Всеволод Кшесинский - Страсти по Вечному городу
— Так это и был сюрприз Гарика? — спросил я.
— Не совсем. Но в целом — да… — ответила Лёка Ж., отведя взгляд.
Нарочито бодро она принялась тормошить меня, требуя, чтобы я немедленно поднимался. Иначе мы опять не успеем в Колизей. А еще Гарик объяснил, как ходить в музеи бесплатно, — ведь нам нужно экономить! Поэтому мы должны зайти в «Табакки», пока он не закрылся на сиесту, и купить карточку «Рома-пасс». Она стоит двадцать пять евро, и по ней можно посетить бесплатно аж два музея!
— Тебе не кажется, что если мы покупаем карту за двадцать пять евро, то это уже не бесплатно? — обратил я Лёкино внимание на явное несоответствие суммы слагаемых результату.
Лёка Ж. подумала и решила задачу по-своему:
— Наверное, это дешевле. Теперь пойду в душ, а ты приготовь кофе.
— Вот уж нет. Разбудила — теперь жди, пока помоюсь, — сказал я.
Не успела Лёка Ж. опомниться, как я подскочил и перебежал в ванную комнату. У меня даже колено прошло — как будто и не болело вовсе. Заняв позицию, я приоткрыл дверь и крикнул:
— И впредь не буди меня, пока ванная не будет свободна!
После чего заперся и с наслаждением встал под холодные струи воды.
Вернувшись, я застал Лёку Ж. за ее любимым занятием — она проверяла почту, сидя за ноутбуком, курила и ожесточенно стучала по клавишам.
— Какая бурная переписка! — заметил я.
— Нет! Нет! Нет!!! Инет отвалился. Как же… Как же я теперь всем напишу! — Лёка Ж. страдальчески воздела руки, потянулась, затушила окурок в кофейном блюдце и успокоилась. — Ладно, потом напишу, а теперь — в душ.
Она оставила ноутбук и убежала в ванную. Я заварил кофе, прикурил сигарету и уселся у раскрытого окна с видом на кампанилу с остановившимися часами.
Часа через два мы покинули квартиру. Первым делом направились в «Табакки». Продавец, наверное, уже намыливался на сиесту и очень недовольно поинтересовался, чего желает синьорина. Узнав, что синьорина хочет приобрести «Рома-пасс», он как фокусник одним движением руки материализовал карточку на прилавке и сразу попросил оплату. Но Лёку Ж. так просто не возьмешь — на вполне законных основаниях она потребовала разъяснений, как этим пользоваться. В ходе долгих переговоров, сопровождаемых переводом с двух языков на русский и обратно, мы узнали, что вожделенная карта бесплатных посещений действует только три дня.
— Это что, я теперь должна как савраска без узды три дня подряд носиться по музеям! — возмутилась Лёка Ж., выйдя из «Табакки» и оставив продавца в крайне нервном состоянии.
— Конечно, лучше по бутикам носиться, — заметил я. — Там точно бесплатно, потому что покупать не на что…
— Спасибо, что напомнил, — неожиданно поблагодарила меня Лёка Ж. — Пойдем скорее, пока не закрылось. Я присмотрела замечательные босоножки. Сейчас покажу.
Началось… Нет уж. С меня довольно.
Я пообещал Лёке Ж. не мешать в столь интересном ей занятии и твердо решил отправиться в Колизей немедленно.
Лёка Ж. надулась, прошла пару шагов вперед и остановилась, разыгрывая оскорбленную невинность. Все слова она уже использовала на виа Национале, поэтому сцена была немой. Я развернулся в противоположную сторону и тихо улизнул, скрывшись в соседнем магазинчике. Впредь, когда Лёка Ж. в очередной раз захочет продемонстрировать свои актерские способности, она хотя бы станет играть лицом к зрителю.
Не успел я зайти в магазин, как услышал Лёкин визг:
— Помогите!!! Помогите!!!
Ну ни на секунду оставить нельзя! Я выскочил на улицу, ожидая увидеть, как Лёка Ж. отбивается от грабителя или секуального маньяка. Но разглядеть ничего не удалось, потому что ее плотно обступили прохожие, над которыми возвышался продавец из «Табакки». Он гладил Лёку Ж. по голове!
Я подбежал ближе, пролез сквозь толпу. Лёка Ж. горько плакала. По щекам ее текли черные струйки туши.
— Ты чего? — спросил я, взяв ее за руку.
— Куда ты делся? Я оглянулась — тебя нет. Думала, тебя украли. Испугалась, — скороговоркой ответила она, всхлипывая.
— Детский сад какой-то, — вздохнул я.
Я сообщил окружившим нас зевакам, что «тутто бэнэ», все в порядке. Сердобольные прохожие стали расходиться, желая Лёке Ж. счастья в личной жизни. Продавец с укоризной покачал головой. Лёка Ж. тяжело вздохнула и утерла щеки, размазывая тушь. Надо бы ей умыться…
— Довэ си трова ляккуа? — спросил я у продавца, где находится вода.
