Александр Покровский - Кот (сборник)
Да.
Странные, однако же, возникают последствия посещения Перми.
То ли дело Генрих Восьмой. Его интересует только будущее Соединенного Королевства.
– Милый Эдвард! – обращается он ко мне всякий раз, возникая из шторы, так, будто мы расстались минуту тому назад. – Меня не может не волновать существование моих подданных. Ты же знаешь: король обречен на вечные терзания. Ему кажется, что усилия его, в свое время направленные во благо, оказались недостаточными, и теперь его страна не занимает подобающего места.
– Ваше прошлое величество! – отзываюсь я в качестве «милого Эдварда». – Короли – что вершина арфы: тронь любую струну – и ее содрогания не останутся незамеченными. Короли – это узлы во Вселенной. Множеством нитей они связаны с прошлым, но еще более – с будущим. Но они не виновны в звучании. Они лишь соединяют в себе все нити, чтобы затем распустить их в грядущем.
– Я исчезаю, мой верный друг, прими нашу признательность за утешение.
Вот вам, пожалуйста.
Интересно, почему он называет меня Эдвардом?
Может быть, в прошлой жизни я был советником двора его королевского величества? Во всяком случае, его дочь называет меня Дорианом.
– Больше пиратов! Казна пуста, а посему смерть всем ради величия нации! – Вот вам боевой образец.
И еще она говорит:
– Я поцелую змею, если это будет необходимо. Помните, Дориан, чтоб господствовать на море, все средства хороши. И золота, золота, золота! Мне нужно много золота в корону моего королевства. Будьте с дикими народами еще более диким, с храбрыми более храбрым, с подлыми более подлым. Цель – все, остальное – ничто. Я отпущу вам любые грехи, кроме пренебрежения интересами короны. Идите, и да поможет вам Бог.
Вот баба, клянусь чреслами Геркулеса!
Она появляется сразу же после своего папаши, и речь у нее всегда одинакова: я под видом несчастного Дориана должен немедленно отправиться в путь, чтобы огнем и мечом добыть ей величия.
Представляю себе, что меня ждет, если я ей это величие не добуду. В старой доброй Англии существовала масса симпатичных способов казни.
Особенно меня трогает заливка свинца в раскрытые уши.
Так, может быть, остаться в России? Тут все так неторопливо и без этой навязчивой радикальности, присущей островитянам.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,в которой я примеряю на себя личину человекаАх!
Я порой думаю: если б я был человеком, то меня бы укусила собака где-нибудь на территории достославного Совтрансавто, руководимого Семеном Ашотовичем Переверзяном в селении Верхние Шушары.
А я бы подал на них в суд за нанесение морально-физического увечья и этические потери, и судья призвал бы их к ответу, а они бы ответили, что собака была бродячая и забежала на их территорию исключительно ради подобного нападения, а я нашел бы и свидетелей, и лжесвидетелей, а они бы упорствовали, и суд длился бы себе незнамо сколько, а на заседаниях я бы хотел видеть молодых девушек, расхаживающих по залу босиком в легких накидках, разбрасывающих всюду медленно опадающие шелковые платки.
Мне бы не выдали компенсации, после чего я бы захотел остаться котом.
Быть человеком и из-за этого ежедневно подвергаться разного рода унижениям – благодарю покорно.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.Общение с Наполеоном
А не пообщаться ли мне с тенью Наполеона?
Люблю я великого корсиканца вкупе со всем его душегубством.
А все оттого, что невероятно умен и честолюбив.
Он ставил перед собой почти невыполнимые задачи, потому что был колоссом, насильно засунутым в незначительное тело.
Его стесняла оболочка.
Ему вредили границы собственного «я».
Вот откуда все его походы – в Россию, в Индию, в Египет.
Он родился всего лишь человеком, а должен был – полубогом.
Мне скажут, что полубоги не существуют.
Существуют.
Уж будьте покойны.
– Корысть всегда у власти, – скажет мне Наполеон, а я попытаюсь возразить: мол, бывали же случаи…
Он остановит меня:
– Я пригласил вас, мой маршал, не для того, чтобы слушать. Вы должны внимать мне молча. Таким образом, вы сыграете роль поверхности, отражающей мои собственные мысли. Только так я получу собеседника, равного мне по уму. Возвратимся же к алчущим: они стремятся к власти, и они правят.
Как хорошо, что алчность, в сущности, от недостатка ума. Их соединение, а точнее, их союз равносилен катастрофе. Я же правлю по странному стечению обстоятельств. Гений править не должен.
