Кристофер Мур - Ящер страсти из бухты грусти
Эстелль встала:
– А девчушка ваша сможет писать в варежках?
– Постарается.
– Так что же мне делать? Я не хочу, чтобы он уезжал. И в то же время чувствую, будто часть себя потеряла, влюбившись. Я счастлива, но не знаю, кто я теперь такая. Мне не по себе. – Эстелль сообразила, что начинает ныть, и от стыда уставилась на свои туфли.
– Всему свое время, Эстелль. Давайте оставим это на следующий сеанс?
– Хорошо. А констеблю о морском чудище рассказать?
– Давайте пока не станем. Такие вещи, как правило, сами утрясаются.
– Спасибо, доктор Вэл. До завтра.
– До свидания, Эстелль.
Эстелль вышла из кабинета и остановилась у стола Хлои. Девушки за ним не было, но из туалета в коридорчике доносились животные звуки. Может, зацепилась варежкой за колечко в носу? Бедняжка. Эстелль подошла к туалету и легонько постучала в дверь.
– С вами все в порядке, дорогуша? Вам помощь не нужна?
В ответ раздался высокочастотный стон:
– Я... прекрасно. Правда... прекра... снооо. Спасиб... О боже мой!
– Вы уверены?
– Да-а, все в порядке.
– Мне назначили прием на завтра или послезавтра. Доктор сказала записать меня на вечер, если днем не получится. – Из туалета доносился какой-то топот и грохот. Похоже, на пол вываливали все содержимое аптечки.
– Оу вау! А-ау! Оу аххх!
График приема, должно быть, действительно очень плотный.
– Извините. Больше не буду вас беспокоить. Вы мне позвоните, ладно, дорогуша?
Эстелль покинула дом Вэлери Риордан в беспокойстве еще более сильном, чем до приема. Уже давно, думала она, по крайней мере – целых полдня у нее под одеялом не было ее тощенького блюзмена.
Доктор Вэл
Между сеансами у Вэл выдался перерыв – время поразмышлять о ее подозрении: ссадив все население Хвойной Бухты с антидепрессантов, не превратила ли она город в сплошной крольчатник. Эстелль Бойет всегда была с придурью, в художниках такое от природы, но Вэл никогда не считала богемный сдвиг чем-то нездоровым. Напротив, представление о себе как об эксцентричной художнице помогло Эстелль пережить потерю мужа. Однако сейчас женщина бредит морскими чудовищами, а еще хуже – вляпалась в такие отношения, которые иначе как саморазрушительными не назовешь.
Неужели люди – рационально мыслящие, взрослые люди – до сих пор могут влюбляться столь безоглядно? Неужели они способны на такие чувства? Вэл и самой хотелось бы ощутить нечто подобное. Впервые со времени развода, подумала она, ей на самом деле хочется снова связаться с мужчиной. Нет, не просто связаться – влюбиться. Она вытащила из ящика “ролодекс” и пробежала по карточкам пальцами, пока не отыскала номер своего психиатра в Сан-Хуниперо. Ее анализировали всю учебу в институте и ординатуру – это неотъемлемая часть подготовки любого психиатра, – но терапевта своего не видела уже больше пяти лет. Наверное, пора. Что за цинизмом ее укусило, если она интерпретирует желание влюбиться как болезнь, требующую лечения? Может быть, все дело в ее цинизме? Конечно, рассказать ему о том, что она делает со своими пациентами, она не сможет, но все-таки...
На экранчике телефона замигал красный огонек и побежала строчка номера – Хлоя, похоже, решила немного передохнуть от самоистязаний. Констебль Кроу, линия один. К вопросу о кроликах.
Вэл сняла трубку:
– Доктор Риордан.
– Здрасьте, доктор Риордан, это Тео Кроу. Я просто звоню сказать вам, что вы были правы.
– Спасибо, что позвонили, констебль. Всего хорошего.
– Вы были правы насчет того, что Бесс Линдер не принимала антидепрессанты. Я только что просматривал токсикологическое заключение. В ее организме “золофта” не нашли.
У Вэл оборвалось дыхание.
– Доктор, вы тут?
Все ее треволнения по поводу медикаментов, весь ее извращенный план, все лишние сеансы, нескончаемые рабочие дни, чувство вины, этой трижды треханой вины – и Бесс Линдер вообще не принимала лекарств. Вэл затошнило.
– Доктор? – повторял Тео.
Вэл заставила себя глубоко вдохнуть.
– Почему? То есть – когда? Уже больше месяца прошло. Когда вы это обнаружили?
– Сегодня. Мне не давали доступа к результатам вскрытия. Никому не давали. Простите, что так долго.
– Ну, спасибо, что сообщили, констебль. Я ценю вашу помощь. – Она собралась положить трубку.
– Доктор Риордан, а вам разве не нужно заводить на своих пациентов историю болезни, прежде чем вы им что-нибудь пропишете?
– Нужно. А что?