Странный вопрос, но продавец меня тем не менее понял.
Он показал рукой на маленькую треугольную площадку позади нас и сказал:
— Nasone.
— Назоне? — переспросил я.
— Si, nasone, — подтвердил продавец и, видя, что я не понимаю, провел рукой в воздухе большую дугу от носа. Видя, что я так ничего и не понял, он снова показал на площадку и с досадой сморкнулся.
Лёка Ж. оглянулась туда, куда продавец все время махал рукой, и догадалась:
— Это он про колонку говорит. Видишь, там колонка…
Я обернулся и действительно увидел колонку в виде серого столбца с наклоненным отростком трубы у верха.
— А нос тут при чем? — спросил я.
— Наверное, они называют колонку носищем — из нее так же течет, — сказала Лёка Ж. и шмыгнула.
Продавец изрек, что синьорина не только bella, красивая, но и intelligente, смышленая. Мы поблагодарили его за помощь, распрощались и пошли к «носищу».
— Слышал, как он меня назвал? — сказала Лёка Ж., умывшись. — А ты меня на улице бросаешь! Не делай так больше никогда.
— Хорошо, не буду, — пообещал я, вздохнув, и предложил вернуться домой, чтобы Лёка Ж. могла привести себя в порядок.
— А что, я так ужасна? — Она схватилась за свою сумочку и быстро вытащила зеркальце.
— Нет, ты прекрасна, — сказал я. — Но без грима…
— Без макияжа, — поправила Лёка Ж., рассматривая себя в зеркальце. — Да бог с ним, присядем вон на ту лавочку, и я по-быстрому…
Лёка Ж. действительно по-быстрому уложилась минут в сорок. Завершив священнодействие над своим лицом, она внимательно оглядела меня и пришла к выводу, что мне тоже не мешает привести себя в порядок.
— Ты хочешь, чтобы я тоже накрасился? — испугался я. Конечно, теперь, когда я так виноват…
— Нет, краситься не надо, — успокоила меня Лёка Ж. — Но переодеться не мешает. Вечером.
— А что будет вечером? — насторожился я. И Лёка Ж. объяснила, что вечером мы пойдем в ночной клуб «Муккассассина». Гарик сказал ей, что это отличный клуб для тех, кто хочет познакомиться с традициями и обычаями местного населения. Там собираются знойные мачо с демоническим взглядом и бугристыми мускулами…
— Ты только послушай: «Муккассассина»… — произнесла Лёка Ж., подражая Гарику.
— По-моему, это что-то неприличное, — недовольно заметил я.
— Это «корова-убийца» по-нашему, — пояснила Лёка Ж.
Она хотела что-то еще рассказать о клубе с таким странным названием, но я напомнил, что мы собирались в Колизей, и, взяв ее за руку, повел в нужном направлении.
По пути к Колизею нам встретился небольшой продуктовый рынок, вытянувшийся на полквартала. Лёка Ж. забыла о том, куда шла, начала носиться от прилавка к прилавку и восхищенно читать мне ценники вслух:
— Хлеб — 2 евро за килограмм! Молоко 1 евро 38 центов за литр! Свежая рыба — 6 евро за килофамм! Яйца куриные — 1 евро 5 центов за шесть штук! Колбаса — 6 евро 36 центов за килограмм! Прошутто — 7 евро 90 центов. Моцарелла — 5 евро 90 центов! Творог — 6 евро! Сыр «Горгонзола» — 7 евро 5 центов!
На мой взгляд, рыночные продукты были не так уж и дешевы. Но поскольку Лёка Ж. была теперь маниакально увлечена идеей экономии, то она, разумеется, сравнивала с ценами ресторанных блюд. Подсчитав, Лёка Ж. быстро сделала вывод, что купить килограмм моцареллы или прошутто выгоднее, чем пообедать в ресторане. С этим, конечно, не поспоришь. Но Лёка Ж. требовала, чтобы мы немедленно скупили всё, пока столь дешевые продукты не разобрали. Я предложил зайти на обратном пути.
— Ты что, издеваешься? — возмутилась Лёка Ж. — Ты когда-нибудь видел, чтобы этот рынок работал? Мы застали его открытым в первый раз в жизни и, может быть, в последний. Он, может, вообще раз в месяц функционирует. Спроси у этого симпатичного продавца колбас, когда он работает.
— Как же я спрошу, если слов таких не знаю! — ответил я.
— Ты же умный. Придумай что-нибудь, — потребовала Лёка Ж.
Я придумал. Показал рукой на левое запястье, намекая на часы, сказал «иль темпо» и добавил «лаворарэ». Продавец задумался. В буквальном переводе то, что я сказал, означало: «время работать». Похоже на приказ. Что крайне возмутительно, учитывая нелюбовь римлян к труду любого рода. Продавец внимательно меня изучал, и в его взгляде появлялась открытая неприязнь. Я решил, что наверное, лучше сделать ноги. Но тут его осенило, и он дал нужный ответ: «alle due ore».
Я поблагодарил продавца и сказал Лёке Ж., что все в порядке, можем двигать дальше.
