?! — запищал он и повис на бычьей шее Толстого, изображая душителя.
— Нет повести печальнее на свете, чем участь дрозомух в кордебалете, — прохрипел Толстый, тряся усами.
Миниатюрная учительница подошла к Майке. Она едва доставала девочке до плеча.
Глаза у нее оказались разноцветные: один был светло-карий, как леденец, а другой — синел веселой незабудкой.
— Parlez vous français? — спросила разноглазая куколка.
Девочка захлопала глазами: Парле? Франсе?
Крошка посыпала легкими звуками, совершенно ясно сообщавшими, как она рада видеть девочку, проделавшую такой немалый путь от своего дома, до этого класса…
Майка не знала французского, но фарфоровая женщина изъяснялась так доходчиво, что понять ее не составляло никакого труда. Она говорила будто не сами слова, а сразу их смысл.
Учительница танцев была действительно рада видеть Майку. Разве не чудо?
Вблизи она выглядела еще милее: молочно-белая кожа, нежный румянец, длинные стрелки ресниц, сияющие глаза.
«Куколка!» — мысленно восхитилась Майка.
— …меня зовут Гаргамелла Арманьяк, — французский смысл неожиданно оделся русскими словами. Женщина протянула девочке руку и зачем-то уточнила. — Девица Арманьяк.
— Девочка Яшина, — представилась девочка, отвечая на рукопожатие. А затем тоже уточнила. — Майя.
Глаза учительницы выкатились еще больше и красивее.
— Майя?! Ах, гениально! — воскликнула она. — Manifique!
После чудесного слова «манифик» Гаргамелла расцвела, ухитрившись сохранить лицо идеально гладким, ровным, без единой морщинки. Куколка, как верно подметила Майка.
— Что ж, посмотрим, — она легонько коснулась Майкиной руки и прошла вместе с ней к зеркальной стене, где стояло несколько стульев.
— Переходим на личности! — звонко, на весь зал произнесла она.
Ученики мигом образовали очередь. Только двое все никак не могли найти себе места. Толстый и Тонкий суматошно кидались то туда, то сюда, спеша и карикатурно пугаясь.
— Музыку, — попросила девица Арманьяк.
Три девушки в черном принесли низенькую табуретку, странный аппарат с ручкой и ребристую, блестящую золотом трубу.
Они быстро собрали на табуретке агрегат, оказавшийся граммофоном, и присев в мелком книксене, отошли в сторону. Золотая загогулина с алмазной иголкой на конце шлепнулась на пластинку, витая ручка сама собой несколько раз провернулась — и по залу поплыла мелодия.
Старинный музыкальный проигрыватель, героически преодолевая шорохи и шумы, запел хором мальчиков стихотворение Некрасова.
— …Ноги босы, грязно тело
И едва прикрыта грудь.
Не волнуйтесь, что за дело,
Это многих славный путь… —
заливались дети небесными голосами.
Первый ученик, статный юноша с черными кудрями и горделивым лицом принца, встал напротив Гаргамеллы и выжидательно на нее уставился.
— Cabriole! — распорядилась она. — Кабриоле!
Балетный принц послушно отвел ногу назад, и запрыгал на левой, ухитряясь в воздухе на миг соединять ноги в идеальную прямую.
— Упражнение «Стреноженная коза», — заговорщически шепнула Гаргамелла.
Теперь на позицию вышла кругленькая девушка. Она была румяной и пухленькой, как пампушка.
— Pas de ciseaux! — повелела Гаргамелла. — Па де сизо!
Майка удивилась. Дядь-Саня, Сонькин отец, не раз говорил про «Сизо». Но там, насколько она помнила, сидят, а не танцуют. «Наверное, у него способностей не нашли», — Майка решила наскоро, чтобы не отвлекаться от захватывающего зрелища.
Девушка-пампушка скакала совсем уж по-особому: она выбрасывала ноги высоко вперед, на секунду соединяя их в воздухе. Фарфоровая женщина пояснила, что упражнение именуется — «Ножницы».
Теперь наступил черед Толстого Задирика.
— Grand pas de chat, — подумав, отдала приказ девица Арманьяк. — Гранд па де ша!
Вообще, по-французски это движение называется «большой кошачьий шаг», но Толстый, неловко прыгая и пытаясь поджать обе ноги, скорее, напоминал французскую гору Монблан, если бы той вдруг захотелось поплясать.
Горы не пляшут и, в общем-то, правильно делают: от усердия Задирик побагровел, но движения его грациозней не стали.
— Спасибо, достаточно, — прекратила комедию Гаргамелла.
Следующим, конечно, был Тонкий. Ему достался «малый кошачий шаг» — petit pas de chat. Только ноги он выкидывал не вперед, как его большой приятель, а назад.
Этот Задирик был, пожалуй, даже слишком легким. Казалось, что он может собой, как шилом, проткнуть потолок.
Чтобы не рассмеяться, Майка поглядела в окно. Она находилась в гостях, а значит, сидеть нужно было чинно, губки складывать бантиком, а головой покачивать едва-едва. Куколкой. Всем своим прямым и устремленным видом девица Арманьяк показывала: деточка, не сутулься и не высовывайся.
Когда Майка перестала любоваться видом из окна (которого, впрочем, не различила), танцевальные упражнения уже приняли свой нормальный вид.
Ученики — большие и маленькие, взрослые и не очень, стройные и наоборот — ловко выполняли балетные па, которые называла Гаргамелла: глиссад, бризе, баттю…
Девица Арманьяк была прекрасным учителем танцев, в этом Майка не сомневалась. Танец был здесь не пыткой, а веселым, увлекательным занятием. Вторая сольная попытка даже Задирикам удалась легче и почти без комических усилий.
Все были так заняты, что, когда хлопнула дверь, никто даже не оглянулся.
Но Майка не стерпела. Она повернулась на звук — и обомлела.
В дверях стоял Сонька-карапуз. Живой и смущенный.
Девочка бросилась к нему со всех ног.
Не по-французски.
Досчитать до девяти
Вышли. Уселись на подоконник.
В коридорах «Детского мира» они были широкие и удобные, как и в Майкиной школе. Будто специально сделаны для сидения. В гимназии громоздиться на них воспрещалось по воспитательным причинам, но запрет нарушался то и дело. Майка своими глазами видела, как в общешкольный праздник на подоконнике сидела сама Лина-Ванна. А в ногах у нее физрук стоял.
Сейчас девочка поступила так, как привыкла. Она взобралась на подоконник и Соньку за собой потянула. И правильно сделала. Историю Соньки-карапуза лучше было слушать сидя.
Это была удивительная история.
Но прежде, чем ее заново пересказать, надо бы сообщить о житейской мудрости, которую изобрела для себя школьница.
Точнее, мудрости было две.
Давным-давно Майка нашла свой способ избегать неприятностей: она считала про себя до девяти и изо всех сил надеялась. Иногда помогало. Это была первая тайная мудрость.
