Дмитрий Бавильский - Едоки картофеля
Некоторое время она была слаба и не вставала с кровати, лежала, рассматривая чёрточки узоров на обоях, успокаивалась, приходила в себя, по капельке выдавливая фантомные боли несбывшейся надежды.
Годы берут своё, следует соответствовать, а не искать незаслуженных радостей где-то на стороне.
Данила, лживый, как крабовая палочка, кажется, так ни разу и не появился, или родные не позволили ему, этого она не знала, но Артём и Мурад Маратович вели себя как обычно, не слишком давая волю чувствам или выказывая особое расположение к больной.
Правда, потом выяснится, что именно Мурад Маратович хлопотал за жену через знакомых по Союзу композиторов, вышел на директрису Ворошнину и убедил, что именно Лидия Альбертовна должна ехать в Амстердам на закрытие мирового вангоговского тура.
Ну, разумеется, если бы не Мурад Маратович, кто позволил бы ехать не самому, мягко говоря, основному сотруднику музея в заграничную (то есть оплаченную) командировку. О счастье подобном у нас мечтает любой, и всяк мнит себя достойным подобной участи.
Но поехала Лидия Альбертовна, которая и знать не знала, и ведать не ведала, что за этот неожиданный вояж муж её расплатился выходом из творческой комы и написанием музыкальной эмблемы Чердачинска для новых часов на городской площади.
Не ахти какой подвиг, но ведь подсуетился, сделал жене приятное, придумал, как вылечить, отвлечь от стресса. Придумал и осуществил!
Есть, значит, ещё порох, не отсырел окончательно.
А жена и не подозревала даже, на какие интриги сподобился вялый и анемичный обычно муж, чтобы с помощью Голландии поставить свою кормилицу на ноги. Знал бы он о беспримерной "любви" Лидии
Альбертовны к Ван Гогу, так, может быть, ещё и задумался бы, предложив в качестве альтернативы гастрольный тур оркестра народных инструментов по Португалии или конференцию археологов в Аркаиме.
Но, святая простота, он же был убеждён, что Ван Гог, которому Лидия
Альбертовна, можно сказать, прислуживала последние месяцы, явился едва ли не главным катализатором нервного срыва. Интересно, как же
Мурад Маратович вообще определял его причины?
Конечно, Мураду Маратовичу не слишком нравилось, что Лидия
Альбертовна лежит круглосуточно на правом боку, в неловкой позе, будто с хоккейными коньками на ногах, вставая только по нужде и на балкон – покурить. Курила она только на балконе, несмотря на то, что холодно и ветер, потому что именно на свежем воздухе ощущение вреда от курения удваивается.
Откуда возникла вдруг противная эта привычка, лишавшая Лидию
Альбертовну ореола привычной ему женственности, он не знал. И не догадывался даже.
Впрочем, этого никто в семье не знал.
И не мог знать.
МАРИНА
Это похоже на разницу агрегатных состояний, всё равно как между льдом и паром: когда долго едешь в узком и неудобном поезде (из
Чердачинска в столицу, из Москвы – до самых до окраин), покрываешься невидимой корочкой отчуждённости. А потом вдруг выходишь на аккуратный перрон где-нибудь в Амстердаме, и город обрушивает на тебя всю свою звуковую цветовую мощь.
А ещё запахи, запахи: весна в самом разгаре, всё цветёт, солнечно и влажно, "весь день стоит как бы хрустальный, и лучезарны вечера"; на волнах, отражающих город, качается маленький, белый кораблик.
Выйдя из вагона, Лидия Альбертовна была оглушена. А тут ещё энергичная барышня, угловатая, словно готическая часовенка, с чёлкой и невидящими глазами (смотрит на тебя в упор и не видит), затмила весь окружающий мир, не давая смотреть по сторонам, окружила собой, плотной железобетонной заботой.
– Лидия Альбертовна, кажется? – Странный выговор без акцента. -
Добро пожаловать в столицу королевства Нидерланды. На мою альтернативную родину. Пожалуйста, пожалуйста. Меня зовут Марина, и я буду вас опекать. Надеюсь, вам у нас понравится. Сегодня у нас с вами намечена плотная программа, так что, пожалуйста, не расслабляйтесь.
Лидия Альбертовна крутила головой, точно школьница. Вокзал обтекал со всех сторон, случайные, незаинтересованные люди, живущие непонятной жизнью, ну да, чужая, странная жизнь.
Потом вышли на площадь и потерялись в пространстве среди домов, деревьев, неба, каналов. Амстердам звучал, как мощный симфонический оркестр, было тепло и плавно.
Если бы не переводчица, которая говорила чёткими, рублеными, казёнными фразами, не давая отвлекаться на окружающую действительность, волевым образом замыкая её на себя.
