Евгений Федоров - Проклятие
(Думается, не очень стилизуем быль с ее таинственными онтологическими сгустками, верно передали неподдельный, сверх и — метафорический, целостный план, а о мелочах мы не будем беспокоиться и распространяться, жанр требует хорошего конца, как в упомянутой сказке Конек-Горбунок, на спине с двумя горбами и аршинными ушами.)
Акт пятый и эпилог. Илюша, сын Паши
Вот и исполнились времена и сроки, конец истории этой семейки, из нашей весьма драматической повести вылетел в трубу динамизм, пора сматывать удочки, свертываться (правильно говорит Конфуций, счастливые народы не знают истории! Конец нашей истории прямо-таки в духе незабвенного и даже уже пресловутого Фукуямы; не в том дело, что у Паши больше ничего не происходит и не произойдет в жизни, а так, в его жизни сюжета, пафоса, трагизма нет больше, как уже говорилось, образумился, тверда связь с действительностью, твердо стоит на ногах, крепко вцепился в видимый мир явлений, не мучим безудержными ночными фантазиями, всем доволен, аж противно, как-то всё тускло, дохло, затхло, игра на понижение, конец стиля, сказал бы Парамонов, мастер затейливых интерпретаций нашей истории, энтропия, Фукуяма, энтропия вселенной стремится трам-бам-бам, к максимуму, 2-й закон термодинамики, обещающей аккуратную тепловую смерть вселенной: опустошенность, что-то неинтересное, инфернальная посредственность, пошлость, против чего восставали Леонтьев, Герцен) — конец истории, ведущей свое протокольное летосчисление с достопамятной, не забыли, держим в уме, роковой пощечины, пружины, придавшей динамизм сюжету, в которой, как в зерне, сгусток энергии и мистический плотный план, то, что великий Аристотель называл энтелехией, не ясно что такое, какая-то целенаправленная, формообразующая сила, — сконцентрированы, притаились все последующие события. Будет уместно и справедливо на этой оптимистической ноте закончить подлинную и без существенных купюр повесть о злосчастной семейке.
Итожим, вывод прост, очевиден, прозрачен, как чистое, только что вымытое стеклышко, живет Паша как в сказке, похвастаемся еще раз, его в министры культуры прочат, без дураков, чем не министр культуры? дерзать надо! напрягся, потягался Паша с всесильным фатумом, выдержал пробу на влажность, одолел (одолел и демонов), сборол его, положил на обе лопатки. Нет никакого фатума, сказки. Наше вам с кисточкой!
А все-таки ломаем голову, зудит, разбирает интерес, утыкаемся в напрашивающийся вопрос, преодолел ли он дурную, бессюжетную монадность злополучной кармы и ревущие, бушующие, всерьез бунтующие фантастические гены динамизирующейся шизофрении? преодолел ли пучину, мрак и вихрь? снято ли злое проклятие? Может, и само выдохлось, себя исчерпав, ушло в песок. Опасно зарекаться и праздновать парад победы, ведь еще не ясно, что там впереди красноречиво маячит, и умрет ли он от старости естественной смертью. Мы не узнаем, как там, в Израиле, его планида, прав ли он, снята ли порча и восстановлен союз со звездами и жизнью и из гроба воссияла прапрабабка, или опять проявится жутью пронизывающая загрязненность генетического кода, иероглифа смерти, власть жуткого, неотвратимого, как античный рок, который, как известно, сильнее, мощнее богов (вспоминается страшная история с Эдипом, неуютно думать, что без вины виноватым — до четвертого колена, от судьбы не уйти), навязчивого, прилипучего, снова-здорово, опять-двадцать пять, смертоносного вируса, передающегося, как сифилис, по наследству, — страшные сатурналии, то бишь зов Ничто, воля к саморазрушению, воля к смерти, от которой, как от самого себя, сколько ни убегай, никуда не убежишь, не уедешь. Ускакали быстрые, подлые годы, мы уже на сильном, крутом склоне лет, не доживем, а очень даже любопытно. Хорошо смотреть на волнующие события и при этом находиться в ложе для почетных гостей.
Вроде бы вздохнули, засадили хорошую, увесистую точку. Вздохнули и потянулись.
Нет зловещих, мрачных предчувствуй. Небо безоблачно и ясно.
Вдруг, как здоровый, бедовый, матерый, с доброго теленка Кабысдох из-под ворот, гав! гав!
Модная, андерграундная, модернистическая инсталляция, она вас грубо хватает за шкирку, трясет, вы в изумлении разинули пасть, говорить дальше не о чем, одно сплошное удивление, и вы чувствуете себя буквально армянином перед клеткой жирафа, всё, что возможно зашкалило, темнеет сознание, мрак: — Такого не бывает!
