Джоанн Хэррис - Шоколад
— Ты же не навсегда уходишь, — заметил Ру. — Мы будем рады видеть тебя здесь в любое время.
Я поблагодарила его и взяла Анук на руки.
— Пожалуйста. — Он устремил взгляд на склон, поднимающийся за моей спиной, и улыбка на его губах дрогнула, между бровями пролегла складка.
— Что там?
— Не знаю. Скорей всего, ничего.
Марод — темный район. Единственное светлое место — возле кафе «Республика», где льет на узкую пешеходную тропинку сальный желтый свет один на всю округу сияющий фонарь. За кафе улица Вольных Граждан постепенно переходит в широкий яркий бульвар, обсаженный деревьями. Ру, прищурившись, по-прежнему смотрит вдаль.
— Показалось, будто кто-то идет с холма, только и всего. Должно быть, это просто игра света. Сейчас никого не видно.
С Анук на руках я стала подниматься по склону. Вслед нам неслась нежная мелодия, наигрываемая на каллиопе. Обитатели плавучего городка продолжали веселиться. В отблесках угасающего костра вырисовывается силуэт Зезет. Она танцует на пирсе. У ее ног мечется ее тень. Минуя кафе «Республика», я заметила, что его дверь приоткрыта, хотя света в окнах не было. Изнутри до меня донесся тихий стук затворяемой двери, будто за нами кто-то наблюдал. Но, возможно, это просто ветер.
Глава 19
С наступлением марта дожди кончились. Небо неприветливое, пронзительно синее в просветах между быстро плывущими облаками. Поднявшийся ночью сильный порывистый ветер беснуется на углах улиц, бьется в окна домов. Церковные колокола, словно тоже поддавшись этой внезапной перемене, оглашают округу отчаянным звоном. Им ржавым визгом вторит скрипучий голос флюгера, вращающегося под беснующимся небосводом. Анук, играя в своей комнате, напевает песенку о ветре:
ViaI 'banvent,v 'laI'jolivent
Via I 'ban vent, ma mieт'appelle
Via I 'ban vent, v 'la I'joli vent
ViaI 'bonvent,mamieт 'attend[3].
Мартовский ветер — злой ветер, говаривала моя мать. И все же я рада ему. Он насыщает воздух запахами живицы, озона и солью далекого моря. Хороший месяц — март: февраль отступает в заднюю дверь, на пороге передней ждет весна. Месяц, сулящий перемены.
На протяжении пяти минут я стою одна на площади, раскинув в стороны руки. Мои волосы перебирает ветер. Плащ я забыла надеть, и моя красная юбка раздувается вокруг моих ног. Я — бумажный змей, подхваченный ветром. В мгновение ока взмываю я ввысь — поднимаюсь над церковной башней, над собой. Теряюсь на долю секунды, видя алую фигурку внизу на площади, одновременно тут и там. Запыхавшаяся, опускаюсь в себя и замечаю Рейно, глядящего на меня из высокого окна. Его глаза темны от негодования, лицо бледное — яркое солнце лишь чуть-чуть подцвечивает его кожу. Стиснутые в кулаки руки он держит на подоконнике перед собой, костяшки пальцев такие же белые, как лицо.
Ветер ударил мне в голову. Я весело машу ему и возвращаюсь в магазин. Знаю, он сочтет мой жест за вызов, но в такое утро мне все равно. Ветер прогнал мои страхи. Я машу Черному человеку в его башне, и ветер с ликованием рвет на мне юбки. Мною владеет исступление, я чего-то жду.
Перемены в природе отразились и на обитателях Ланскне. Они как будто тоже осмелели. Я смотрю, как они идут в церковь. Дети бегут, растопырив руки, словно бумажные змеи, подхваченные ветром. Заливаются яростным лаем собаки, просто так. Даже у взрослых лица раскрасневшиеся, глаза слезятся от холода. Каролина Клэрмон вырядилась в новое демисезонное пальто и новую шляпку; сын поддерживает ее под локоть. Люк мимоходом глянул на меня, улыбнулся украдкой, прикрывая лицо ладонью. Жозефина, в коричневом берете, и Поль-Мари Мускат идут под ручку, как влюбленные, но у нее лицо замкнутое, взгляд вызывающий. Ее муж свирепо глянул на меня через витрину и ускорил шаг, кривя губы. Мимо идет Гийом, уже без Чарли, но на запястье одной руки у него по-прежнему болтается поводок из яркого пластика. Без своего питомца он кажется потерянным и несчастным. Арнольд посмотрел в мою сторону и кивнул. Нарсисс остановился, проверяя, как поживает герань в кадке у моей двери, — потер один листок меж своих толстых пальцев, понюхал зеленый сок. Он хоть и суров с виду, но сладкое обожает, и я знаю, что позже он обязательно зайдет выпить чашку кофейного шоколада с шоколадными трюфелями.
