Анна Гавальда - Утешительная партия игры в петанк
– Ну как? Что скажешь?
Помещение было потрясающее. Размеры, свет, объем, звучание тишины, все, ну все было… правильным.
– И все это стоит в запустении вот уже десять лет, – уточнил Воэрно, затушив окурок о мозаичный пол.
Шарль его не услышал. Ему казалось, что сейчас просто обеденный перерыв, что рабочие вот-вот вернутся, вновь запустят станки, вытащат свои табуреты, перекидываясь шуточками, примутся открывать все эти удивительные шкафчики, поднимут жбан с чернилами, посмотрят на огромные часы в свинцовой оправе над их головами, и в адском грохоте вновь закипит работа.
Он отошел в сторону и заглянул через стекло в кабинет.
Ручки ящиков, спинки стульев, деревянные печати, переплеты бухгалтерских книг – все было отполировано годами и руками людей.
– Ну, сейчас, в таком бардаке, трудно что-то себе представить, но подумай, каково это будет, когда все расчистишь… Обалденная площадка, а?
Шарль прельстился какой-то лупой странной формы и сунул ее в карман.
– А, каково? – прозвякали ключи от джипа.
– Да, да… Обалденная площадка, как ты говоришь…
– И как ты себе это представляешь? Что бы ты тут переделал?
– Я?
– А кто же? Я тебя, прости, не первый месяц вылавливаю! И все это время, между прочим, плачу земельный налог! Ха! Ха! (Он засмеялся).
– Я, я бы вообще ничего здесь делать не стал. Оставил бы все как есть. Жил бы в другом месте, а сюда приезжал бы отдыхать. Читать. Думать…
– Надеюсь, ты шутишь?
– Да, – соврал Шарль.
– Какой-то ты сегодня странный.
– Прости, это все разница во времени. Ну ладно… У тебя планы есть?
– В машине…
– Хорошо. Тогда поехали…
– Куда поехали?
– Обратно.
– Ты что, даже не обойдешь объект?
– Зачем?
– Ну, не знаю… Посмотреть…
– Вернусь потом.
– Погоди? Ты же даже не спросил, чего я хочу…
– Ой… – вздохнул Шарль, – а то я не знаю, чего ты хочешь… Сохранить индустриальный стиль, но в меру, и добавить комфорта по современным меркам. Пол бетонный или паркетная доска, массивная, слегка rough, вроде дощатого настила к вагоне, стеклянная лестница со стальными перилами, там вон – кухню хай-тек, по высшему классу, что-нибудь из «Боффи» или «Бультхауп», я думаю… Лава, гранит, шифер. А еще много света, чистые линии, благородные материалы и полное соответствие всем экологическим нормам. Большой письменный стол, стеллажи на заказ, скандинавские камины и, конечно же, кинозал, как же без него? Что касается сада, у меня есть ландшафтный дизайнер как раз для тебя, он разобьет тебе здесь так называемый живой сад, [83] из отборных растений и с интегрированной системой полива. Да, ну и конечно, супердорогой бассейн, такой, что круче некуда. Знаешь, выглядит как естественный водоем, но воду пить можно…
Шарль погладил металлические брусья.
– Ну и, конечно, «Умный дом», сигнализация, домофон с видеокамерой и автоматические ворота, само собой…
– …
– Я ошибаюсь?
– Эээ… нет… Но как ты угадал?
– Думаешь, это так трудно?
Он уже вышел на улицу и запретил себе оборачиваться, чтобы не думать о том, как все это превратится в руины.
– Это моя работа.
Подождал, пока Воэрно возился с замком (помилуйте, даже связка ключей была элегантно увесистой…), что-то отвечал своему уху, устраивал нагоняй подчиненным и, наконец, протянул ему ключи:
– И в какие сроки ты сможешь мне это сделать?
«Это», очень точное слово.
– Твои пожелания?
– К Рождеству?
– Без проблем. К Рождеству твой роскошный хлев будет готов.
Новый клиент посмотрел на него искоса. Наверняка спрашивал себя, за быка или за осла его тут принимают.
Шарль сердечно пожал его маленькую руку и пошел к своей машине, пока джип уезжал от него вдоль ограды.
Под ногтями остались следы краски.
Хоть что-то спасли, подумал он, включая заднюю передачу.
Как удовлетворить интересы русских, банка, а теперь еще и этого упакованного кретина – ему было над чем поломать голову по дороге домой. Тем более, что он угодил в час пик.
Что за…
Что за жизнь такая…
Не сразу понял, что бесится из-за радио. Вырубил кудахтанье радиослушателей, которых зачем-то пустили в эфир, и успокоился, только когда нашел станцию, где бесперебойно крутили джаз.
Bangbang, my baby shot me down, [84] сокрушалась певица. Пиф-паф, если бы все было так просто, ответил он сам себе.