Разумеется, в жизни разное случается, всё и еще кое-что, не соскучишься, на то она и жизнь, разнообразны фокусы, всякие там угодников святые чудеса, упомянутое чудо с газовой камерой, которая не взяла убогого мальчика. Но искусству предписана строгость, художественная цельность, мера, соразмерность, мы же начинаем грешить экзотикой, чудесным, но куда деться, жизнь-то дико интересна, хитрые, затейливые, художественные выкидывает колена, кренделя, черте что негаданно выкомаривает. Словом, прощай безоблачное небо, испортилась погода, навсегда прощай, крах идиллии: сын-то Паши, Илюша, представляете, такой славный такой мальчик, тихий, трогательный бросающейся близорукостью очкарик, ему бы скрипка пошла, но музыки он совсем чужд, всё потому что чрезвычайно восприимчив к святой правде, меры не знает, словом, неудобный правдолюб, а в музыке больно много подозрительной двусмысленности, действует она не на разум, а непосредственно на эмоции, сердца напрасно мучит, как своенравный чародей, — подрос Илюша, занялся самосовершенствованием, сначала решил стать вегетарианцем, не есть никакой убоинки, голодание, духовный поиск, самоистязание, йога, самопознание, сидит в позе лотоса, глотает свой язык, останавливает дыхание, Индия духа, победа высшего начала над низшим, над немощной плотью, неумеренно увлечен всем этим, восторженная душа, обрел важный жзистенциальный опыт, в душе совершилось великое событие, наладился, рвется в Россию, сам не зная зачем, надо! Что сие значит?
Вот она подлинная человеческая комедия, специально не придумаешь, упрямо и с неколебимой отвагой гонит неистовые речи, долдонит сынок Павла Юрьевича нечто странное, этому его никто и никогда не учил, порыв глубинной самоидентификации, ночные завиральные грезы, моча в голову ударила, дурит, активен, это у них в генах, неожиданный и невероятный самообман, безудержные фантазии, когда полностью рвется связь с реальностыо, патология, перекос, экстравагантный, неудержимое рвение к новой жизни, несет чушь несусветную, лепечет неправдоподобную, завиральную и маловразумительную дурь, говорит, что он-де русский, так-то! со всей силой юной души прилип к идее, защемлен, навязчивая идея, идефикс, как есть идефикс, имеет достоверные мистические сведения, что у него душа русского (что такое душа? Пар!), знать ничего не хочет! Очевидно, более чем: размягчение мозгов и помрачение рассудка! Та еще семейка! Черное ему кажется белым, горькое — сладким, сладкое — горьким. В Израиле занудь, тоска безнадежная, смертельная, серость, жизнь не в жизнь, преснятина, никакой малой изюминки, скукой несет от благоустроенного быта, от бассейна с подогревом, уныние, хандра, удавиться можно…
(да не один он пустое несет, есть, есть такие, гудят, гудят, как улей, а нам-то … ли, рифма отличная, наверняка понравилась бы привередливому на этот ходкий товар Маяковскому, вот суют вам под нос богослова православного Меня, мол, отнюдь не банальный, стандартный богослов, очень глубокие интуиции. Да кто такой Мень? Вредина — вот кто! Нам он абсолютно не интересен.
“Представьте себе, вообразите, — лепит, приземляет Мень, при этом умеючи, старательно, многозначительно подмигивает, вроде всё правдоподобно, не придерешься, в карикатуре всегда преобладает правдоподобие, на то она и карикатура, в этом душа ее, ой, ехидна ядовитая, такие интонации не прощаются, понятно, куда клонит, интонациями себя разоблачает землитель, понятно, зачем все эти выразительные подмигивания, — пронесутся годы и прекратятся войны, и будет небольшое государство — одно из многих прибрежных стран, с обычным парламентом, с обычными грехами, с обычными ресторанами. Можем ли сравнить это с тем, о чем грезили пророки? Что небо и земля потрясутся, что весь мир будет потрясен!”
А те, что гудят, как улей, свою линию гнут, если Мень вам не авторитет, вы с ним в контрах, на ножах, то вот Бубер, мнение отца Александра Меня о восстановлении Израильского государства с незначительными оговорками и уточнениями разделил бы и Бубер)
…дерзит хаменыш, хамски звереныш огрызается, а вас я забыл спросить? да не пугайте меня, не из трусливых, я вам не какая-то там тварь дрожащая, не le pin собачий, а яркая, самостоятельная, свободная, ищущая личность, творческая индивидуальность, прежде всего и во первых, нет такой поэмы в стихах “Без кого на Руси жить хорошо”, не надо нам арапа (араба? Саддама Хусейна, производящего химическое оружие, запрещенное Женевской конвенцией?) заправлять, из мухи любим раздуть слона, нет антисемитизма, всё сильно преувеличено. Очень смел, слишком, готов утверждать, что и запоров в их роду никогда не было, выдумки. Заблудившийся заблудок. Загиб, перегиб, хамски заявил произвол и своеволие, во(а?) мху я по колено, отстаивает право на независимость и собственную судьбу. Дерзновенный, революционный дух, мужественная, честная улыбка Каина на морде, жесткость и жестокость молодости. И — хамство! Хватит черных мифов о кишиневском погроме! Бесстрашие, наглость. Судорожное нетерпение.
