Фелисьен Марсо - Капри - остров маленький
— Любовь моя…
— Я хотела бы быть с тобой совсем одна.
— Ты и так со мной совсем одна.
— Нет. По-другому.
Он ждал ее. Она вышла со своей подругой. С той же самой. Он направился к ним.
— Мне удалось вырваться.
На ее лице появилась широкая и свободная улыбка, ее ясная улыбка; глаза ее блестели.
— Сходи в кино одна, — попросила она подругу.
Это была идея Сандры пойти в парк, который называли «Садом Августа» и который находился над кинотеатром.
— Мы никогда не будем одни на этом острове. Нам нужно уехать.
— Но как?
Она провела рукой по груди Андрасси, под его рубашкой, легонько, словно пробежала птичка.
— Мы могли бы работать, оба.
— Для начала всегда нужно иметь хотя бы немного денег.
— А у тебя их нет?
— Нет, — ответил Андрасси.
Она немного приподняла голову и тоже укусила его в шею — это был уже настоящий, яростный укус.
— Ай, маленькая вампирша!
Его голос звучал весело. А голос Сандры был грустным. В нем слышалась какая-то тревога.
— Ты не мог бы их у кого-нибудь занять?
— Деньги?
Фильм должен был вот-вот кончиться. В тишине звучала щемящая сердце музыка, музыка смерти, музыка расставания. Мужчина уходил навсегда. Женщина обернулась еще раз. Ее глаза наполнились слезами. Андрасси наклонился.
— Сандра…
— Мой великан, — сказала Мейджори Уотсон. — Счастье мое…
В комнате Мейджори было темно, только пятно лунного света лежало на гладком полу.
— Есть такое, чего я не знала, — проговорила она. — Моя любовь…
Ее голос в темноте звучал тихо.
— Я люблю тебя, Станни.
— Но ты же ведь собираешься уехать.
— Без тебя моя жизнь была бы такой, как если бы я никогда не рождалась на свет.
— Но ты хочешь жить со мной, хочешь? — спрашивала Сандра. — Ты хочешь жить со мной? Скажи мне правду.
— Я хочу жить с тобой.
— И мы уедем?
— Когда-нибудь уедем.
— Всего несколько дней, Станни, — сказала Мейджори. — Всего несколько дней.
Это большое тело, это большое тело возле нее, такое длинное в темноте. Она прижалась к нему, уцепилась за него.
— Нет, нет, я не хочу расставаться с тобой.
— Но я приеду к тебе, дорогая. В Боулдер.
И Вос тихо засмеялся. Наверное, мысль поехать в Боулдер показалась ему смешной.
— Нет, — сказала Мейджори.
— Вот они, американки, — заметил Вос. — На Капри есть все, что угодно. А в Боулдере ты не посмела бы даже показать меня своим знакомым. Странное дело.
— О! Станни.
— Пустяки, дорогая.
Он обнял ее своей длинной братской рукой.
— Я сказал это просто так, чтобы посмеяться.
— Станни, — проговорила она.
Жалобным голосом, тонким протяжным голоском, как у девочки, затерявшейся в темноте, как у девочки, которую охватил страх, которая боится:
— Любовь моя, любовь моя, ты никогда не узнаешь, что ты мне дал.
И прижав лицо к его большой груди, к этому пространству, она заплакала.
— Мейджори!
— Я люблю тебя, я никого не любила, кроме тебя.
— Ты приедешь на следующий год.
— Нет.
— Как хочешь, — произнес Вос.
— Любовь моя, — сказала Сандра. — Ты меня любишь? Ты, правда, любишь меня?
— Да.
— Потому что, если бы ты не любил меня…
На следующий день погода выдалась усыпляющая. Дул сирокко, африканский ветер, теплый, как суп, бесформенный, как расползшееся сливочное масло, ветер, который нарушает планы, лишает инициативы, размягчает кости и сухожилия, рассеивает энергию. Правда, она, эта энергия, и в прохладную погоду тоже пробуждается не очень часто. Непрерывное созерцание красоты отнюдь не зовет к тяжелому труду. Где живут народы-труженики? В унылых странах. Пейзаж там угрюмый, солнце — тусклое, божье творение — слегка недоделанное: вот люди и тянутся к письменному столу, к слесарному инструменту, к своей работе. К тому же в северных странах обычно бывают нужны деньги, хотя бы для того, чтобы украсить и сделать более веселым интерьер, в котором из-за суровости климата люди вынуждены проводить большую часть своего времени. Говорят, что итальянцы, живущие на юге, ленивы. Клевета. Переехав в унылые страны, они работают. А зачем им работать на родине? Чтобы пить и есть? Итальянцы умеренны в своих потребностях. Чтобы согреться? Да разве же стоит уголь порога согретого солнцем дома?
