Виктор Дьяков - ВЗОРВАННАЯ ТИШИНА сборник рассказов
- А на всём... Не Филиппыч, я и сам кое что видел... Тогда то молодой был, не понимал. Никому никогда не говорил, тебе вот первому... Поп православный в том эшелоне ехал, на платформу выходил... и не случайно ехал, с другими, теми в польтах и шапках дорогих разговаривал, с ними он был. Понимаешь?... Я то уж потом как старше стал допетрил, не мог поп с евреями ехать...
Гость сидел, как будто отключившись, уставившись в какую-то точку на стене беседки.
- Слышь, Карпыч... Не кори ты себя... ты в этом деле... Наверное, тот полковник и те кто его посылал не мучались опосля. Видно, каких-то важных в тот эшелон собрали, на которых власть зуб имела... чтобы всех разом, немецкими руками, и на войну списать... Давай-ка выпьем... а Карпыч?
- Дда... пожалуй... давай,- потерянно согласился гость.
- Вот это дело... Ты не боись, ежели что, я тебя в дому спать уложу... я мигом... у меня закусь, грузди солёные, на зубах хрустят, любой желудок примет,- тараторил повеселевший хозяин.
Через три часа два едва держащихся на ногах старика кое как доплелись до станционной платформы.
- Ну, зачем тебе ехать, Карпыч?- заплетающимся языком пытался отговорить гостя хозяин.
- Не могу Фёдорыч, дома с ума сойдут,- также невнятно отвечал гость.
- Да подожди... куда ты лезешь, не надо в вагон. Я тебя с комфортом отправлю, с сопровождающими. Пойдём в головной к машинисту,- хозяин тянул шатающегося гостя за рукав.
Выписывая кренделя, они дошли до первого вагона, готовящейся к отправке электрички, вызывая усмешки и недоброжелательные реплики, спешащих на посадку пассажиров:
- Нажрались... в чём душа держится... сто лет в обед, а туда же... а этот ветеран... хорош.
Старики доплелись до головы поезда, и Фёдорыч по-хозяйски громко постучал в кабину машиниста.
- Кто там ещё,- из окна высунулся мужчина лет тридцати пяти.- А это ты дядь Захар. Что сегодня праздник какой... с чего на бровях-то?- добродушно спросил машинист.
- Цыть!... Мишка, слушай меня внимательно.
- Слушаю, дядь Захар,- продолжал улыбаться машинист.
- Вот видишь человек... настоящий... герой, заслужённый, воевал... по настоящему воевал...
- Вижу,- теперь машинист с усмешкой обозревал второго, едва держащегося на ногах старика.
- Вот что... ты его там у себя посади... чтобы к сортиру поближе... понял... перебрали мы... иначе никак нельзя было... такое дело... И что бы ты его до самой Москвы довёз... потом мне доложишь. Понял?
- Понял дядь Захар, довезу,- уже без ухмылки, серьёзно отвечал машинист.
- Это ещё не всё... Как на вокзал привезёшь, сведи туда, где отдыхаете... от себя ни на шаг, положи, поспит пусть, а сам вот по этому номеру домой к нему позвонишь, за ним приедут,- Фёдорыч протянул машинисту листок из записной книжки,- И чтобы всё в точности... Человек заслужённый, герой... имеет все права...
ВЗОРВАННАЯ ТИШИНА
- Мам, ты опять на всю ночь?- Марина, обиженно насупившись, смотрела на мать.
- Да Мариш,- Надежда, придирчиво оглядывала себя в зеркале.- Ну ладно, кончай кукситься!- прикрикнула она на дочь.- Что ещё за капризы, ты уже большая, целых двенадцать лет. Не век же с матерью жить будешь.
- А если дедушка позвонит?- плаксивая гримаса не сходила с худенького лица девочки.
Теперь уже и Надежда недовольно скривила губы. Отец, когда узнавал об её очередном ночном "вояже", не мог сдержаться и крыл родную дочь матом, не стесняясь внучки. Из-за этого, прежде всего, Надежда и покинула родительский кров, купила собственную квартиру. Правда, особенно отдаляться от родителя она не собиралась, потому и квартиру присмотрела неподалёку. Для неё матери-одиночки помощь отца была просто необходима. Нет, отец у Надежды вполне положительный, но после смерти матери принимал слишком активное участие в жизни дочери и внучки. Но тридцатипятилетняя Надежда всегда жила "своим умом", и давления извне, даже со стороны родного отца, не терпела. Возможно, по той же причине не сложилась у неё семейная жизнь и с отцом Марины...
