Паскаль Лене - Казанова. Последняя любовь
— Можете поставить их в басет после ужина и выиграть еще несколько цехинов у госпожи де Фонколомб, которая привыкла вам проигрывать, — подсказал ему Казанова, — но ручаюсь, наша дорогая Ева переиграет вас, и вам останется лишь мечтать о Женеве.
После ужина Дюбуа извинился и вышел, объяснив, что ему не терпится вручить себя в руки Божьи, в чем никто не мог усомниться. Г-жа де Фонколомб заметила, что аббат Дюбуа неплохой человек и умеет когда нужно проявить и твердость, и веру, но чувственность его погубит.
Она поведала об иных экстравагантных выходках этого подлинного сатира в сутане, добавив, что лишь благодаря Провидению, своей непривлекательности и недостаточности, он не преследуем, подобно армии на марше, толпой маркитанок, снявшихся со своих мест по всей Европе.
Пока Джакомо расставлял канделябры в музыкальном салоне, г-жа де Фонколомб отправила Полину за своей кашемировой шалью, а сама, оставшись наедине с Евой, поведала, в результате какого несчастного стечения обстоятельств Казанова совсем повесил нос.
— Что за мысль соединить селедку с кроликом? — удивилась Ева.
— Мне казалось, я разглядела в Полине признаки нежного чувства к нашему другу.
— Ваша очаровательная вязальщица[53], по всей видимости, перепутала альков с революционным трибуналом, постель с эшафотом, и Джакомо испугался за свою голову.
— Мне нет прощения, — сокрушалась г-жа де Фонколомб.
— Пьеса не закончена: у нас в запасе еще три акта, — заявила чародейка.
— И что это за акты?
— Любовный напиток карибского колдуна, любовь, возрожденная с помощью сна, вознагражденное постоянство.
— О, явите же немедля эти новые чудеса!
— Они будут новыми и для меня, поскольку меня лишь неделю назад приобщили к ним.
— Есть ли необходимость проходить через Юпитер и Меркурий? — пошутила г-жа де Фонколомб.
— Вовсе нет: нужно лишь два бокала, в которые я всыплю порошок, полученный в Теплице от барона Монтейро, португальского мореплавателя, получившего его из рук карибского колдуна.
— А они узнают об этом?
— В этом нет необходимости, это может повредить процессу.
— Так сохраним все в секрете. И тогда комедия завершится удивлением счастливых любовников.
~~~Незадолго до полуночи, выпив муската, которым Ева наполнила его бокал, Казанова ощутил тяжесть в голове и такое оцепенение во всем теле, что тут же бы в кресле и уснул, кабы г-н Розье не отвел его в спальню.
То же произошло и с Полиной.
Ева отвела г-жу де Фонколомб в ее покои и наказала ей:
— Потерпите до завтра, наши герои будут ошеломлены приливом чувственности и, ручаюсь, дадут нам подробный отчет об их ночи.
— Но вид их вовсе не свидетельствует о желании сойтись для любовного поединка.
— Жизнь и та всего лишь долгий сон, но любовь, как вы знаете, лучший из наших снов и заслуживает быть явью.
Г-н Розье не успел еще выйти из его спальни, а Джакомо уже повалился как был, в парике и туфлях, на постель.
Но вскоре он очнулся, зажег свечу и взглянул на часы: прошло два часа. Он чувствовал себя прекрасно, как после полноценного ночного сна.
Его воображению тут же представилась Полина, да не как-нибудь, а будто живая, и ноги сами против его воли понесли его к ее двери.
Засов был снят, оставалось лишь толкнуть створки двери. Полина спала. Свеча ее не побеспокоила. Простыня соскользнула на пол, и Джакомо увидел, что она предалась Морфею обнаженной.
Какие-то мгновения он оторопело стоял и смотрел на божественные красоты, от которых слепило глаза. На сей раз желание бесповоротно овладело им, так что долго созерцать это полотно Корреджо[54] ему было невмоготу: огонь разлился по его членам и властно потребовал соития с этой сиреной. Чувствуя себя Адамом, свершающим первородный грех, Казанова ощутил потребность возвратиться в естественное состояние и сбросил с себя все. После чего устремился к очаровательной спящей нимфе и стал покрывать ее поцелуями. От этой пылкой прелюдии по чертам Полины разлилось упоение, однако она не проснулась, только ее губы произнесли несколько слов, по которым Джакомо догадался, что ей снится.
Он расточал ей ласки, стараясь сдерживать свой пыл, боясь как-нибудь ненароком нарушить ее гостеприимный сон. Казалось, правда, что даже если она и проснется, то все равно пожелает, чтобы сон длился. Когда Джакомо отдался силе страсти, она очнулась от сна со вздохом облегчения и словами «Увы! Как я счастлива!» на устах.