– Вы не знаете, не было ли у Бесс Линдер проблем с сердцем?
– Нет, физически она была очень здоровой женщиной, насколько мне известно. А в чем дело?
– Ни в чем, – ответил Тео. – Ох, да – я так и не выяснил, что вы думаете насчет того, о чем я вам сказал за завтраком. О Джозефе Линдере. Я по-прежнему надеюсь, что у вас появились какие-то мысли.
Весь мир опрокинулся. До этого мгновения Вэл отгораживалась от Бесс Линдер каменной стеной, поскольку предполагала, что смерть Бесс как-то связана с ее собственной халатностью. Но сейчас… Она в самом деле знала о Бесс очень мало.
– Чего именно вы хотите от меня, констебль?
– Мне просто нужно знать, подозревала Бесс мужа в том, что у него роман на стороне, или нет. И не давала ли она вам понять, что боится его?
– Вы хотите сказать то, что мне кажется, вы хотите сказать? Что Бесс Линдер не совершала самоубийства?
– Я этого не говорю. Я просто спрашиваю.
Вэл порылась в памяти. Что же именноБесс Линдер говорила ей о муже?
– Я помню, она говорила, что чувствует, как он безразличен к их семейной жизни, и что она поставила ему условие.
– Поставила условие? В каком смысле?
– Она сказала ему, что раз он отказывается опускать за собой сиденье унитаза, ему отныне придется садиться самому для того, чтобы помочиться.
– И все?
– Больше я ничего не припоминаю. Джозеф Линдер – коммивояжер. Часто бывал в разъездах. Мне кажется, Бесс ощущала его помехой в своей жизни и жизни девочек. У них были не очень здоровые отношения. – Как будто бывают иные, подумала Вэл. – А вы подозреваете Джозефа Линдера?
– Я бы предпочел этого не сообщать, – ответил Тео. – А что – следует?
– Вы же полицейский, мистер Кроу, не я.
– Я? А, ну да, точно. В любом случае, спасибо, доктор. Кстати, моему другу Гейбу вы показались э-э... интересной, то есть – обворожительной. В смысле, ему очень понравилось беседовать с вами.
– Правда?
– Только ему об этом не говорите.
– Разумеется. До свидания, констебль.
Вэл положила трубку и откинулась в кресле. Без всякого повода она ввергла целый город в эмоциональный хаос, совершила целый букет федерально наказуемых преступлений, не говоря уже о том, что нарушила почти все мыслимые этические нормы своей профеcсии, а одну из ее пациенток, по всей видимости, зверски убили – но ощущала она лишь, ну... какое-то возбуждение. Обворожительной. Он нашел меня обворожительной. Интересно, он в самом деле сказал “обворожительной” или это уже Тео сочинил? Наркоман несчастный.
...Обворожительной.
Она улыбнулась и нажала кнопку зуммера Хлои, приглашая следующего пациента.
ШЕСТНАДЦАТЬ
Мэвис
За стойкой бара зазвонил телефон, и Мэвис сдернула трубку с рычага:
– Гора Олимп, Богиня Секса слушает. – Она подбоченилась, и шестеренка в ее бедре механически щелкнула. – Нет, я его не видела. Можно подумать, я бы побежала тебе докладывать, если б он даже был здесь. Черт возьми, женщина, мой бизнес основан на священной вере – не могу же я стучать на каждого мужа, который забегает сюда дерябнуть после работы. Откуда я знаю? Милочка, хочешь, чтобы такого больше никогда не было? Два слова – бери в рот подолгу и поглубже. Да, если б ты так и делала, а не слова считала, то мужей бы не теряла уж точно. Ох, ладно, подожди. – Мэвис прижала трубку к груди и крикнула: – Эй! Кто-нибудь видел Леса из скобяной лавки?
Качнулось несколько голов, и по бару пронеслись шальные пули ответов:
– Нет.
– Не-а, нет его здесь. Ага, если увижу, точно скажу, что его искала визгливая гарпия. Ох, ну еще бы, я парням из Бюро улучшения бизнеса по-собачьи давала, и им понравилось, так что передавай от меня привет.
Мэвис шваркнула трубкой об аппарат. Она чувствовала себя, как Железный Дровосек, забытый под дождем. Казалось, все ее металлические детали заржавели, а пластмассовые – расползлись в кашицу. Суббота, десять вечера, на сцене – живой музыкант играет, а пойлом не наторговала и на то, чтобы певцу гонорар заплатить. Нет, в баре-то народу битком, но все сосут из стаканов неторопливо, чтобы подольше хватило, лыбятся друг на друга влюбленными глазами, да пара за парой линяют, и десятки не оставив. Что за чертовщина с городом происходит? Блюзовый певец ей зачем? Чтобы киряли больше. А все население, кажется, просто очумело от любви. Не пьют, а лясы точат. Слизняки. В отвращении Мэвис сплюнула в раковину за стойкой. По жести звякнула крохотная пружинка, оторвавшаяся от какой-то детали в ее внутренностях.