Так или иначе, но Надежда всегда делала то, что хотела и почти всегда добивалась желаемого. Ещё на излёте советской эпохи, будучи "молодым специалистом", она настолько успешно внедряла "перестроечные новшества" в заплесневелую систему советской торговли, что её заметили и начали "двигать". Ну, а как наступила рыночная стихия её задатки "бизнесвумен" проявились во всём блеске. Пока пассивное большинство горевало по гарантированной советской "пайке", причитало, что при капитализме, из бывших советских только "чёрные" да евреи смогут процветать... Надежда настолько успешно опровергала это общественное мнение, что многие из её прежних знакомых, всерьёз засомневались – русская ли она. Она же сумела так "прокрутиться", что с девяносто шестого года возглавляла секцию большого супермаркета, входила в состав его руководства, имела валютный счёт, не говоря уж о квартире и машине.
Увы, в личной жизни... Нет, она не являлась чрезмерно деловой, или эмансипированной дамой и внешне у нее всё было в норме, кроме того, пользовалась услугами дорогих парикмахеров, косметологов... саунами-бассейнами, соответственно одевалась. Тем не менее... Впрочем, охотников на её руку находилось предостаточно, особенно среди иногородних и кавказцев. Кто же не захочет жениться на привлекательной москвичке, с деньгами, да ещё при таком "деле". Эти "плюсы" многократно перекрывали наличие такого "минуса" как Марина... Но Надежда на подобные сделки не шла, а что касается "джигитов" откровенно брезговала и побаивалась. В то же время у неё всегда были мужчины, но, как говорится, не для души, а для тела. Вот и сейчас, работавший у них художник Костя, в настоящее время холостяк, в прошлом дважды женатый, ждал её у себя в квартире, в Марьино. Вообще-то, конечно, всё должно происходить наоборот, мужчина обязан приезжать... с цветами, с шампанским. Но отправлять Марину к отцу, чтобы тот при ней материл её непутёвую, в его понимании, мать... Надежда предпочла и здесь взять на себя мужскую роль.
Уходя, Надежда беспокоилась за дочь, хотя оставляла таким образом её довольно часто, и вроде бы с ней ничего не могло случиться... Она строго-настрого запретила открывать кому-либо дверь. Ужин разогрет, и дочери нет нужды зажигать газ, телевизор "Грюндиг", не бывшие советские "Рубин" или "Витязь", сам не воспламенится...
- Если не дай Бог что-то, сразу звони дедушке,- как всегда инструктировала дочь Надежда.
Отец ещё скор на ногу и быстро будет здесь, что тут ему бежать от Кухмистерова до Гурьянова, не больше десяти минут. Ей от Марьино даже на машине дольше ехать.- Ну, всё доча... Поужинаешь, уроки повтори, телевизор долго не смотри. Чтобы не позже одиннадцати в постели лежала,- автоматом давала распоряжения Надежда, ничуть не сомневаясь, что Марина будет смотреть телек "до упора" и завтра еле встанет...- Утром я приеду, чтобы встала не как всегда...
Она не велела Марине запираться изнутри, а закрыла свою железную со сложным замком дверь сама, чтобы утром открыть её, не будя дочь. В общем, всё складывалось как обычно в этот вечер восьмого сентября в ночь на девятое.
2
Надежда намеренно приобрела не иномарку, а дешёвенький новый "Москвич", именуемой шофёрской братией "конструктор". Расчёт полностью оправдался: на неброскую машину не "положили глаз" угонщики, а недорого чинить её она имела возможность в гараже своей фирмы. Надежда свернула с Гурьянова на Кухмистерова, пересекла Полбина, "нырнула" в тоннель под железнодорожным полотном, выскочила на Люблинскую... У Кости она была около десяти часов вечера.
Нельзя сказать, что Костя очень уж нравился Надежде. Вернее он нравился ей... физически. Она тянулась к нему как тянется зрелая здоровая баба к здоровому мужику. К тому же она ещё никогда не имела такого стабильного, ничем не связанного любовника. Она просто привыкла к его рукам, телу, она хотела его... хотела уже днём, когда они виделись на работе, переносясь в мыслях в предстоящий вечер...
У Кости как всегда всё готово. Он встретил её в халате, на столе конфеты, зефир в шоколаде, бутылка армянского коньяка в пузатой бутылке. Бутылка уже почата, её хватало на два раза – они ведь встречались не для того чтобы пить. Костя был ровесником Надежды. Внешне он не походил на художника, скорее на бывшего спортсмена. Тем не менее, он являлся самым настоящим профессиональным живописцем с дипломом. По молодости, на рубеже восьмидесятых и девяностых, он даже участвовал в каких-то выставках художников-концептуалистов... Но у него хватило ума вовремя понять, что изо всей массы мнящих себя новоявленными Пикассо и Дали состоятся и станут в лучшем случае Кабаковыми или Глазуновыми лишь единицы. В общем, Костя променял риск живописного творчества на стабильное ремесленничество и стал художником-оформителем. Но ремесленником он был классным и фирму вполне устраивал.