Чтобы украсить свой интерьер? Вздор — зачем стараться, когда снаружи такая красота.
А тут еще сирокко, с его мягкостью, с его изнуряющей лаской. Нет! Обойщик возвращается к себе домой. Служащий обмахивается, испытывая жару. Садовник, высаживая циннии в грунт, работает не так проворно, как обычно. Да и сам Андрасси… У него, впрочем, возникла некая идея, сложился некий свой план. Ему нужно было собрать всю свою энергию, чтобы не отказаться от того, чтобы произнести фразу, совершенно незначительную, пустяковую фразу, но ее нужно было произнести, чтобы начать выполнять этот план. Между тем обед уже заканчивался. Уже подали фрукты. Времени оставалось мало, и нельзя было терять больше ни минуты. Андрасси решился…
— Я мог бы как-нибудь заскочить к тебе домой после обеда в один из ближайших дней.
— Когда тебе будет угодно, старина, — сердечно отозвался Вос.
— Это позволит мне увидеть, наконец, Анакапри.
Госпожа Сатриано со свойственным ей пылом воскликнула:
— Как? Что я слышу? Вы еще не видели Анакапри? Форст!
— Что? — спросил Форст.
— Этот мальчик еще не видел Анакапри.
— Ну, это не от чрезмерной занятости.
— Но он должен туда съездить. Непременно должен. Прямо сегодня после обеда. Вос, ты ему покажешь Анакапри.
— Дело в том, что у меня есть срочные письма… — начал Форстетнер.
— Ваши письма! Ваши письма! Чтобы испортить настроение вашим бедным квартиросъемщикам, которые задержали плату за два дня! Они могут и подождать, ваши письма. Тогда как красота, красота не ждет!
Ах! Если начинать всякие догматические споры… Форстетнер промолчал, и часа в четыре, когда жара немного спала, Вос и Андрасси сели в красный автобус, который, дребезжа дверными ручками, пыхтя надрывающимся мотором, стал медленно карабкаться по дороге, ведущей в Анакапри. Справа, внизу — море, Неаполь, Везувий. Слева — горы.
Анакапри находится, может быть, немного далековато от моря. Но если не считать этого, то нужно признать, что на Капри не сохранилось и половины того очарования, которое по-прежнему чувствуется в Анакапри.
Меньше отелей, меньше почтовых открыток, меньше развлечений, таинственные улочки, нередко пустынные, дома, более сдержанные, скрывающие за своими стенами вымощенные лимонно-желтой плиткой дворики, где играют, спят или просто ничего не делают кошки, дети, ведра… Несколько вилл, но старых, немного уже покрытых плесенью, немного уже слившихся с природой, или площадь, иногда не более просторная, чем яйцо. Вос располагал тут двумя комнатами в крестьянском доме. Мебели там не было почти никакой: диван-кровать, прикрытый бывшей шторой лиловатого цвета, мольберт, картины, кухонный шкаф, на дверцах которого однажды, оставшись из-за простуды дома, Вос нарисовал голубых лошадей с розовой гривой. Правда, была еще терраса, и оттуда открывался вид на настоящую природу, на настоящий пейзаж с бесконечными волнами виноградников, фиговых и оливковых деревьев.
— Какой вид! — воскликнул Андрасси.
— Не правда ли? — сказал Вос.
Но солнце припекало еще довольно сильно, и они вернулись в помещение. Вос вынул бутылку виски и разложил свое длинное тело на диване-кровати.
— Мог бы ты оказать мне одну услугу? — начал Андрасси.
— Тысячу, старина.
— Ты ведь часто не бываешь здесь днем?
— Никогда не бываю, — гордо сообщил Вос.
— В таком случае… Ты бы не возражал, если бы я иногда наведывался сюда в твое отсутствие?..
Не слезая с дивана, Вос повернулся на нем и, приподнявшись, задумчиво посмотрел на свое ложе.
— У него уже сломано две пружины, — заметил он. — Так что советую не слишком увлекаться акробатикой.
Андрасси покраснел. Он сидел с бокалом в руке, и его густые брови нахмурились. Вос взглянул на него.
— Мафальда? — спросил он.
Вос придерживался мнения, что когда хочется что — то узнать, то нужно просто спросить об этом.
— Нет, не Мафальда, — поспешно ответил Андрасси.
— Нет?
Вос пытался изобразить на лице безразличие. Он встал, подошел к окну, наполнил стакан.
— Значит, не Мафальда?
— Нет.
— Ну, старина, прими поздравления. Ты очень ловко действуешь. Тогда я не знаю, кто бы это мог быть.
Он говорил так, будто ему предложили загадку.
— Ты ее не знаешь.
— Невозможно, — обиделся Вос. — Я знаю здесь всех.
— Это местная девушка.
Вос поставил бокал. Андрасси поднял глаза.
