Семен Данилюк - Сделай ставку - и беги, Москва бьет с носка
Желаете получить Вадичку - лицемера? Так он у нас есть!
По возвращении из колхоза Вадичка отправился с повинной к отцу. Непомнящий-старший не сразу поверил внезапной перемене в непутевом сыне, но на всякий случай дал шанс - отправил инструктором в сельский райком комсомола. И не прогадал. На удивление легко шалый и отвязный Вадичка преобразился в деловитого Вадима. Не чуждого человеческих страстей, но - контролируемых, не доводимых до кипения. Куртчонку и привычку шланговаться по кабакам он сменил на строгий костюм и тихие радости с активистками на комсомольских семинарах. Поначалу, правда, он чувствовал внутри какую-то раздвоенность. В нем словно поселились два человека. Прежний, Вадичка, нового, Вадима, не уважал и при встречах не раскланивался. Впрочем прежнего становилось всё меньше, а второго всё больше. Вадим ощутил вкус к административной работе и даже почувствовал некий спортивный азарт в стремлении продвинуться по карьерной лестнице. Непомнящий-старший не мог нарадоваться удивительной перемене в сыне и, само собой, не оставил его своим покровительством. Полгода инструктором сельского райкома комсомола, далее - областной штаб студенческих стройотрядов, а оттуда, - назначение первым секретарем Пригородного райкома ВЛКСМ. И это разохотившемуся Вадиму Кирилловичу виделось только стартом. Вскорости ожидался перевод его завотделом обкома с перспективой на секретаря по идеологии. Такой живенькой карьеры комсомол давно не знал. Но тут звезды, дотоле благоприятствовавшие Вадиму Непомнящему, переменились. Началось с того, что при Черненко отца внезапно перевели за Урал - с понижением. И те, кто еще вчера норовили подставить руки под пухлый Вадичкин зад, тужась приподнять его повыше, сегодня не то чтобы вовсе отшатнулись, но - как бы чуть-чуть отодвинулись в сторону. Словно по совпадению по городу распространился слух, что сын Непомнящего замешан в каких-то махинациях со стройотрядами. Официально фамилия Вадима еще не была произнесена, в обкоме тоже толком никто ничего пока не знал, но - в воздухе засквозило. Как-то сама собой между ним и окружающими возникла легкая отстраненность, как бывает при общении с подхватившим инфекцию. Когда в разговоре больного громко уверяют, что выглядит он совершенно здоровым, но при этом слегка отворачиваются, дабы не заразиться. Собственно, сама по себе та стройотрядовская история не выглядела чем-то из ряда вон. Зарплата, которую получали члены штаба ССО - сто семьдесят - сто восемьдесят рублей - была лишь официальным прикрытием других денег, что зарабатывали они в сезон, - разъезжаясь по стройотрядам в качестве региональных командиров и комиссаров. Вадим как человек верткий в эту тему вошел мгновенно и первым же летом оформился комиссаром в университетский стройотряд. Командир стройотряда - старший преподаватель Сергеечев - предложил куратору из штаба ССО не тратить время на объекте, а использовать его с большей пользой для общества, пообещав сохранить полный контроль за ситуацией. Вадим тут же смылся на месячишко в Москву, где у него как раз закрутился очередной роман. Оговоренную же сумму Сергеечев передавал своему комиссару, что называется, на дому. Сверх того, в сентябре он преподнес Непомнящему-младшему единовременно три тысячи рублей премиальных - из "черной" кассы. Само собой, в конверте. Таких деньжищ Вадичка прежде не видывал и, само собой, не устоял. Да у него и в голове не было - устоять. Дают - значит, заслужил. Но сразу вслед за этим в штаб ССО поступил сигнал на Сергеечева, присвоившего, как оказалось, крупную сумму пожертвований, собранных на памятник погибшим студентам. Стало понятно, что три тысячи "неучтенки", что передал он накануне, как раз и были частью украденных денег. Выхода не оставалось - Сергеечева надо было спасать, чтобы спасти себя. Паскудную историю удалось "затихарить" с помощью отца. Казалось бы, навсегда. И вот спустя почти два года она всплыла вновь усилиями человека, о котором Вадим Непомнящий и думать забыл. Антон Негрустуев! Летом этого юродивого, которому до всего есть дело, занесло в университетский стройотряд, и там от какой-то гниды он узнал о непостроенном памятнике. А узнав, состряпал заявление в управление по борьбе с хищениями социалистической собственности. Сергеечев, получив повестку в милицию, примчался прямиком в райком комсомола. В кабинете Вадима он ерзал, смущался, вздыхал, отчаянно потел, уверял в преданности и готовности молчать как партизан, - словом, всем своим видом давал понять, что если его не отмажут, заложит с легким сердцем. Хорошо хоть жалобу из области спустили в Пригородный район, где заместителем начальника служил Звездин, бывший инструктор райкома партии. Звездин пообещал проверку попридержать. Он даже готов был списать заявление в наряд как не подтвердившееся, но лишь при условии, что не будет повторного. А упертый правдолюб накануне вновь звонил в облуправление и интересовался результатами расследования. Огласка дела начисто поломала бы столь удачно начавшуюся карьеру. Непомнящий судорожно искал решение. Но пока не находил. Впрочем один заманчивый выход намечался. Близился Всесоюзный съезд ВЛКСМ. Если пробиться на него делегатом, то затем, с помощью отца, можно будет, не возвращаясь в Тверь, перевестись в Москву. Отряхнуть, так сказать, со своих ног прежние грешки.