Он не выпускал ее в продолжение двух часов, испробовав все позы Аретино[55]. Однако, боясь, как бы излияние семени не произошло непроизвольно, раньше времени, он действовал осторожно, благоразумно прерываясь в самых упоительных местах, набирая воздуху в грудь, как только можно затягивая исполнение Великого деяния и вслух рассуждая, что уже сделано, а что еще только предстоит.
При виде его прямостоящего ствола — самой чувственной из всех словесных картин Аретино, — Полина повела себя как бесстрашная амазонка, продемонстрировав, что не боится сего кинжала. Их игры продолжались до тех пор, пока он наконец не излил свой нектар.
Видя, что орудие счастья ослабело, она пожалела, что все кончилось. Но новыми ласками и кокетливыми позами ей удалось вновь привести Джакомо в состояние боевой готовности.
Перед ним была настоящая вакханка с неуемным аппетитом, вырвавшимся из плена глупых рассуждений и гордыни и превосходившим даже его собственный. Ему пришлось прибегнуть ко всем ухищрениям науки любви, дабы уестествить ее наилучшим образом.
Незадолго до рассвета он сам достиг вершины удовольствия, но так и не выпустил из объятий свою пылкую возлюбленную. Оба в изнеможении молчали, затем уснули.
Когда, пробудившись, он увидел Полину с разлитым по ее чертам удовлетворением, которое бывает наутро после брачной ночи, мысль о ее скором отъезде опечалила его. Он сказал ей об этом, и она пообещала уговорить свою госпожу повременить с отъездом, дабы она могла в полной мере приобщиться таинств любви.
Затем она испарилась, подобно росе. Джакомо уснул и проспал до вечера.
~~~Ева и г-жа де Фонколомб были в китайском салоне, когда Казанова вышел из своей спальни. Обе сокрушались по поводу злосчастного Дюбуа: когда он попробовал с помощью рук объяснить Тонке то, чего она не поняла из его слов и жарких клятв, вся челядь слетелась ей на подмогу. В итоге аббат лишился двух зубов, а все его долговязое тело было в синяках и кровоподтеках, так что пожилая дама сомневалась, в состоянии ли он ехать на следующий день.
Поскольку откладывать свой отъезд во Францию она не хотела, то и решила оставить его в Дуксе до полного выздоровления. Он был волен догнать ее в почтовой карете либо отправиться в Женеву к кальвинистам. Она вручила ему заемное письмо на тысячу пятьсот флоринов, которые позволили бы ему прожить один год не роскошествуя, еще один год во всем себе отказывая, а третий год — анахоретом.
На этом сюжет был исчерпан: Дюбуа порядком поднадоел г-же де Фонколомб своими вечными любовными неудачами. Ее и Еву больше занимал Джакомо, проведший целую ночь и целый день вдали от рода людского.
Тут как раз подоспела Полина и удовлетворила их любопытство. Она пересказала незабываемую ночь со всеми подробностями, живописуя самые чувственные сцены с раскованностью и сознанием правоты в лице, достойных аббата Баффо, некогда учителя Джакомо в делах подобного рода. Она поведала, что ее неподражаемый любовник не переводя духа совершил на ней семь жертвоприношений на алтарь любви.
Сам Джакомо помнил лишь о двух победах, одержанных этой ночью над возрастом, и был ими обязан скорее осторожности и опытности, чем мощи. Однако счел, что оставить этот дифирамб без ответа, лишь слегка задумавшись, будет куда более куртуазно: пусть дамы сами решат, означает ли его молчание согласие или снисхождение к преувеличению, допущенному Полиной.
— Соломон говорит, что человек, семь раз подряд совершающий Великое деяние, достоин бессмертия, — заявила в шутку каббалистка, — поскольку ничто уже не в состоянии заставить его исторгнуть последний вздох.
Любовные подвиги Джакомо стали предметом обсуждения за ужином, спать легли поздно. Полина бросилась в ноги своей госпоже, умоляя отложить отъезд, дабы Казанова приобщил ее к новым таинствам. Та ответила, что решать звездам. После медитации, длившейся не дольше минуты, Ева обнародовала решение: Венера и Аполлон сойдутся еще раз. После чего подала счастливым любовникам по бокалу муската, а г-н Розье развел их по комнатам.
— Они вновь уснут, но на сей раз до утра или даже дольше. Ни один не покинет своей постели, не двинется ни на дюйм, поскольку соитие произойдет во сне. Но разницы они не почувствуют, их тяга друг к другу будет настоящей, так что ни один не сможет сказать, что его доверием злоупотребили.
