Эльвира Нетесова - Запоздалая оттепель, Кэрны
— До конца не заживают? — вздрогнул Женька всем телом.
— Случается и такое. Многие те болячки прячут от чужих глаз. Молчат о них. Скрывают. А ночами плачут…
— Так больно?
— Да, малыш! — глянула на Кузьму, тот поспешно к окну отвернулся.
— И у вас болит?
— Тоже не минуло…
— А кто побил?
— Это в войну было, Женя. Мне тогда лет пять или шесть исполнилось. Родители погибли в первые дни, и соседи сдали меня в детдом. Но и он оказался под немцем. Ох и голодали мы в войну! Ох и страхов натерпелись от бомбежек! Но самым лютым другое было. Случалось, привозили нам ночью на лошади хлеб. Уж и не знаю, кто жалел нас. Мы мигом его лопали. До последней крошки. Но однажды, уже утром, пришли в детдом немцы с полицаем. Выстроили нас и спросили детей постарше: «Кто вам ночью хлеб привозил?» Все молчат. Да и кто скажет? Мы, малыши, совсем ничего не видели. А если старшие и знали, кто ж скажет? Ну и молчали. А староста отсчитал девять детей, десятого из строя вывел. На глазах у нас застрелил. И снова вопрос повторил. Мы молчали. Он опять… десятого… И так шестерых… — сверкнула слеза у женщины. — Но был среди нас Митенька. Горбатый мальчик. Он тогда рядом со мной стоял. Я считать еще не могла, а он умел. Он меня на свое место поставил. А сам десятым встал. Меня пожалел. Но полицай заметил это. И вывел нас сам. Обоих из строя. Но… Повезло. Сигнал воздушной тревоги услышали. Самолеты прилетели. Немцы в машину и ходу от детдома. Но староста Митьку успел застрелить. Сам. На меня в нагане пули не хватило. Сбежали немцы. Мы Митю похоронили. А через двадцать лет того полицая нашли. Он в Сибири, потом в Приморье прятался. Кто-то узнал его. Привезли судить. Меня вызвали. Я тут же узнала гада. Рассказала все. А он и говорит: «Жаль, что всех вас тогда не прикончил!» Нет! Не к расстрелу приговорили его тогда. Срок дали большой. И все убеждали, что смерть для него была бы наградой. А вот заключение… Но может, он и сегодня живой. Где-нибудь в стардоме несчастным прикинулся. И горя не знает. А вот Мити — нет… Да и скольких убил изверг! Найди его при Сталине, тут же в расход пустили б. Здесь же время прошло. Но оно не вылечит память нашу. И болит она. Да так, что жизни не рада. И самое больное всегда долго помнится. Особо те дни, когда мы о Победе узнали. Побежали старшие дети в лес и на луг за цветами. А вся территория вокруг детдома оказалась заминированной. Только пятеро вернулись с цветами. Для могил…
Кузьма, слушая женщину, голову опустил. Представил все как наяву. Не сразу стряхнул тяжесть услышанного. А женщина говорила тихо:
— Знаешь, я сиротой росла. Ни матери, ни отца не помнила. Пусть бы хоть какие, калеки, злюки, но были б они у меня. И я считала бы себя самой счастливой. Родителей ценят не имевшие или потерявшие их. Только тогда по ним болит сердце. Другие даже не знают, какое это горе — сиротство.
— Можно и с родителями в сиротах оставаться всю жизнь! — не поверил мальчишка женщине. И спросил: — А вас до смерти били когда-нибудь?
— В ремеслушке дрались меж собой иногда. Но это быстро заживало. Тело поболит и перестанет…
— Если вместе с ним душу не избили, — вставил Женька и отошел к окну.
Когда гостья ушла, Женька повернулся к Кузьме:
— Знаешь, я с отцом не только из-за тебя поругался. Были у меня друзья. Я вместе с ними машины мыл. Хорошие пацаны. Они всегда за меня заступались. И я за них. Мы одной кучей работали. Все вместе. Я даже иногда ночевал у них. А к себе приводить не мог. Мать ругалась. Тут еще курево нашла в куртке. И поехало!
— Ты куришь? — удивился Кузьма.
— Курил, как все! Теперь не только пацаны, все девки курят. Что в том такого? Многие даже дома… Никто их не ругает. Хотя отцы есть. Зато мои не потерпели… А тут еще отец денег недосчитался. Опять я виноват! Отлупил. А вечером мать пришла и сказала, что это она взяла у него из кармана. Отец меня так отлупцевал, что я его не мог простить. Вором обзывал. Всем моим друзьям позвонил. Запретил подходить ко мне. Обзывал их, грозился. А за что? Я до сих пор с ними помириться не могу…
— И давно ты куришь? — насупился Кузьма.
— Уже два года. Ну и что? Теперь пацаны еще с детсада знают, какое курево хорошее, а какое говно! Я позже всех начал…
— Бросай, Женька!
— Так и знал! И ты не лучше их, — сопнул мальчишка обиженно и добавил: — Только вам все можно! Только вы всегда правы!
