Екатерина Шпиллер - Рома, прости! Жестокая история первой любви
— Не думаю, что тебе можно сейчас пить, — тихо заметил Гоша. — Ты ж опять на таблетках.
— А я и не рвусь, — медленно ответила Рита. — Сколько там времени?
— Десять.
— Еще два часа, — и она прикрыла глаза.
— Да черт с ним — ложись, не жди, — посоветовал Гоша.
— Нет, ну как же! — Рита опять распахнула свои такие обычно выразительные, прекрасные, а сейчас снулые и бесцветные глаза. — Мы должны встретить этот замечательный Новый год — год воссоединения нашей семьи. Ха. Ха.
Гоша опустил голову.
— Я все вижу и понимаю, не дурак. Не нужен я тебе, ты его любишь.
— Умоляю — заткнись! — шепотом закричала Рита. — Его — нет! Не существует, умер! А если ты будешь говорить об этом, я… я не знаю, что я сделаю, — так жалко и беспомощно прозвучали эти слова!
— Успокойся, все, тихо! — Гоша ласково погладил Риту по руке. — Все будет хорошо, вот увидишь!
Рита не могла не пить эти проклятые таблетки. Стоило ей начать отходить от их действия, как она тут же слышала голос Макса, его слова, когда он примчался в тот день… Она слышала себя, как она орала «Я тебя ненавижу!», и что самое главное — ей виделось лицо Макса в эту секунду, как будто она тогда видела его и знала, что именно так округлились его глаза, именно так вздрогнули брови и задрожали губы. И становилось нестерпимо больно, тоскливо, страшно до крика, до воя… Только таблетки — отупляющие, оболванивающие, — спасали от этого кошмара. Иначе — не выжить.
Гоша… Гоша? Что — Гоша? Вот этот хороший человек, который сидит напротив и смотрит добрыми глазами? Да, он замечательный! И его надо любить. Надо! Кому? А всем! Ване, ее родителям, родителям Макса, Юльке… Главное — Юльке! Ей просто дозарезу необходимо, чтоб она, Рита, любила именно собственного мужа и жила с ним в счастье и здравии… Ну, разве не прелесть? А еще говорят, что нынче все равноду-ушные! Куда там… Все только и делают, что помогают жить. Причем, правильно жить.
Вот тетя Сима. Чудо-тетя! Сколько Ритка к ней ездила, как они дружили! А прознав про Ритины дела, тетка тут же кинулась к Ольге Михайловне помочь решить, что делать с племянницей-шалавой. Помирились — враз! На почве борьбы с развратом. «Это она что же — мною прикрывалась? Поездками ко мне?» — возмущалась тетя Сима. Не поленилась же, позвонила Ритке и высказалась. Попыталась, опять же, научить правильной, праведной жизни:
— Ты, Ритуля, подумай о Ванечке. Понимаешь, это в твоей жизни должно быть главным. Если ты будешь всегда исходить из его интересов…
— Теть Сима, у тебя когда самолет? — грубо перебила ее Рита.
— Восьмого января, а что? — удивилась Сима.
— Вот и катись! Земля обетованная заждалась тебя! — впервые в жизни нахамила Рита. Она повесила трубку и пошла пить лекарство. Телефон заливался минут десять. Она взяла и отключила его. Ей теперь все равно, что про нее думают и что ей хотели сказать. Ваньку не отдают? Так она сейчас и не смогла бы заниматься сыном. Не в состоянии… И опять же — все равно…
С работы ей позвонили. Сообщили, что шеф объявил рождественские каникулы. Теперь на работу выходить только девятого января… Но ей придется объяснить, почему она не появлялась и не давала о себе знать все последние дни…
— Объясню, причем в письменном виде. На фирменном бланке, — надерзила Рита и повесила трубку. Ну, хоть одна хорошая новость: ее пока-таки не уволили.
— С Новым годом, муж! — Рита подняла пустой бокал и улыбнулась Гоше. — Ты прав: все будет отлично.
Рука немного дрожала, и поэтому Володя никак не мог правильно сосчитать количество упавших в стакан капель валокордина. Надо пятьдесят, что ли? А если уже больше? Наверное, ничего страшного. Четверть часа назад он, тайком от Люси, впервые тоже глотнул этой дряни — двадцать, приблизительно, капель. А что делать? Сердце ныло и трепыхалось, он сначала даже испугался — такого с ним никогда прежде не случалось.
А Люся даже не унюхала едкого запаха лекарства, хотя она такая всегда была чуткая ко всяческим ароматам и вони. Как она выбирает туалетную воду в магазине — это ж спектакль! Истинный дегустатор — и на сгиб локтя капнет, и крышку от флакона водит туда-сюда перед носом, и нюхает под разным углом, и выжидает минут десять, как минимум, — продавцы озверевают. А ежели дома где-то что-то чуточку пахнёт «не так», она квартиру вверх дном поставит, но найдет и устранит это «не так». В их доме вечный аромат легких духов и чуть-чуть корицы, и это не случайность, а результат упорной работы Люсиного обоняния и фантазии.
