Виктор Левашов - Третья половина жизни
– Зачем? – не понял Егоров.
– Как я понимаю, речь пойдёт о вашей новой работе. Назначение очень ответственное. Первый хочет убедиться, что кандидатура выбрана правильно.
– Вы не сказали, какая это работа.
– Не имел права. Теперь скажу. Вас рекомендовали на должность председателя комитета народного контроля. Это номенклатура горкома.
– Кто рекомендовал?
– Я. Прокуратуре важно иметь своего человека в горкоме партии.
– Я могу отказаться?
– Нет. Если, конечно, вы не хотите поставить крест на своей карьере…
XXVIII
Первый секретарь горкома партии Иван Александрович Савчук появился в Норильске осенью 1956 года, через полгода после доклада Хрущева на XX съезде КПСС «О культе личности и его последствиях». В городе шли выборы в профсоюзные органы. Эта рутинная, мало кого интересующая кампания неожиданно обострилась, когда появился лозунг «Профсоюзы без коммунистов». В городе, где добрая половина инженеров и рабочих была из заключённых, реабилитированных после смерти Сталина, лозунг быстро стал популярным. Тогдашнее партийное руководство растерялось, попыталось действовать уговорами: «Не занимайтесь ерундой. Вы что, не понимаете, к чему это может привести?» Энтузиасты понимать не хотели. А проявить твёрдость руководители горкома не смогли, все были хорошо знакомы и находились в товарищеских и даже дружеских отношениях. Кончилось тем, что в руководящие профсоюзные органы не был избран ни один коммунист.
Когда об этом узнали в Красноярске, срочно собрали бюро крайкома. Было принято решение укрепить руководство норильской партийной организации. На должность первого секретаря горкома рекомендовали Савчука. Анкетные данные его были безупречны. Сибиряк, учитель математики по образованию, фронтовик, после демобилизации по тяжелому ранению в ногу был директором школы и несколько лет затем возглавлял один из сельских райкомов партии. Никто не задумался, как школьный учитель сможет руководить партийной организацией города, где единственным предприятием был горно-металлургический комбинат с тысячами квалифицированных инженеров. В те годы Норильск, отстоящий от Красноярска на полторы тысячи километров, из краевого центра представлялся не очень значительным. Особенно по сравнению с такими всесоюзными стройками, как Красноярская ГЭС. Ничего, разберётся. Главное – чтобы товарищ правильно понимал линию партии.
Возглавив норильский горком, Савчук круто взялся за дело. Инициаторы кампании «Профсоюзы без коммунистов» были исключены из партии и сняты с работы, выборы были признаны недействительными и проведены вновь, уже с нужными результатами. Савчук так и не разобрался в сложной структуре комбината, но это не мешало ему руководить городом твёрдой рукой. Он искренне верил, что за его спиной вся мощь великой партии, эта вера чувствовалась окружающими и вызывала невольное уважение. Он был не очень красноречив, над его косноязычием посмеивались, особенно над словами-паразитами «так же само», но мало кто осмеливался ему возражать. Время шло, менялись директора и главные инженеры комбината, Норильск приобретал всесоюзное значение, а в горкоме партии всё сидел человек с кругозором школьного учителя математики и покидать свой кабинет не собирался.
Егоров не раз видел, как Савчук, прихрамывая, идёт к трибуне на партхозактивах и торжественных заседаниях, как он стоит на украшенном кумачами помосте во время демонстраций, надвинув пыжиковую ушанку на тяжелую голову и приветствуя колонны вялым взмахом руки. А видеть вблизи ни разу не приходилось. И вот, пришлось.
Здание горкома партии было втиснуто между тяжелыми каменными домами в начале Ленинского проспекта. Выглядело оно современно, много стекла, алюминиевые переплёты. Дежурный на вахте проверил партбилет Егорова и показал, как пройти в приёмную. Егоров оставил тулуп в гардеробе и поднялся на второй этаж. Секретарша в приёмной сверилась со списком, кивнула: «Подождите, спрошу». Заглянула в кабинет, пригласила: «Заходите, Иван Александрович вас ждёт».
Савчук сидел за письменным столом в углу просторного кабинета. Сбоку был приставной столик с несколькими телефонами, а всё пространство кабинета занимал длинный, человек на двадцать, полированный стол, за которым проходили бюро горкома партии. Перед ним лежала тонкая папка, которую Савчук просматривал без особого интереса. Егоров понял, что это его личное дело.
– Когда вы, так же само, вступили в партию? – спросил он, поднимая на Егорова тяжелый взгляд.
