Алексей Федотов - Свет во тьме
Был ли этот случай правдой или плодом фантазии самого Петра Борисовича, неизвестно, но он его сильно впечатлял. Регент все мечтал, что какой-нибудь архиерей заставит его написать музыкальное произведение, а он возьмет да и напишет слово из трех букв… При этом Петр как-то не учитывал того факта, что современные ему архиереи не имели никакой возможности посадить его в карцер на хлеб и воду, да и не нужны абсолютно никому, не только архиереям, были его музыкальные фантазии. Да если бы они хоть на самом деле были! А то ведь слово из трех букв регент еще в детстве в совершенстве научился писать, а вот собственной музыки так и не смог написать ни строчки. Это его очень уязвляло, Петр мучался, а что поделаешь? Оставалось только переписывать ноты произведений любимого Веделя и затягивать богослужения за счет исполнения сочиненных им продолжительных музыкальных произведений. Петр Борисович всем давно надоел со своим Веделем, раз двадцать уже про него рассказывал, поэтому его никто не слушал. Александр Николаевич вдруг засобирался:
– Сегодня отец Петр может в собор заехать.
Козлевича боялись все. Поэтому застолье быстро свернулось. Староста подарил регенту бутылку водки и отпитую бутылку коньяка, а Льву Александровичу и отцу Георгию по ящику с двадцатью бутылками «Солнцедара» в каждом. После этого он вызвал такси, которое развезло всех по домам. Естественно, что вся эта щедрость была проявлена за счет собора.
Глава 8.
Александр был рукоположен в сан священника, и началось время его служения в новом качестве. Собор к этому моменту был уже не тот, что при архиепископе Феодоре. «Группу Кувина» и других крикунов прижали, церковный совет боялся протоиерея Петра и протодиакона Юрия, фактически открыто сотрудничавших с госбезопасностью. Остальные священнослужители, включая настоятеля, оставались фактически бесправными. Каждый их шаг отслеживался, каждое сказанное слово оценивалось. Члены городской комиссии Мальков и Карпов по очереди приходили в собор на все воскресные и праздничные богослужения, чтобы конспектировать проповеди, задавать священникам провокационные вопросы, слушать, о чем говорят прихожане, а потом оформлять все это в виде пространных информационных справок, копии которых шли уполномоченному и в КГБ.
Священники, за исключением Георгия Грицука, сознание которого было оторванным от реальности и находилось в каком-то ему одному известном измерении, чувствовали себя крайне неуютно. Ведь даже простые ответы на вопросы зашедших в собор юноши или девушки, которым не исполнилось восемнадцати лет, могли быть расценены как вовлечение в религиозную деятельность несовершеннолетних. Отец Анатолий сам однажды чуть не лишился регистрации, когда покрестил на дому умирающего члена–партии по его личной просьбе, переданной через родственников. Его спасло то, что пока шло разбирательство, неизлечимый раковый больной мужчина и правда умер. А уполномоченный рассудил, несмотря на протесты городской комиссии, что раз нет человека, то нет и проблемы. Отпевать усопшего разрешили.
Тягостным являлось и то, что в самом непомерно раздутом коллективе собора фактическое большинство составляли неверующие. Это касалось не только «двадцатки», но и архиерейского хора. Из тридцати человек его певчих верующими себя считали не более семи. Причем и у некоторых из них вера была своеобразной, не имеющей ничего общего с православием. Одна, например, считала, что она будет бессмертной в памяти потомков. Другая искренне думала, что после смерти ее душа превратится в огромный прозрачный шар, который взлетит в просторы галактики и разорвется там на тысячи брызг.
Но между тем среди прихожан было очень много искренне верующих людей. Большинство из них составляли старушки, потерявшие в гражданскую и Великую Отечественную войны своих близких или пережившие другие личные трагедии. Горе сделало их молчаливыми и сосредоточенными. Они не участвовали в общих сплетнях и «коалициях», внимательно вслушивались в слова церковной службы. Наверное, были несколько таких же глубоко верующих людей, которые обрели веру без потрясений, как подарок. Но в целом для Петровской области они были нетипичны.