– Посмотрите налево, посмотрите направо. Вот если на этом трамвае поехать в ту сторону, там будет мой дом. В Амстердаме я уже много лет. И мне здесь нравится. Ну, как вам наш город?
Лидия Альбертовна только блаженно улыбалась, щурилась от сильного солнца и никак не могла найти внутренний центр, чтобы прийти в равновесие.
Их обгоняли многочисленные велосипедисты, вкрадчиво объезжали неповоротливые автомобили, люди спешили по делам, и Лидия
Альбертовна разглядывала их с изумлением.
Она первый раз оказалась за границей, всё было в диковину: не люди и не дома, но ощущения, их концентрированность, насыщенность, натуральность: запахи, тепло, влажность, брусчатка, шероховатость ветра… Они вошли в узкое пространство старинной улочки: переводчица решила провести её до отеля пешком, благо тут, в Амстердаме, всё недалеко, всё в центре, всё очень и очень удобно.
Марина профессиональным оком мгновенно оценила социальный статус подопечной, определилась с покровительственным отношением к этой тихой, затурканной провинциалке, поэтому и снисходила до неё, истинная европейская гранд-дама, умственными разговорами. Вводя в курс дела. Объясняя очевидное: что поделать, работа такая.
Лидия Альбертовна это поняла, но обращать внимания не стала, да и не до этого ей, честно говоря, было; она просто внутренне сжалась и ждала, когда настырная Марина (дарёному коню в зубы не смотрят), исполнив свои представительские функции, испарится, оставив её в одиночестве.
– Сегодня у меня такой странный день, – говорила Марина, точно боялась остановиться. – С самого утра вываливаются наушники, видите?
Точнее, один, из левого уха. Словно за ночь оно выросло у меня, увеличилось в два раза.
И вот она с обиженным видом уже протягивала Лидии Альбертовне какие-то чёрненькие проводочки, призывала к сочувствию.
Или не призывала, а просто и честно отрабатывала условия контракта, устанавливала "неформальный контакт".
Вскоре дошли до роскошного отеля, фасадом выходящим на небольшую площадь. Марина со вздохом пошла оформлять необходимые бумаги, а
Лидия Альбертовна осталась сидеть на кривоногом плюшевом диванчике, краем глаза глядя на город, проплывающий мимо витрины.
За которой и спряталась она, золотая рыбка.
ГОРОД
– На самом деле я уехала из-за кастрюль. – Марина снова предавалась разговорам, когда они встретились после короткого отдыха.
Лидия Альбертовна приняла ванну, разложила вещи, перекусила остатками колбасного сыра с ржаным хлебом, которые взяла в дорогу ещё в Чердачинске, заварила стакан крепкого чая.
В пять было предложено спуститься, и она, переодевшись во всё чистое
(плюс кое-какая бижутерия, четверть часа возле зеркала, аккуратно уложенные волосы), спустилась. Возле портье, торопливо отбивая ногой дробь, стояла Марина. Приятная точность, поразилась Лидия
Альбертовна, разглядывая переводчицу более внимательно.
Одета во всё чёрное, минимум косметики, неопределенный возраст с первыми признаками увядания. Одинокая, ахнула Лидия Альбертовна про себя, поразившись открытию: такая энергичная, волевая, ухоженная и никому не нужная?
Хотя, кто его знает, может быть, у них так принято, так положено?
И тут она снова вспомнила про… про Данилу, конечно, вспомнила, потому что про "положено" теперь не ей, бедолажке, судить.
Разумеется, она не оправдывала себя, что было, то было, жалко только, что закончилось глупо и странно, толком-то ничем и не закончилось; жалко перспектив, внезапно приоткрывшихся и тут же накрывшихся медным тазом. Впрочем, какие могут быть перспективы у замужней женщины с маленьким, в сущности, мальчиком. Впрочем, оставим это…
Они шли по праздничной улочке, Лидия Альбертовна косила краем глаза на спутницу: проколотая мочка, а сережки нет, бедолажка, прониклась сочувствием. Какая-то она угловатая, порывистая…
Ну да бог с этим. Внутри Лидии Альбертовны постоянно работало радио внутреннего голоса, громкие, отчётливые фразы крутились в голове, нельзя, невозможно избавиться от них, прыгнуть в сторону. Она попыталась вспомнить какие-нибудь поэтические строки, как раньше, но стихов не было. Уже, между прочим, давно.
– Ну да, кастрюли. – Марина по-своему расценила сосредоточенное молчание Лидии Альбертовны. – Когда я жила ещё в России, они безумно раздражали меня. А это наш исторический центр. Памятник независимости. Музей восковых фигур мадам Тюссо, нам налево. Если интересно, квартал красных фонарей в ту сторону, за вашим отелем.
