Джон Барлоу - Животная пища
Наконец в зале забормотали. Кто-то услышат поднявшуюся суету за кулисами, и буквально за несколько секунд зрителей охватило смятение. Мы все повскакивали со скамеек, и пошло-поехало: большинство ринулось к выходу в естественном порыве убраться подальше от шапито, но, выйдя наружу, в темный вечер, мы тут же бросались обратно под своды цирка. Коли уж лев сбежал и теперь резвился на свободе, то он совершенно точно не вернется. Итак, мы все сгрудились в шатре и оживленно болтали. Те, кто помладше, разревелись, от чего заплакали взрослые женщины и даже несколько мужчин. Нашлись и такие, кто забрался на скамейки с ногами – видно, они решили, будто льву не одолеть такую высоту.
Вот что я имел в виду под флиртом с известностью. Через десять минут зверя выследили и поймали. Он бродил по берегу местной речки и преспокойно пил себе воду. Когда его вели обратно в плен, лев ничуть не сопротивлялся. Укуси он кого-нибудь или хотя бы ударь лапой, вся страна точно бы узнала, где именно на карте находится Гомерсаль. Как я уже сказал, цирки в те времена гремели на всю страну зловещими заголовками в газетах, и я хорошо помню «Манчестерского людоеда» (то был всего лишь прирученный крокодил, который оттяпал палец одному неосторожному зрителю) и трагедию в Нортгемптоне, где слон насмерть задавил какую-то женщину. Бедное животное не помышляло об убийстве, но у него болела ступня, а женщина подошла слишком близко. По сравнению с этими злоключениями наше знакомство с дикой природой и вовсе не заслуживало внимания.
Не хотелось бы углубляться в другие подробности, однако должен заметить, что, хоть слава ни разу не коснулась Гомерсаля напрямую, иногда она все же проходила совсем рядом. И не только в лице Дефо. К примеру, наша деревня послужила источником вдохновения для известной писательницы Шарлотты Бронте. Действие ее книги «Шерли» (сам не читал, поэтому не буду распространяться на эту тему) разворачивается в Гомерсале. Да, сестры Бронте прославились на весь мир, но местом поклонения стала не моя родина, а Хоуорт, деревушка на окраине Бредфорда, где они долгие годы жили с отцом и братом-алкоголиком. По слухам, толпы туристов и заядлых читателей околачиваются в Хоуорте, создавая местным жителям массу неприятностей. Вне всяких сомнений, эта деревня навсегда связана с именем Бронте, однако и Гомерсаль занял свое законное место в литературе, пусть не все о нем слышали. Нам, знаете ли, много не надо.
Еще Гомерсаль известен своими религиозными событиями. В этом отношении примечателен год 1851-й, когда моравские братья праздновали сто лет со дня постройки их церкви в нашей деревне. Собственно говоря, устав братства сформировался еще в 1755-м, когда паству объявили полноправным «населенным пунктом» под управлением Совета старейшин в Фулнеке – другом моравском поселении. Таким образом, 1851 – й был для них не такой уж знаменательной датой, хотя и остался в памяти, так как годом раньше в их церкви появился первый орган.
Этот век, который уже подходит к концу, был полон разного рода сектантских страстей. Благодаря Уэсли и его методистам по всей стране воздвигалось бесчисленное множество часовен. Безусловно, разного рода секты имеют место и сейчас, однако есть в слове «деревня» какой-то особый оттенок значения, вызывающий в уме британца совершенно определенный образ деревенской церкви, разумеется, англиканской. А посему неудивительно, что постройка церкви Святой Марии в 1851-м была для нас необычайно важным событием. Не менее важный вклад она внесла и в нашу историю, поэтому здесь я остановлюсь немного подробнее.
Так сложилось, что Гомерсаль находился на окраине прихода Морли, и до 1851-го те, кто желал слышать англиканское богослужение, шли вниз по Церковной улице (название говорит само за себя) либо через поле в церковь Святого Петра в Бирсталле. Но в тот знаменательный год нас объявили самостоятельным приходом, и в Гомерсале была построена церковь Святой Марии. Место выбрали самое подходящее – вершину холма, который отделял Большой Гомерсаль, весьма пристойную деревню, от Маленького, или Нижнего, Гомерсаля – куда более скромного поселения из десятка домов. Прямо по холму пролегала дорога из Галифакса в Лидс, и именно на ней Дефо писал строчки, вошедшие в историю. Спускаясь на запад, эта дорога ведет к долине Спен. где находится Клекхитон, промышленный центр со множеством фабрик. За долиной путешественник найдет Галифакс. Если же вы сойдете по холму на восток и пойдете по Церковной улице, то попадете прямиком в Бирсталл и следом – в Лидс. Как я уже сказал, в Бирсталле есть церковь Святого Петра, а также две таверны (обе в разное время назывались «Черный бык»), которые сыграют не последнюю роль в моем повествовании. Но сейчас достаточно просто обозначить эти точки на карте и двинуться дальше.