Я не нашёлся, что возразить.
Тем более после того, как меня назвали маршалом.
Да и не смог бы, наверное.
От этой речи возникло учащенное сердцебиение, сухость во рту и захотелось немедленно встать под чьи-либо знамена или выкушать рыбки.
Ух, как захотелось рыбки! Просто небо засосало, зачесалось.
Хорошо бы маринованной осетрины. Даже рот наполняется слюной.
А какая она вкусная! Жуть!
Вот только уксуса нужно совсем немного, чтобы и коты ее могли есть.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,посвященная формированию событий
Эх, слюни…
Слюни – что слезы: и те и другие внезапны.
А ведь вокруг глубокая ночь, за окнами мороз, и поземка змеится по дороге, и что-то грустно на душе, и я понимаю собак.
Вернее, их продолжительный вой по поводу и без повода.
Призраки давно исчезли.
А в комнате на раме окна у нас образовались сосульки, и еще ее оживляет храп моего хозяина.
Пусть себе храпит.
Ему спать еще часа четыре.
Он храпит, а я должен думать.
Потому что должен же кто-то думать, мыслить, созерцать и формировать наше будущее с болью.
Ведь одним только усилием своего необычайного ума ты соединяешь разрозненные фрагменты еще не случившегося.
А тогда эти фрагменты складываются в событие.
И ты уже перетаскиваешь его в нужное время и нужное место.
Не доводилось ли вам бросать шары, когда одним вы должны попасть в другой?
Вы наверняка помните какую-то особую силу своего взгляда, который словно бы прикрепляется к шару-мишени: его никак не отвести, и точно – брошенный шар ударяет в него.
Вот так и событие.
И для этого нам дана голова, которая после всех этих действий болит.
А хозяин полагает, что она нужна ему для ношения фуражки.
Не будем его осуждать.
Его к этому приучили.
Посредством многих мелких унижений.
– Ы-ы-ы…
Я же говорил вам, что он проснется и посмотрит на будильник.
– Ы-ы-ы…
А теперь он пойдет в туалет…
– Ы-ы-ы…
И уже там, в сортире…
Впрочем, это не важно.
Хотя…
Вот ещё что:
Сообщите мне, пожалуйста, как это можно метить в такую огромную чашу и совершенно в нее не попасть; а потом, когда я восседаю в своей тесной кювете, ревниво следить за тем, чтоб я нигде не набрызгал?
Даже задние лапы порой встряхнуть никак нельзя.
Что для кота совершенно неприемлемо.
А сам, между прочим, всегда встряхивает руки, прежде чем вытирает их полотенцем!
Тут, я думаю, речь идет не иначе как об угнетении и насилии.
Над котами, естественно.
– Ну как, нигде еще не нагадил?
Это он мне после ночного извержения по всем стенам.
Видит Бог! Мне удается при этом сохранить все свое достоинство.
Тому свидетельство исключительные благодушие и доброжелательность.
Сколько раз они были повинны в излишнем доверии к человеческой расе, которая использует что доверие самым отвратительным образом.
Я уже не говорю о том, что в некоторых недоразвитых странах кошек едят.
Вот и мой иногда восклицает:
– А хорош бы ты был, фаршированный грибами!
И не то чтобы меня немедленно охватывает жуть. Нет!
Скорее оторопь, потому как я в тот момент, к примеру, у него на руках и мурлычу.
А как он представляет меня своей очередной возлюбленной:
– Мой экологически чистый завтрак.
После чего хочется разобраться в этимологии слова «муди».
«Муди» означает «унылый». «Муди роза» – увядшая роза.
Таким образом, слова «мудила конская», «склеротический мудак», «полная тряхомудь» и выражение «до седых мудей» – не что иное, как все стадии раннего отцветания.
И тут есть над чем поразмыслить и пораскинуть своим необычным умом.
Вам известно, кто такой сохатый?
Даже не знаю, зачем я об этом спросил. Может быть, для отвлечения внимания, потому что самое время слинять за диван и там затаиться.
Этимология меня до добра не доведет.
Только я подумал об отцветании, как в меня полетел тапок. Может, он читает мои мысли?
Это было бы нехорошо. Это было бы не вовремя, некстати. Это было бы совсем никуда.
Может, нам прикинуться идиотом? Иногда это помогает.
Прикидываются же люди идиотами – и им все сходит с рук.
И здесь уместно вспомнить о вечности.
В том плане, что, если вечно прикидываться идиотом… еще один тапок.