А тут — не унюхать, не заметить такой запашище! Зато через некоторое время она сказала:
— Вов, опять сердце жмет, накапай, пожалуйста, — и он поплелся на кухню, к пузырьку и стакану, которые даже не убрал…
Люся сидела в кресле, вся укутанная пледом, бледная и измученная. Володя старался держаться и всячески подбадривать ее, но у него это не очень-то получалось — все-таки Макс для него значил в жизни абсолютно все, наравне с Люсей. И с этим самым родным на земле человеком впервые происходило что-то такое ужасное, с чем он, здоровый, умный, преуспевающий мужик не знает, что делать, чем помочь. Когда Макс сильно болел в пятилетнем возрасте — знал, когда в восьмом классе чуть не попал в милицию из-за драки — знал, когда парня чуть не сбил с толку этот поганый местный наркоделец — знал, а теперь — хоть плачь…
Володя пытался анализировать ситуацию, но ничего не получалось, все разваливалось под тяжестью эмоций и страха за сына.
— Как ты думаешь, — тихо спросила Люся, — то, что он сделал, поправить можно?
— Конечно, можно, — с преувеличенной бодростью отвечал Володя. — Этот вопрос решается в полчаса! — «Если только Максим сам этого захочет», — мысленно добавил он. Володя знал своего сына и уважал его именно за эту черту: решать все ответственно, по-мужски, держать слово и не метаться в истерике. Какого черта он сам так культивировал в нем это истинное «мужчинство»! Хотя, с другой стороны, что ж он так сломался-то быстро и круто? «Да пацан еще потому что в сущности!» — сам себе отвечал Володя.
В десять раздался звонок в дверь.
— Это Юлька с Аськой, — сказала Люся. — Пришли встречать Новый год.
Стиснув зубы так, что на скулах заиграли желваки, Володя пошел открывать дверь.
— С Новым годом, дедуля Вова! — зазвенел из прихожей Аськин голосок. Люся вся сжалась в своем кресле. Ведь Юлька права: у девочки должен быть праздник.
Когда внучка влетела к ней в комнату, Люся нашла в себе силы улыбнуться, раскинула широко, как птица крылья, руки и воскликнула:
— А ну, ныряй ко мне, пупсенок! — и Аська с визгом бросилась в объятия к бабушке. — Иди в столовую, — прошептала Люся Аське в ушко, — там под еловой лапой для тебя Дед Мороз подарки оставил.
Аська опять взвизгнула и спросила:
— А где дядя Мася? — и не дожидаясь ответа, побежала в столовую, откуда через секунду уже донеслись «ахи», радостный писк, и вскоре вовсю пошла игра с новыми игрушками.
Юлька вошла к матери.
— А действительно, где Макс? Ты что, плохо себя чувствуешь? И чего это Володя сразу курить ушел? — Она улыбалась, была принакрашена и разнаряжена — кожаная мини-юбка, пушистый белый свитер и тяжелая золотая цепочка до пупа — все Володины подарки.
— Ты придуриваешься? — ответила вопросом на вопрос Люся. — У нас что, полный порядок и благодать?
— Да что случилось-то? — Юлька все еще улыбалась, хотя уже натужно.
— Ты шла к своей цели упорно, — стараясь не повышать голоса, заговорила Людмила Сергеевна. — Ты молодец, своего добилась. Несмотря ни на что. И ни на кого. Целеустремленная девочка!
— Чего я добилась?
— Максим больше не видится с Ритой, они расстались. Благодаря тебе…
Юлька с трудом сдержала откровенное ликование.
— Но это же хорошо, мама, теперь все в порядке! Если он немного пострадает…
— Немного пострадает? — перебила ее Людмила Сергеевна и резко встала с кресла. Плед сполз на пол. — Пойдем! — она больно схватила дочь выше локтя и буквально потащила ее к закрытой двери комнаты Макса. — Смотри! — Людмила Сергеевна толкнула дверь. Юлька вошла в комнату брата…
Там был полный разор. Книги как попало валялись на столе, на полу, на подоконнике; весь пол был покрыт какими-то рваными бумагами. Юлька подняла одну из них и поняла, что когда-то это был конспект институтской лекции. Рубашки, майки, трусы, носки — все было вывалено из шкафа и тоже валялось, где придется. Батик над кроватью Макса, изображавший корабль, был порван в самой середине и висел косо. А на самой кровати, храпя как сапожник, в одежде спал Макс. В комнате стоял удушливый перегарный запах.
— Что это с ним? — задала Юлька глупый вопрос.
— Он мертвецки пьян. Уже третий день так напивается. Не знаю, где. Перед тем, как свалится, буянит. Ты видишь результат.
