Вионор Меретуков - Восходящие потоки
Вспомнил я и дорогу от Клопайнерзее до Вены. Некоторое время мне казалось, что за мной следует темно-зеленый "Мерседес", который последние несколько дней я видел на парковке перед отелем в Сан-Канциане. Я едва не сломал глаза, пытаясь рассмотреть, кто сидит в машине. "Мерседес" держался на порядочном расстоянии, я увидел лишь, что за рулем находился мужчина с усами, а рядом с ним — женщина. Я подумал о парочке, что сидела перед стойкой администратора в отеле.
Потом, уже на автобане, я резко прибавил скорость и оторвался от "Мерседеса".
Выйдя из ванной, я закурил и подошел к окну. Надо было принимать какое-то решение.
Я выбросил окурок и захлопнул окно.
Из стенного шкафа я вытащил чемодан, открыл его и нашел большую книгу в черном коленкоровом переплете. Взял ее в руки, подержал. 44 том Большой Советской энциклопедии весил никак не меньше трех кило. Если удачно ударить, то можно ухайдакать не только узкогрудого Гаденыша, но и мужчину покрепче, хотя бы того же мачо на высоких каблуках у стойки, если у того вдруг возникнет желание подставить под удар свою голову.
Я уже сказал, что меня неприятно поразило то, что мой бывший приятель и партнер лишился горба. Может, это, действительно, последствия моего удара? А что если после повторного удара горб вернется на прежнее место? Попробовать?..
Я открыл книгу, наугад ткнул пальцем в середину страницы и прочитал:
"Утнапиштим, герой вавилонского мифа о потопе. Во время всемирного потопа Утнапиштим, согласно мифу, спасся в ковчеге. В библейской мифологии Утнапиштиму соответствует Ной".
О, есть, все-таки, высшая сила, подумал я с благоговением! Интересно, что это за ковчег, на котором мне предстоит спастись? Как он выглядит? Имеет ли он вид лечебницы, в которой лечат убогих, или это далекий благоустроенный остров, где можно прятаться и жить спокойно и долго — хоть до Страшного суда? А может, это церковь, религия, бородатые попы, ламы, похожие на временно оживших мумий, или строгие патеры, облаченные в черные костюмы, словно они каждый день служат тризну.
А может, это сам Гаденыш? Или его любовница? То, что женщина является любовницей Гаденыша, не вызывало сомнений.
Я оделся и опять спустился в бар.
Женщина сидела одна. Губы ее были сердито сжаты. Было видно, что она борется с рыданиями.
Гаденыш отсутствовал.
Сейчас или никогда!
Я подошел и без приглашения сел рядом.
**********
…Запомнилось, что она пила шампанское прямо из бутылки. Это было уже потом, в моем номере.
Ночь… Все смешалось… Бледный рот в лунном луче. Улыбка, от которой я едва не сошел с ума. Стон, как задушенный крик… И кашель, кашель, проклятый кашель, прилетавший в окно с верхних этажей.
Сначала мы почти не говорили.
Я понимал, что она пришла ко мне из каприза. Окажись на моем месте другой, она поступила бы точно так же.
Меня это даже возбуждало. Ох, уж эти мне загадки сексуального подсознания!
Впрочем, я тогда мало что соображал. Вернее, не хотел ни о чем думать. Провались все пропадом. Провались Гаденыш с его опасными приятелями, провались и я сам со своими страхами.
Пусть все летит в тартарары. Мне надоело бояться. Мне казалось, что еще немного, и я превращусь в безумного рыцаря, истоки смелости которого не в изначальной твердости характера, а в равнодушии из-за усталости от бесконечных битв…
Опять святой, прекрасный краткий миг. На всем белом свете существовал только я. И эта женщина. Кем бы она ни была…
Утро наступило внезапно… Я открыл глаза и поймал взгляд своей временной возлюбленной. Женщина была очень красива.
Смотрела она на меня почти испуганно. Это подействовало на меня, как электрический ток. Я протянул руку. Но она отрицательно покачала головой.
Я хмыкнул. Интересно, как ее зовут. Спросить? Это как в анекдоте: а теперь давайте познакомимся…
— Не надо… Ничего не надо, — услышал я ее голос. Голос был с легкой похмельной хрипотцой. — Все закончилось, едва успев начаться.
Я про себя усмехнулся. Банальные слова избалованной женщины… Я опять протянул руку. Я не намеревался уступать. Хотя позади была ночь, полная любви, сил у меня оставалось еще предостаточно.