Молодой отец Александр как-то сразу смог расположить к себе всех в соборе – и верующих, и неверующих. Для каждого он находил простые, бесхитростные, понятные, нужные именно этому человеку слова. В этом он был похож на митрополита Исайю и архимандрита Анатолия. Но в отличие от них он был еще молод и имел больше сил для служения Церкви. А служение Церкви для него состояла, в первую очередь, из поддержки крещеных людей, которым нужно помочь выбраться из пучины греховных пристрастий и обрести свое подлинное назначение в этой жизни. Даже членам церковного совета он понравился, про него говорили, что таким был отец Анатолий в молодости.
Деятельность отца Александра сразу вызвала большое неудовольствие городской комиссии. Однако молодой священник, много битый жизнью, был очень осторожен, не давая повода обвинить его в каком-либо нарушении советского законодательства о культах. Он сумел найти общий язык и с соборным духовенством. Правда, протоиерей Петр и протодиакон Юрий его невзлюбили, потому что полковник Петров поручил каждому из них проработать отца Александра на предмет его сотрудничества с органами, и ни одному из них это не удалось. Молодой священник как-то ловко сумел уйти от остро поставленного предложения, сделав вид, что совсем ничего не понимает, и переведя разговор на духовные темы. Поэтому оба старых хитреца оказались обмануты и отступились. «Он, видимо, не совсем умный, – сказал Козлевич полковнику Петрову. – У него в голове, по-моему, одно спасение души, молитвы и всякое тому подобное. Но на фанатика он вроде не похож, человек послушный, безвредный. Однако в нашем деле толка от него не будет». Полковник доверял мнению епархиального секретаря, поэтому даже встречаться с отцом Александром не стал. А вот уполномоченный встретился, и для него молодой священник стал еще одним живым примером того, что в Церкви есть очень хорошие люди, которых не было в его советском окружении. Иванов как-то сразу почувствовал, что отец Александр – это человек, которому можно доверять. Под разными предлогами он несколько раз вызывал его к себе. Бывшему вузовскому преподавателю философии, несомненно, более образованному и эрудированному, были интересны ответы, которые давал на вопросы о религии молодой богослов – ответы некнижные, нетривиальные и глубоко искренние, зарождавшие в душе Евгения Алексеевича сомнения в истинности догматического атеизма.
В горисполкоме проходило очередное заседание комиссии по религиозным вопросам. Сегодня заседание называлось «научно-практическим». Его тема была «Теоретические вопросы практической атеистической деятельности». Название придумала Эльвира Львовна и ужасно этим гордилась. Было запланировано три доклада.
Первой выступала сама Эльвира Свинаренко. В частности, она говорила: «Очередная областная партийная конференция потребовала от всех партийных организаций усиления идеологической работы среди населения. Важным звеном в этом деле является научно-атеистическая пропаганда, разъяснение трудящимся с материалистических позиций явлений, происходящих в обществе и природе. Известно, что в результате великих социалистических преобразований и воспитательной деятельности КПСС подавляющее большинство советских людей навсегда порвали с религией и ее учреждениями. Однако нельзя не видеть и того, что у некоторой части трудящихся вера в Бога, в судьбу, в «тот свет» продолжает оставаться, хотя их социальное положение коренным образом изменилось. Религия – один из наиболее цепких, живучих пережитков прошлого, и если не вести соответствующей научно-разъяснительной работы среди населения, то она может оживать, отвлекая трудящихся от борьбы за коммунизм. Было бы неправильно полагать, что освобождение верующих от религиозных пережитков произойдет само по себе. В этом деле нужна терпеливая воспитательная работа. Там, где партийные организации ослабляют научно-атеистическую пропаганду среди населения, естественно, создается благотворная обстановка для церковников и сектантов, которые затягивают в свои сети недостаточно сознательных граждан. Об этом довольно убедительно говорилось на только что прошедшем областном совещании работников культурно-просветительных учреждений.
Партийные организации не могут быть безразличными к вопросам антирелигиозного воспитания населения. Их прямой долг – организовать боевую, наступательную, целеустремленную и планомерную пропаганду научного атеизма. Право на ведение антирелигиозной пропаганды является неотъемлемой частью свободы совести. Для Коммунистической партии, воспитывающей трудящихся в духе научного, материалистического мировоззрения, религия не является частным делом. Наша партия считает антирелигиозную пропаганду важным элементом коммунистического воспитания трудящихся. Она считает необходимым проведение глубокой и систематической научно-атеистической пропаганды».