— Друзья, какие к куреву приноровили…
— Это я уже слышал. Они плохие… Поэтому мне не надо ни с кем дружить. Только дома сидеть за сторожа. Да и грызню слушать, сплетни. Все за меня вы решите. Так отец говорил. Он уже велел мне готовиться в гинекологи. Даже не спросил, хочу ли я того. Он мне друзей нашел. Сынков и дочек своих врачей. А мне с ними тошно. Не хочу! Хотел меня обучать музыке. Сказал, что нужно. Я неспособным оказался. Потом в спорт послал. Я из кружка карате сбежал. Он опять избил. Я к тебе просился. Чтоб столяром стать. Опять получил по шее. Потому что твое ремесло не престижное, кустарное и не модное. Им не похвалишься! Я для них — игрушка! Своего ничего не должно быть. Они все за меня сделают. А я — не хочу! Не могу жить по-ихнему! Я по-своему буду!
— Ладно, Бог с тобой! Сначала поправься. Потом поговорим, — решил Кузьма обдумать услышанное. Он понял: Егор стал повторять его ошибки…
«Надо было о том раньше узнать. Спросить Егорку, какие кошки меж ним и внуком бегают? Да все недосуг. Вот только теперь Женька сознался. До того молчал. А может, и я на месте Егора за курево наподдал бы… И тоже стал бы ненавистным», — задумался Кузьма.
Женька быстро шел на поправку. Он уже ходил в школу. И, наверстывая упущенное, казалось, забыл о случившемся. Иногда он ненадолго приходил к Кузьме, помогал ему. Но все чаще Кузьма замечал, как сидит мальчишка задумчиво, подолгу молчит. На вопрос Кузьмы, что его душу точит, ничего не отвечал. А однажды увидел слезы в его глазах.
— Да что с тобой? Скажи! — присел рядом. Но мальчишка упорно молчал. Кузьма терялся в догадках. — По матери соскучился?
— Нет!
— По отцу?
Женька даже отодвинулся.
— Тогда кто забидел? Скажи?
Женька молчал. А через пару дней и вовсе исчез. Кузьма ждал его до утра. А потом не выдержал, позвонил Егору. Того не оказалось. Никто не поднял трубку. Кузьма растерялся. И поделился с Яковом.
— Скучно ему с тобой стало. Ушел к своим друзьям. С какими машины мыл. Не может человек в его возрасте жить без сверстников. Это и понятно. Нам самим иногда не мешает развеяться. А его зачем загодя в старость вгонять? Вот он и взбунтовался. Но по-своему. Не стал тебя обижать. Ушел молча. К своим. Отведет душу, может, вернется… Мальчишки не должны быть слишком правильными. Это неестественно. Им нужна самостоятельность. А это — свежий воздух, сквозняки и синяки, без этого не становятся мужчинами.
— Нет! Не может быть! — не поверил Кузьма. Но на следующий день, в воскресенье, решил проверить предположение Якова и поехал туда, где раньше Женька мыл машины вместе с друзьями.
Автобус остановился напротив стоянки. И Кузьма увидел внука. Тот с рвением, старательно отмывал забрызганную до неузнаваемости чужую легковушку. Вместе с ним отмывали машину трое пацанов.
— Ну, здравствуй, внучок! — встал рядом с Женькой как тень, возникшая неведомо откуда. Мальчишка от неожиданности присел. Глаза округлились, побледнело лицо. Он хотел убежать, но Кузьма вовремя прихватил его за локоть. — Не беги! Я тебя столько ждал, давай поговорим, — предложил устало.
— А бить будешь?
— Смотри, сколь у тебя заступников нынче! — показал на троих мальчишек, стоявших наготове вступиться за друга в любой момент. — Спокойно, мужики! Идите работать. Женька — мой внук! Я его завсегда под сердцем держу. На кулак не беру!
Мальчишки, потоптавшись, отошли к машине. Но не спускали глаз с деда.
— Чего ж тебе недоставало? Что оттолкнуло от меня? Почему сбежал?
— Устал от стариков и старух. К друзьям захотел. К своим! Я больше не мог без них. Задыхаться стал. В твоем стардоме даже снеговик в одну ночь Дедом Морозом станет. А я не хочу так скоро из пацанов в старики свалить.
— При чем стардом, ты мог бы не входить в него. И жить со мной. Ты от меня сбег.
— Дедуль! Я очень люблю тебя! Но не могу без своих пацанов. Мы давно дружим. Нам плохо поодиночке. Мы всюду вместе.
— А почему они не пришли к тебе? К нам?
— Зашибать надо. Семье помогать. Гулять некогда. Вкалывают. И я с ними хочу!
— Мы не голодовали. Какая нужда у тебя?
— Пять лет машины мою! Свой хлеб имею. Мне моих денег хватает на жизнь. Еще и тебе помогу!
— Разве это мне от тебя нужно? Немного тепла хотелось, внучок! Тебе это не понять. Деньгами такое не купишь. А и не выпрошу, коль не живу в сердце твоем. Одно горько, что и у меня ты душу свою не согрел. Чужими мы остались тебе. Все…
— Я всегда помню тебя! Каждый день!
