Зиновий Зиник - Руссофобка и фунгофил
"Кто чай заваривал? — строго спросил он, отхлебнув из чашки с гримасой отвращения. Чай, естественно, заваривала Клио. - И опять, наверное, крутым кипятком заливала? -заранее зная ответ, презрительно сказал Костя. — Нет, не умеют в Англии чай заваривать", — вздохнул он горестно. Марга прыснула от смеха, подмигнув Клио. Клио молчала, покраснев, как "краснодарский кирпичный", по терминологии Кости, чай.
"Чай? — вежливым попугаем повторил Антони, старавшийся следить за диалогом по-русски. — А чем еще надо заваривать чай? Если не ошибаюсь, кипятком".
"Костя говорит, что в Англии не умеют заваривать чай", — объяснила ему по-английски Марга.
"О!" - удивился Антони и снова заерзал на стуле.
"И нечего окать! — нахмурился Костя. — Чай умеют заваривать только в России, — сказал он, — поскольку в Россию чай попал гораздо раньше, чем в Западную Европу". — И произнес целую лекцию об атаманах Петрове и Ялышеве, описавших еще в пятнадцатом веке диковинный китайский напиток; и о землепроходце и посланнике царского двора Василии Старкове, который в обмен на соболей получил от монгольского хана полцентнера чаю, о котором тогда в Англии и не слыхивали, а царь и бояре уже распивали чаи в шестнадцатом веке, и не только бояре, но и простые московские горожане могли купить "ханское зелье" вместе с мылом и пенькой на Красной площади. Чай как напиток, таким образом, демократизировался и проник в низы именно в деспотической России, а не в Англии "с ее хваленой парламентской демократией", — сказал Костя.
"Нетривиальная мысль", — подхватил Антони единственное понятное ему слово "демократия" в Костином монологе.
"Пора отказаться от примитивного деления мира на тоталитаризм и демократию. Деление земного шара на чайные и кофейные зоны гораздо глубже отражает ход истории, -перебил его Костя. — Европа, между прочим, в лице Бурбонов и Габсбургов, издавна захватив монополию на кофе, обратила свое бюргерство в рьяных почитателей кофейных зерен и перекрыла, таким образом, все пути распространения кофе на восток в славянские земли. Если бы не российский посланник Василий Старков с его чайным припасом от монгольского хана, Россия тоже стала бы рабом этой кофейной наркомании. Европа, таким образом, толкнула Россию в объятия татарского ига. Все это легенды — насчет того, что Россия послужила щитом, защитившим Европу от татарских полчищ! Все это Пушкин с Чаадаевым придумали, а Запад подхватил, чтобы как-то утешить себя за непростительное упущение: столетия упущены, и, как ни крути, а Европа оказалась в кофейной зоне, в то время как Россия, через татарское ханство, шагнула семимильными шагами в зону чайную".
"А как с Америкой? Как насчет второй ядерной супердержавы в мире?" — взбудораженно спросил Антони.
"Ядерная, не ядерная! Никакого ядерного конфликта между Америкой и Россией не будет. Потому что они обе из чайной зоны. Чай в Америку попал из России: через чукчей и чучмеков — через Аляску, в общем, на собаках".
"То есть, в конечном счете, через татарское ханство?" — и Антони опасливо переглянулся с Маргой: Костя был явно не в себе.
"Все пошло от татар. От татарского ханства. Называют его почему-то игом. Это хамство! Знаете ли вы, западники, что во времена этого татарского ига уже были бани, где пар подавался по трубам? В то время как просвещенная Европа мылась раз в год в смоляной бочке, дикие славяне благодаря татарскому игу парились в парилке с кафелем, по-вашему — в сауне".
"Так вот откуда пошел березовый чай!" — обрадовавшись собственной догадке, сказала Клио.
"Какой такой березовый чай?" — насторожился Костя.
"С березовым веником", — пояснила Клио.
"Причем тут березовые веники?!"
"Ну как, ведь в русской бане парятся с вениками, разве нет?"
"Забираются на верхние палати и хлещут себя в пару березовыми вениками", — стала разъяснять Марга оторопевшему Антони, окончательно потерявшему нить разговора.
"Зачем?" — резонно спросил Антони.
"Это еще Достоевский описывал баню на каторге, — продолжала блистать своими познаниями Марга. — Русский народ склонен достигать душевной чистоты через телесное страдание".
"По-моему, это просто мазохизм — в знак протеста против садизма властей, — не отставала от нее Клио. — А потом, после бани, чай пьют — так ведь, Костя?"
"Пьют", — мрачно подтвердил Константин.
"Вымачивают березовый веник в банной шайке, а потом и пьют этот настой. Березовый чай называется".
"Липовый чай, дура! — оборвал ее Костя. — Ты спутала с липовым чаем. Есть, кроме того, такое выражение: ободрать как липку. И липовый чай. А березового чая нету!"
