Леонид Костюков - Великая страна
— Почему нет, Тревор? Я не вижу ни одного аргумента, почему бы не пойти к Гринвудам варить пунш. Тем более, мне надо расспросить старика Майка о корейской кампании.
— А я посудачу с миссис Катариной о лимонном пироге. Что-то она туда кладет этакое… оно добавляет во вкус ощущение полета, если вы понимаете, что я хочу сказать.
— А я ущипну за задницу эту их дебютантку… Мак, ты у нас интеллектуал, как ее зовут?
— Мэгги.
— Уж не говоря о самом пунше. У меня есть небольшая заначка для него, не просите только меня огласить ее. Скажу больше, я ее вам и не покажу, просто подсыплю в котел.
— Помет бешеного сурка.
— Не угадал, браток.
— Я догадываюсь, тетушка Катарина не позволит тебе пойти в темную. Уж ей тебе придется предъявить свою заначку и разъяснить в ней каждую молекулу в самом подробном ключе.
— Ей — пожалуй. Но не вам.
— У моего кузена на ферме был козел, который так же высоко задирал свой нос, и эта привычка дорого ему обошлась. Видите ли, ребята, там была загородка под небольшим током, так, для лучшего понимания вещей. И вот, этот козел, глядя в облака, приближается к изгороди…
— Ясно, Джим. Наш старина Тревор все-таки не такой козел. А скажите вместо этого, приходилось ли вам пробовать вяленую козлятину?
— Мне приходилось жрать мясо удава.
— А я скажу вам вот что: и козел кузена Джимми не такой козел. Иногда не мешает посмотреть в облака.
И Мак, клянусь Конгрессом, был прав! Облака выдались на небе бело-фиолетовые, с ярко выраженными выпуклостями и тенями, словно подушки в рекламном проспекте. Эти подушки быстро-быстро уплывали в сторону Массачусетса; их скорость становилась особенно заметна, если смотреть на верхушку одинокой сосны ярдах в пятидесяти отсюда.
Пахло свежей смолой и свежим грозовым ветром. Солнце, бившее почти горизонтально, так ярко освещало кучи опилок, что, казалось, они вот-вот вспыхнут от этого света.
На порыжевшей траве лежали сосновые бревна с немного однообразным узором коры. Алмазным блеском светили металлические пилы.
Философской и немного печальной была жизнь одинокой сосны возле лесопилки. То и дело мимо нее везли на бодро рычащих уродливых машинах ее убитых сестер, но ее не касалось лезвие смерти, потому что она оживляла ландшафт. На ней отдыхал глаз древесных мясников.
Она упиралась острой кроной в небо и царапала облака, не оставляя на них, впрочем, следа, поскольку эти облака состояли лишь из воздуха и пара, да, сэр, из пара и воздуха, и материальность их была почти иллюзорной. И Господь…
Глава 46. Гость
— Бог в помощь, ребята! Пилить вам не перепилить!
Пятеро пильщиков переполошились, словно застигнутые роком.
— Удачи и вам, сэр, — аккуратно ответил Мак за всех, — доброй вам дороги.
— Выйду я так к магазинчику Гринвудов?
— Самым недвусмысленным образом, сэр. Вы идете так верно, что войдете в дверь, проскользнете между боковыми прилавками и упретесь прямо в пузо старика Гринвуда.
— Тогда я, пожалуй, сверну на полградуса. Такая точность прилична пуле, для человека она избыточна.
— Не скажите, сэр. Я знал одного деда, который с десяти шагов плевался жвачкой в дверные глазки. У него не было зубов, а губы вытягивались на три дюйма.
— Если пошла об этом речь, я знал одного лысого умельца, который специфическим свистом лишал летучих мышей ориентации, и они стукались обо все подряд. Трудно в этом мире тем, кто лишен ориентации.
— Ваша правда, сэр. Это тоже история о точности?
— Точно, сынок. Тут нужна большая точность в частоте звука. Ну, счастливо пилить!
— Счастливо дойти.
— Фух. Ты не поверишь, Мак, я подумал было, что это мистер Блэк вернулся в наши края.
— Скажешь тоже, Тревор. Ничего общего. Ты цыпленка за фокстерьера не принимаешь?
— Внешность врага условна.
— Скажешь тоже. Человек как человек. Турист.
— А почему ты, Мак, не намекнул ему о пунше?
— Потому что я не уверен, звали ли его старики на пунш. Ты слыхал, Джимми, о слове деликатность? Загляни на досуге в словарь.
— А откуда он подошел?
— Он стоял вот тут. Стало быть, если он не перепрыгивал через нас, то подошел вон оттуда.
— Иисус! Но мы туда смотрели.
— Не гони мистику, Тревор. Мы смотрели вверх, как подсолнухи. Слушай, тебе вредно слушать страшные истории. Как твой ночной горшок, на ходу?