Если бы все было так просто.
«Ты слишком умен…» И что, собственно, она имела в виду?
Да, я пытался разобраться в жизни. Да, я искал выход. Да, я возвращался домой, когда другие доставали из шкафа чистую майку. Да, я изощрялся, мастерил для нее все более замысловатые оригами, выкручивался, как мог, продолжал встречаться с Алексисом, терпел его, позволял ему использовать меня – и все ради того, чтобы бросить ей: «Он в порядке», вслед опрокинутой рюмке или улыбке, которая предназначалась совсем не мне.
Он в порядке. Обокрал меня, обкрадывает и будет обкрадывать. Обокрал еще и моих родителей и до смерти напугал мою бабушку, представ перед ней в невменяемом состоянии, но он в порядке, поверь мне…
А вот она – нет. Думаю, из-за этого она и умерла. У этой пожилой женщины была одна слабость – она очень дорожила своими воспоминаниями…
Но… Разве сам он сейчас не похож на нее? Зачем убивает себя, таская за собой все эти пыльные безделушки?
Наверно, они дороги ему, но какую цену он платит за них сегодня?
Да, какую цену?
Пиф-паф! Остановившись у Порт-де-ля-Шапель, так близко к цели и так далеко от дома, Шарль физически почувствовал, что настала пора избавиться от всего этого хлама раз и навсегда.
Извините, я больше не могу.
Это уже не усталость, это… изнеможение.
Бессмыслица.
Посмотрите на меня… Я все тот же бедолага, который выверяет свои штаны, платит авансом за жилье и портит глаза над чертежной доской. Я пытался вам поверить. Да, пытался понять вас и пойти за вами, но… Куда вы меня звали?
В пробки?
А ты, Алексис, как же ты выпендривался передо мной по телефону, с твоей Кориной, загородным домом, теплыми тапочками, вроде поскромнее себя вел, когда я тебя забирал из комиссариата четырнадцатого округа.
Конечно, ты ничего не помнишь, давай-ка я запишу тебе на твой автоответчик в каком дерьме ты тогда был… И как я одевал тебя, зажимая нос, а потом отнес в машину. Отнес, слышишь? Не плечо подставил, а прямо на руках нес. А ты плакал и продолжал мне врать. Как же все это было противно! И теперь продолжаешь в том же духе, хотя столько лет прошло, а когда-то детьми мы ведь давали друг другу клятвы и играли в джедаев, и был еще Нуну, и музыка, и Клер, и твоя мать, и моя, и столько людей вокруг, которых я больше не узнаю, после всего того, что ты разрушил, а ты все никак не уймешься?
Мне тогда пришлось врезать тебе, чтобы ты заткнулся, и я отвез тебя в неотложку Отель-Дьё.
Впервые в жизни я оставил тебя там одного, а потом, знаешь, пожалел.
Да, пожалел, что не дал тебе сдохнуть в тот самый вечер…
Похоже, ты все же оклемался. И так окреп, что посылаешь анонимные письма, вышвыриваешь мать на свалку, смеешься мне в лицо. Тем лучше. Только знаешь, что я тебе скажу? Когда я о тебе думаю, я все еще чувствую запах мочи.
И блевотины.
Я не знаю, отчего умерла Анук, но я помню тот воскресный вечер, когда я зашел вас проведать перед тем, как вернуться в общежитие…
Мне тогда было лет, наверное, столько, сколько сейчас Матильде, но я, увы, был гораздо простодушнее ее… И отнюдь не такой язвительный. Она еще не научила меня остерегаться взрослых и презрительно щурить глаза, когда жизнь исподтишка преподносит тебе сюрпризы. Нет, я был еще совсем ребенком. Послушным мальчиком, который принес вам остатки пирога и привет от мамы.
Я давно вас не видел, и прежде, чем позвонить в дверь, расстегнул ворот рубашки.
Я был так счастлив, что на несколько часов мне удалось улизнуть от моего святого семейства, чтобы глотнуть у вас свежего воздуха! Усесться на вашей захламленной кухне, угадать, в каком настроении Анук, по количеству браслетов у нее на руках, услышать, как она примется умолять тебя сыграть нам что-нибудь, и заранее знать, что ты откажешь, поговорить с ней, прогнуться под грузом ее вопросов, почувствовать, как она коснется моих рук, плечей, волос, и опустить голову, когда она скажет: и как же ты вырос, какой стал красивый, как же время летит, но… почему? Потом дождаться, когда она вспомнит о Нуну и машинально положит руку на свое запястье, обрывая звон браслетов, а потом вдруг приложит ее ко лбу и снова засмеется. И знать наверняка, что очень скоро ты не выдержишь, и присядешь кое-как на первое попавшееся кресло и подберешь аккомпанемент нашим разговорам, и мы умолкнем заслушавшись…