1851-й запомнился нам разными событиями. Не стоит забывать, что в том же году в Лондоне построили стеклянный дворец, и я бы даже сказал, что этот год был самым знаменательным из добрых сорока. Тем не менее вовсе не новая церковь, не моравские братья и не дворец из стекла запали в душу простым гомерсальцам. Мы помним другое: Ослиную свадьбу. Окажись тогда Дефо на дороге между Клекхитоном и Бирсталлом, смею предположить, его дневники пополнились бы весьма любопытными описаниями событий того дня, ибо никто из моих знакомых и друзей не припоминает на своем веку чего-либо подобного. А ведь я разговаривал даже со старожилами деревни, чья память хранит войну с Наполеоном и восстание луддитов. Кстати, об этом мятеже замечательно пишет мисс Бронте, но больше я не буду отвлекаться и скажу только, что жестокость луддитов не миновала Гомерсаль.
Прежде чем перейти к описанию самой Ослиной свадьбы, считаю своим долгом поведать ее предысторию.
Так случилось, что еще до 1851 года двое деревенских жителей, мужчина и женщина в средних летах, оказались без супругов. Йоркширцы говорят: «Покуда не женишься, сосиска стоит пенс, а после – два». Вполне справедливая народная мудрость, и многие читатели с ней согласятся. Однако нельзя забывать другую особенность брачных уз (правда, для нее у меня не найдется афоризма): все расходы тоже делятся надвое. Здесь читатель может подумать о собственной жене, которая прядет или шьет, но чаще всего не приносит в дом денег, от чего выгоды семейной жизни становятся менее очевидны. Тем не менее мы должны помнить о том, что нашу деревню со всех сторон окружают фабрики, и древнее искусство изготовления тканей несколько видоизменилось с их появлением: многие женщины действительно работали, и ничуть не меньше, чем их мужья.
Рут Кент родилась в начале века. Она вышла замуж за мясника, который был на несколько лет ее старше, и они жили в небольшом домике в Нижнем Гомерсале. Но в один прекрасный день он ударился в религию, причем ударился в самом нехорошем смысле, ибо методисты и прочие сектанты тогда успешно привлекали новообращенных в свои церкви. Однако Рут, женщина грозная, почти шести футов ростом, с подозрением отнеслась к вере мужа. Ей никогда не приходило в голову беззаветно подчиняться супругу и всюду следовать за ним из одного только послушания. Посему он обратился в религию, а точнее, вступил в ряды моравских братьев, один. К тому времени они уже хорошо устроились в Гомерсале и регулярно проводили «вечери любви» (так назывались их богослужения), которые он посещал в одиночку, без жены, и оттого на первом же празднике столкнулся с дилеммой. Братья делили всех прихожан особым образом: на женатых и холостых (последние строились в соответствии с полом), и наш бедный мясник понятия не имел, куда ему сесть. Увы, история умалчивает о том, где же он все-таки сидел, хотя я даже беседовал на эту тему с отцом Маклири, недавно ушедшим на покой, и с нынешним священником, отцом Элиотом. Мои изыскания не дали плодов – слишком давно это было.
Рут питала к моравскому братству глубочайшее презрение, полагая все пришедшее из-за Ла-Манша опасным и враждебным вмешательством. Для наших мест это вполне распространенный предрассудок, потому как мало кто из гомерсальцев путешествует или хотя бы знает иностранный язык. Думаю, не стоит и рассказывать о случае с хартлепульской обезьяной – наверняка все слышали эту печальную и весьма показательную байку. Однако, чтобы потешить читателя, не знакомого с историей северной Англии, и наглядно продемонстрировать, какой смертельный страх и подозрение испытывали наши жители ко всему чужеземному, я таки обрисую те давние события буквально в нескольких словах. Во времена наполеоновских войн у северо-восточного побережья Англии затонул торговый корабль. В те дни многие моряки, чтобы как-то скрасить долгие плавания, держали на борту обезьянок. После шторма одну такую нашли на пляже в Хартлепуле. Бедный зверек почти утонул, но его сердце еще билось. Горожане так боялись вероломных иностранцев и были столь невежественны, что построили на берегу виселицу и повесили несчастную обезьянку, решив, что это француз.