— Попомни мои слова…
— Ладно тебе, отец. Кончай гнать.
— А вы разглядели его лицо?
— Да какое там лицо! К тому же против света.
— Против света, Билл? Не тут-то было. Встань-ка сюда.
… — Да… Билл, вот у тебя есть лицо.
— Каждый чирей на свету.
— Турист был на полголовы ниже…
— Присядь чуток, Билли.
— Да… — Что-то тут нечисто, попомните мои слова.
Дул такой ветер, что он выдувал из мозга всяческое желание что-то пилить; я догадываюсь, вы все знаете этот ветер, хотя ему нет имени в энциклопедии. Сосна лениво теребила свою крону, словно хасидский еврей — бороду. Если учесть, что ветер дул в свое свободное время и куда хотел, то изо всех действующих лиц нашей мизансцены лишь планета Земля добросовестно исполняла трудовое соглашение, то есть, довольно шустро летела вокруг Солнца, попутно вращаясь вокруг собственной оси. Если эта работа представляется вам синекурой, попробуйте таким образом обежать хотя бы вокруг сарая. Итак, доля соседа всегда кажется нам легче и слаще нашей, но посудите сами, так ли это в действительности, тем более, что и вы приходитесь соседом своему соседу. Пока мы с вами обдумываем это, на Новый Гренобль спустился ранний голубой вечер. И если бы Всевидящее Око не только все видело, но и на все смотрело, Оно бы заметило на желтоватой дороге пять фигурок, бредущих от лесопилки к городу.
Первым шел речистый Мак Бишоп, чьи ноги не уступали в неутомимости языку. Щегольская фуфайка с бантом наводила на мысль, что он с самого утра не только помнил о пунше у Гринвудов, но и догадывался, что ему не придется пилить. Вторым бодро шагал Скотти О'Хейли — и вы бы нипочем не заподозрили, что в его левой штанине — деревянная нога, мастерски выточенная и отполированная, с каллиграфической надписью Дорогому Скотти от сослуживцев на память о родной ноге, оставшейся в Корее. Третьим суетливо ковылял старикан Тревор Каннингем, что-то бормоча себе под нос. Замыкали процессию братья Балтеры, Билли и Джимми, живцы лет пятидесяти, которых молва упорно величала близнецами, хотя Джимми был саркастичнее и толще. Билли и Джимми по своему обычаю на ходу играли в различные игры на щелбаны, а когда их фантазия иссякала, пробивали их просто так, по очереди и от души.
Идти было недалеко, но и темнело быстро, и когда друзья добрались до магазинчика, над ними висел синий бархат небес с бриллиантовыми запонками звезд, как бы слегка спрыснутый свежайшим дезодорантом. Картину слегка портила чересчур большая и отвратительно белая луна немного неправильной формы, вся в рытвинах, словно от ветряной оспы. Небеса пытались припудрить эту неприглядную луну перистыми облаками, но получалось это с трудом.
Глава 47. Метафизика варки пунша
Старина Майк Гринвуд стоял в световой трапеции перед дверьми своего магазинчика, доверчиво выпятив брюхо навстречу выходящим из тьмы гостям. На его губах играла улыбка, как блик на стене, вроде бы одна на всех, а вроде бы каждому персональная.
— Прекрасный вечер, Мак! За тобой три истории: о богатом студенте, чудесном спасении капеллана и о лесном санатории. Да, сэр, может быть, я не помню номера своей кредитки, но твои истории оседают в моем мозгу навсегда.
— Майк, если увидишь, что я бегу с ведром воды заливать собственную горящую задницу, даже в эту пиковую минуту можешь остановить меня, и я тебе расскажу все эти три истории, не упуская ни слова, если только пламя не доберется до языка. Я скажу тебе больше: если тебе удастся угодить в рай, внеси там меня с лютней в список личных привилегий, и я целую вечность буду плести тебе истории.
— Услуга за услугу — если ты окажешься там первым, намекни о благодарной аудитории. Салют, Скотти! Как нога?
— Которая из трех, Майки?
— На твой выбор. Какой не терпится рассказать о себе.
— От моей путешественницы давно не было весточек, если не считать одного сна. Представляешь, мне приснилось, что она играет в сокер за сборную Северной Кореи.
— Непатриотический жест.
— С другой стороны, ей не с чего быть патриоткой, Майк. Если ты не против, мою деревянную ногу потянуло вон к тому стулу. Видимо, они вместе выросли.
— Уверен. Тревор! Все ли идет хорошо?
— Так однажды спросил шахматист у своего партнера, ставя ему мат. Я хочу сказать, что все зависит от точки зрения. Для навозного жука, например, вовсе неплохо вляпаться в дерьмо.