– Ещё в Свердловске, я служил в уголовном розыске.
– Вы знаете, на какую работу вас рекомендовали?
– Да, председателем комитета народного контроля. Мне сказал прокурор.
– Это очень ответственная, так же само, партийная работа. Она не рассчитана на огласку. Я вот почему об этом говорю. Вы видели передачу Волчкова о мошенниках, которые торговали дипломами?
– Нет, я был в командировке.
– Волчков доложил, что материалы следствия ему дали вы. Это так?
– Так.
– Это было ошибкой. Передача бросила тень на многих, так же само, достойных людей. На будущее вам следует этого избегать. Самым категорическим образом. Вы понимаете?
– Понимаю.
Савчук отложил в сторону папку с личным делом Егорова.
– Ладно, подумаем. Можете идти.
– Один вопрос, Иван Александрович, – проговорил Егоров и достал бумажную четвертушку с проектом надписи на памятном камне на Гвардейской площади. Прочитал: – «Здесь будет сооружен обелиск, всегда напоминающий о подвиге первых норильчан, комсомольцев-строителей, покоривших тундру, создавших наш город и комбинат».
Савчук нахмурился.
– И что?
– Получается, что Норильск создали комсомольцы-строители.
– Они внесли большой вклад в строительство города.
– Но строили не они. Строили заключенные. В Норильске ещё очень много людей, которые об этом помнят.
Савчук снял трубку одного из телефонов:
– Подскажите, следователь прокуратуры Егоров был, так же само, в списке тех, кому послали на обсуждение проект надписи на памятном камне?.. Нет? Спасибо.
– Я вас не задерживаю, – буркнул Савчук, положив трубку.
Егоров вышел. Через несколько дней прокурор сообщил, что его кандидатура на должность председателя комитета народного контроля отклонена.
– Задробил сам. Я так понял, что собеседование прошло неудачно. Почему?
– Он мне не понравился, – объяснил Егоров.
– Важно, что вы ему не понравились.
– Это связано. Если человек мне не нравится, то и я ему не нравлюсь. Проверено жизнью…
XXIX
В середине июля, когда бессонное солнце полярного дня к вечеру приспускалось над горизонтом и начинало новый круг, в Норильск приехал с гастролями Красноярский драматический театр. В спектакле «На балу удачи», поставленному по биографической книге французской певицы Эдит Пиаф, главную роль играла Нина Уразова.
Егоров пошёл в театр. Возможно, если бы он ничего не знал об актрисе, его оставила бы равнодушным история влюбленностей, предательств и измен, которая разворачивалась на сцене. Но Нина словно бы играла себя, свою не очень складную жизнь. Это увлекло. Песни Эдит Пиаф исполняла не она, они были записаны на фонограмму и звучали в паузах, это было удачно придумано. В программке спектакля были русские переводы песен.
Нина была хороша – в коротком чёрном платье, с мальчишеской стрижкой, делавшей её совсем юной, с тревожными зелеными глазами на смуглом лице. Спектакль шёл без антракта. Зрителей было не очень много, но аплодировали после спектакля долго, артистов дважды вызывали на поклоны. Под впечатлением увиденного Егоров сделал то, чего не собирался делать: прошёл за кулисы и попросил передать актрисе, что он хотел бы с ней поговорить.
Нина сидела перед зеркалом и тампонами снимала грим. Увидев Егорова, заметила:
– Вы не похожи на завзятого театрала. Садитесь куда-нибудь. Вы кто?
– Старший следователь норильской прокуратуры.
– Вот как? О чём вы хотите поговорить?
– О Вадиме Неверове.
Она нахмурилась.
– Прочему он интересует норильскую прокуратуру?
– Вы ничего не знаете?
– Не говорите загадками. Чего я не знаю?
– Он приехал к вам, а вы поспешно уехали из города. Хотя обещали его ждать. Почему?
– Откуда вы это знаете? Прокуратура собирает сплетни?
– Я читал ваши письма к нему и его дневники.
– Где это вы могли их читать?
– В тундре, в ста двадцати километрах от Норильска, на гидрологическом посту. Там, где Вадим Неверов жил.
– Это наша личная жизнь, она никого не касается. И меньше всего прокуратуру.
– Касается, – возразил Егоров.
– С ним что-то случилось?
– Да. Он застрелился.
– Вы не шутите?
– Нет.
Лицо Нины потяжелело. Она долго молчала, машинально продолжая разгримировываться. Потом отвернулась от зеркала.