На этот раз она не оттолкнула меня…
Я не торопился, и близость была сладостной. Наслаждение было с соблазнительным привкусом чего-то запретного, опасного, словно я овладевал деревенской девушкой на сеновале, куда с минуты на минуту мог ворваться ее отец с осиновым колом наперевес.
И в то же время в этой сладости был привкус тлена, боли и страшной, нечеловеческой тоски. Мне почудилось, что все это со мной уже когда-то происходило.
…Я хотел закричать, но в этот момент мне в уши ударил звук кашля. Кашель был особенно яростным и громким, почти истеричным, и я, не в силах сдержаться, засмеялся. В первый раз в жизни я завершал любовный акт не криком, я хохотом…
Это, и вправду, было невероятно смешно. Кашель в самый, так сказать, возвышенный момент… И словно по заказу… Я опять засмеялся.
Она же сказала, что никакого кашля не слышала. И еще с обидой спросила, не над ней ли я смеюсь.
Я упрямо стоял на своем. Я сказал, что слышал мерзкий кашель. Она странно посмотрела на меня и повторила, что никакого кашля не слышала. И готова была в этом поклясться. А вот мой хохот ее удивил.
Я пожал плечами и признался, что меня тоже.
Похоже, у меня начались слуховые галлюцинации… Не схожу ли я с ума?
Потом мы опять пили шампанское. Я позвонил вниз и велел принести в номер холодного мяса, масла, лососины, маслин, хлеба, фруктов и много вина.
Весь день мы валялись в постели, пили, ели, словом, отдавались наслаждениям.
Потом наступил вечер, и в спальню вошли сумерки. Мы надели гостиничные халаты и переместились в гостиную.
Я включил телевизор. Дождался новостной программы. О кровавом убийстве в Сан-Канциане — ни слова.
Моя возлюбленная была совершенно пьяна. Глаза ее потемнели, и зрачки, как у наркоманки, расширились. Она, не мигая, смотрела прямо перед собой и медленно раскачивалась из стороны в сторону. Я же обрел второе дыхание и чем больше пил, тем трезвее становился. Бывает такое опасное состояние, за которым может последовать все что угодно…
В качестве собутыльницы девушка никуда не годилась, и, наверно,
самое лучшее было бы отвести ее в спальню и уложить спать, но мне не хотелось оставаться одному, мне нужен был собеседник, пусть и молчаливый. Я принес из ванной пару полотенец и привязал девушку, чтобы не упала, к подлокотникам кресла.
Пленив таким образом свою мимолетную возлюбленную, я решил посвятить ее во все свои прегрешения.
Я хотел рассказать ей все… О скитальчестве, о вечном своем одиночестве, о мнимом убийстве, деньгах, паспортах… О Карле, о своей жизни до того, как на меня обрушилось богатство, об отце, однажды ночью ушедшем куда-то.
Я уже открыл рот, но вовремя остановился. Все-таки девица была из стана моих врагов, и, черт ее знает, спит ли она…
Ночь была ужасна! Я почти не спал и полночи провел в ванной, у мраморной
раковины, давясь зеленой рвотой и плача мутными слезами…
Под утро я отвязал девушку и отнес в спальню. Она даже не очнулась. Сам же лег на диван в гостиной и, уставившись в потолок, предался невеселым размышлениям.
Собственно, у меня было все, о чем может мечтать человек. У меня были деньги, я был здоров, я путешествовал, я был не стар, у меня были женщины…
Но у меня не было цели. Вернее, цель была: цель-мечта, чистая мечта, но я к ней не приближался. Как и отец, я хотел стать писателем, я писал книгу, но пока она была только у меня в голове. На бумаге же я не написал ни единого стоящего слова. Слова и мысли были, но они предназначались для чего-то другого.
Не скрою, кое-что я записывал. Но это было не для книги. Я не верю утверждениям, что в творчестве все сгодится, что в ход может быть пущен любой сор, любая мелкая деталь или мыслишка, я считаю, что литература — зона заповедная и с грязью туда лучше не лезть. А жизнь вокруг меня была полна грязи, можно сказать, она из нее одной и состояла.
Если все это всадить в чистую мечту, как ее потом отмыть?.. И какая в результате получится книга? О чем она будет? О пьянстве, в котором большинство моих сверстников винило подлое время, в которое их угораздило родиться? Или о сточной канаве, в которой я однажды провел целую ночь? Лучше бы я в ней утонул…