На днях на базе Пригородного райкома комсомола должен начаться выездной семинар по проведению учебы областного молодежного актива. Мероприятие это значилось среди наиважнейших, на которых присутствуют первые лица обкома, возможно - представители ЦК ВЛКСМ. В случае удачи Вадиму Непомнящему было обещано заветное делегатство. Потому организацию семинара Вадим взял под личный контроль и, отложив в сторону всё остальное, скрупулезно перепроверял последние детали. Оставалось согласовать план в райкоме КПСС. За этим Вадим отправился на второй, "партийный" этаж к секретарю по идеологии Таисии Павловне Долговой. Шел, невольно робея, поскольку желчную и суховатую Таисию Павловну заглазно величали серым кардиналом района.
Вадим деликатно просунул нос в кабинет - в расчете, что будет замечен. - А, комсомол... Что мнешься, как второгодник перед педсоветом? - в обычной, резкой, обманчиво-добродушной манере отреагировала Таисия Павловна. - Комсомол должен не просачиваться, а - врываться. Вы же носители свежих идей. Вам знамя наше по жизни нести.
Она сделала приглашающий жест. Уже по этой фразе, а главное, по победительности тона, более уместного на трибуне, Вадим безошибочно определил, что Долгова в кабинете не одна. И произносится все это не столько для него, сколько для скрытого за дверью собеседника.
В самом деле, напротив Таисии Павловны, отодвинутый от нее огромным столом для заседаний, на кончике стула примостился плешивый, затертый мужичонка, в котором Вадим не без труда узнал главного инженера Областной конторы по охране и реставрации памятников.
Главный инженер сидел, сгорбившись так, что едва возвышался над полированным столом, и все-таки норовил сползти еще ниже.
- Ты мне голову-то не отводи! - Долгова с аппетитом продолжила учинять очередной начальственный разнос. - Развел у себя в конторе дармоедов... Да если б мы в райкоме так работали, нас бы давно разогнали! Главный инженер с невольной надеждой приподнял голову. Но тут же поспешно пригнулся.
- И не надо сомнительными поэтами прикрываться. Усадьбу Анненского они, видите ли, надумали реставрировать... У меня у самой дача какой год не достроена. А вот кто за святым следить будет?! Это я тебе про памятники Владимиру Ильичу Ленину! В области этих Лениных под двести штук. Только в нашем районе полтора десятка. И что вы с ними, с Лениными, сделали? Глазенки им краской позамазали, ротики позалепили, носики позатерли. Ленины на Лениных не похожи. И не узнаешь, кто перед тобой: то ли основатель первого в мире социалистического государства, то ли Фантомас...
Здесь Таисия Павловна была права. Памятники вождю революции возвышались в каждом районном и поселковом центре. Ухаживали за ними с тем же тщанием, с каким идолопоклонники присматривали за тотемами. Уход выражался прежде всего в регулярной чистке от грязи и помета, - несознательные голуби и вороны использовали крутую лысину и плечи вождя как взлетно-посадочную площадку. Кроме того, перед каждым праздником памятник полагалось обновлять, то есть заново красить. Так что на некоторых бюстах и впрямь накапливалось до двадцати-тридцати слоев краски, изменявших облик вождей до неузнаваемости. Причем коллер отпускался все время разный, и Ленины соответственно то и дело меняли окрас. Можно было запросто найти и красных, и бордовых, и даже фиолетовых вождей. Под глазами у многих Ильичей от бесчисленных потеков образовались синюшные опойные бугры.