По мере того, как горожане заполняют церковь, настойчивое дон! дон! колокола постепенно стихает. Рейно встречает своих прихожан в открытых воротах — уже в белой сутане, руки сложены на груди, вид озабоченный. Кажется, он опять посмотрел на меня, стрельнул глазами в мою сторону через площадь и при этом чуть напрягся, но, возможно, мне просто почудилось.
Я прошла за прилавок, налила себе чашку шоколада и стала ждать окончания службы.
Служба сегодня затянулась. Полагаю, с приближением Пасхи у Рейно возросли требования. Миновало более полутора часов, прежде чем из церкви стали выходить первые люди. Нагнув головы, стараясь казаться незаметными, они торопливо шли по площади. Нахальный ветер рвал на них шарфы и праздничные куртки, бесстыдно залезал под юбки, раздувая их колоколом. Арнольд, шагая мимо шоколадной, виновато улыбнулся мне: сегодня он воздержится от трюфелей с шампанским. Нарсисс зашел, как обычно, но был еще менее разговорчив — вытащил газету из кармана своего твидового пальто и уткнулся в нее, потягивая из чашки. Спустя пятнадцать минут добрая половина прихожан по-прежнему оставалась в церкви, — очевидно, они ждали своей очереди в исповедальню. Я налила себе еще шоколада. Воскресенье — растянутый день. Нужно проявить терпение.
Неожиданно я увидела знакомую фигуру в клетчатом плаще, выскользнувшую из приоткрытых ворот церкви. Жозефина оглядела площадь и, убедившись, что она пуста, кинулась к шоколадной. При виде Нарсисса она замешкалась у двери, но потом все же решилась войти. Руки, стиснутые в кулаки, она прижимала к животу, словно оборонялась.
— Я совсем ненадолго, — с ходу начала она. — Поль на исповеди. У меня всего пара минут. — Голос у нее резкий, настойчивый. Она тараторит: слова торопливо ложатся в ряд, как костяшки домино.
— Держись подальше от тех людей, — выпалила она. — От бродяг. Передай им, чтобы уходили. Предостереги их. — Ее лицо дергается от напряжения, ладони сжимаются и разжимаются.
Я смотрю на нее.
— Присядь, Жозефина. Прошу тебя. Выпей что-нибудь.
— Не могу! — Она энергично тряхнула головой. Ее взлохмаченные ветром волосы в беспорядке рассыпались по лицу. — Я же сказала: нет времени. Просто сделай так, как я говорю. Прошу тебя. — Она давится словами, задыхается и все время поглядывает на ворота церкви, словно боится, что кто-нибудь увидит ее со мной. — Он читал проповедь против них, — быстро и тихо произносит она. — И против тебя. Он говорил о тебе. Разные ужасы.
Я равнодушно пожала плечами:
— Ну и что? Какое мне дело?
Жозефина в отчаянии сдавила кулаками виски.
— Ты должна их предостеречь, — повторила она. — Скажи им, чтобы уходили. И Арманду тоже предупреди. Скажи ей, что сегодня в проповеди он упоминал ее имя. И твое тоже. И мое назовет, если увидит меня здесь, и Поль…
— Я ничего не понимаю, Жозефина. Что он может сделать? И вообще, при чем тут я?
— Просто скажи им, ладно? — Она вновь затравленно глянула на церковь, из которой выходили несколько человек. — Все, надо бежать. Мне пора. — Она направилась к двери.
— Жозефина, подожди…
Она обернулась. На ее лицо жалко смотреть. Я вижу, что она вот-вот расплачется.
— Опять повторяется то же самое, — говорит она надрывным несчастным голосом. — Как только мне удается с кем-то подружиться, он немедленно вмешивается и все портит. И теперь так же будет. Ты уедешь, ая…
Я шагнула вперед, намереваясь успокоить ее, но Жозефина отпрянула, отмахиваясь от меня неловким жестом.
— Не надо! Я не могу! Знаю, у тебя добрые намерения, но я… просто… я просто не могу! — Усилием воли она взяла себя в руки. — Пойми, я здесь живу. Вынуждена здесь жить. А ты — вольная птица, можешь поехать куда пожелаешь. Ты…
— И ты тоже, — мягко заметила я.
И тогда она посмотрела на меня, кончиками пальцев быстро коснулась моего плеча.
— Ты не понимаешь, — без обиды в голосе сказала она. — Ты — другая. Одно время я тоже думала, что могу стать другой.
Она повернулась. Возбуждение угасло в ней, сменившись выражением отрешенности, которое, как ни странно, даже красило ее. Она опять сунула руки в карманы.