"Она спутала, наверное, с "березовой кашей". То есть, когда секут березовыми прутьями", — лицемерно пришла на выручку подруге всезнающая Марта.
"Березовыми прутьями секли в России прошлого века, — не уступала Клио. — А сейчас детей секут крапивой. И варят потом крапивные щи. Говорят, помогает от повышенного давления".
"А пьют не березовый чай, а березовый сок, — не унималась Марга. — Есть еще такая советская песня: "я в сосновом лесу пил березовый сок", так ведь, Костя?"
Но Костя не отвечал, устремив взгляд на березу. Глаза его помутнели, и он снова громко рыгнул.
"Когда ты успел напиться?" — не выдержала Клио.
"На твоих глазах, — буркнул Костя. — Твоим березовым чаем. Это не чай, а средство для изжоги. Европа погибнет от радиоактивного отравления", — неожиданно заключил он.
"Именно об этом мы только что и говорили", — с энтузиазмом поддержал его Антон и.
"Европа погибнет, потому что продолжает заваривать чай крутым кипятком из чайника, отвергнув традицию российского самовара - тоже, между прочим, наследие татарского ханства, наряду с банями", — добавил Костя как будто в отместку Клио-Европе и перешел к панегирику самовару, "русской чайной машине", как самовар справедливо называют на Западе. Самовар, объяснял Костя, благодаря своей уникальной форме, усиливающей резонанс, обладает замечательной способностью: когда вода только-только закипает, самовар издает едва различимый сольный звук — он "поет"; но вот постепенно количество пузырьков, возникающих на дне и рвущихся на поверхность, все более увеличивается, и, наконец, начинается вторая стадия кипения: она характеризуется массовым стремительным подъемом пузырьков, которые вызывают сначала легкое помутнение, а затем даже побеление воды, напоминая, таким образом, быстро бегущие воды родника. Эта стадия и называется поэтому: "белый ключ"; и самовар тут — благодаря своим резонансным качествам — начинает издавать особый звук. И Костя то ли зажужжал, то ли зашипел.
"Этот еле уловимый момент пропустить ничего не стоит! Если б не самовар! Самовар шумит, шумит, возвещает: заваривай чай, а то плохо будет!" — И Костя победно оглядел присутствующих, притихших от бурных объяснений кипячения воды в самоваре.
"Вы сказали: плохо будет? Отчего плохо будет?" — выдавил наконец из себя Антон и.
"Не понимаете, да?" - зловеще поглядел на него Костя. Неужели цивилизованные англичане не понимают, что если пропустить стадию "белого ключа", то молекулы воды начинают расцепляться от перекипячения. Из воды начинают улетучиваться гигантские массы водорода, и чем дальше кипятишь, как это принято у английских домохозяек, вроде Клио, тем больше в чае дейтрия, тяжелого водорода, представляющего собой изотоп обычного водорода.
"Чего?" — испуганно переспросил Антони.
"Тяжелой воды — вот чего! От перекипания получается тяжелая вода. Вы пьете не чай, а подкрашенную тяжелую воду. А тяжелая вода для чего используется?"
"Для водородной бомбы!" - с открытым ртом застыл Антони.
"Вот именно, — мрачно констатировал Костя. — Вы наливаетесь не чаем, а тяжелой водой. Ваш желудок постепенно превращается в ходячую водородную бомбу! Аррр-р-р-р!!" — вдруг издал он страшный рык, атомный вой и рванулся всем телом — через стол, опрокидывая чашки и блюдца, сахарницу и молочницу. Дело в том, что Антони, вслушиваясь в Костины рассуждения про самовар, нервно теребил ножку подберезовика на столе и, услышав, что его желудок превращается от чаепитий в водородную бомбу, судорожно сжал пальцы и — от изящного гриба на ладони осталась жалкое и жидкое месиво шкурок и волокон.
"Я же говорил, я же предупреждал: осторожнее!" — чуть не хныкал Костя, склонившись над размозженным грибом, как король Лир над мертвой Корделией, в безуспешной попытке соединить грибные ошметки друг с другом, надеясь на возрождение из праха раздавленного шедевра гриболюба. Клио и Марга с перепуганными бледными лицами носились взад-вперед, собирая, в свою очередь, осколки чайной посуды и вытирая чаинки, прилипшие к одежде и стульям, как будто чайник действительно разорвался ядерной бомбой. Костя не обращал на них никакого внимания. Он мутным взором оглядел место катастрофы, промычал: "Ыых, вы!" И с понурой спиной зашагал прочь, на полпути вернулся, схватил со стола свой нож и направился к дому. Хлопнула дверь. Клио выпрямилась и процедила ему вслед: "На кухню пошел. Опять напьется. Как скотский шотландский шахтер. Или как ирландский парикмахер". Сказать "как русский сапожник", она не решилась, потому что считала себя интернационалисткой, а не ксенофобкой.
