Андрей Шляхов - Доктор Данилов в дурдоме, или Страшная история со счастливым концом
Он не лгал – холодильника, предназначенного для хранения продуктов, принадлежащих пациентам, в отделении действительно не было, так как все скоропортящееся находилось под строгим запретом и в передачах не принималось. Печенье, пряники, сухарики, леденцы – другое дело.
– Я тебе помогу. – Елена достала из пакета один чизбургер, развернула и откусила небольшой кусочек. – Ой, как вкусно!
– Чем вреднее еда – тем вкуснее. – Данилов последовал ее примеру. – У нас тут кормят так, что никакого атеросклероза с ожирением не дождешься, но невкусно.
Говорить с набитым ртом было неудобно, поэтому на некоторое время беседу пришлось прервать.
Разумеется, через пять с небольшим минут пакет опустел.
– Запивать будешь? – Елена достала из пластикового пакета литровую бутыль с квасом.
– Похвальная предусмотрительность! – оценил Данилов и, не отрываясь, прямо из горла выдул половину.
Квас был хорош, из настоящих, не «химических», приготовленных смешиванием ряда вредных ингредиентов. К месту вспомнилась одна из любимых поговорок матери: «Квасок для инока дороже причастия».
– Оголодал, отощал, – покачала головой Елена. – Бедный Вова…
– Зато ты все хорошеешь. – Данилов сказал правду: Елена выглядела прекрасно. – И этот новый свитер тебе так идет…
– Розовый цвет к лицу всем женщинам, – улыбнулась Елена.
– Не скажи, далеко не всем.
– И еще я поправилась на три килограмма. Но что мы обо мне заговорили – давай рассказывай, как ты?
– Нормально. – Данилов коснулся рукой щеки. – Вот, бороду отращиваю.
Как же приятно было сидеть вот так на старом, потертом, прикрученном к полу диване рядом с Еленой, смотреть на нее, разговаривать с ней, вдыхать запах ее духов… Опять же повезло – в комнате, кроме них, никого больше не было. Свидание проходило, можно сказать, в интимной обстановке.
– Борода тебе идет, – сказала Елена.
– Она скрывает мой безвольный подбородок и придает лицу некоторую округлость.
– Какая там округлость, Вова, – вздохнула Елена. – Ты когда в зеркало последний раз смотрелся?
– Дай бог памяти, в каком это году… Дома еще смотрелся. Здесь нет зеркал.
– Тогда держи! – Елена достала из сумочки маленькое квадратное зеркальце и протянула его Данилову.
Из зеркала на Данилова смотрел дедок с всклокоченными волосами и неопрятной жидкой бороденкой. Глаза и нос у дедка были знакомые, даниловские.
– Закусай меня корова, забодай меня комар… – Данилов вернул зеркальце Елене.
– Ты расстроился? – участливо спросила она, пряча зеркальце в сумочку. – Зря я, наверное…
– В этой жизни ничего не бывает зря. – Данилов ободряюще подмигнул Елене, но его показная веселость не обманула ее.
– Все хорохоришься, Вова…
– Ага! – весело подтвердил Данилов. – Не хорохорился, так уже, наверное, помер бы.
– Все так плохо? – Красивые глаза Елены моментально увлажнились, а голос задрожал. – Может быть, тебя перевести?
– Куда? – скривился Данилов. – Вспомни любимую поговорку доктора Жгутикова – «Хрен на хрен менять – только время терять». Везде одно и то же. Вот если домой…
Закинутую удочку сразу же сломали.
– Не сейчас, Вова. Я боюсь… – Елена судорожно всхлипнула, и Данилов поспешил сменить тему:
– У меня все хорошо и будет еще лучше. Вот, отлежу свое и начну жить в полную силу…
– Палата большая? – перебила Елена.
– Четырехкоечная.
Про отсутствие занавесок на окнах Данилов упоминать не стал.
– Соседи не буйные?
– Милейшие люди. Спят целыми днями. Буйных здесь не бывает – не успеешь разбуяниться, как тебя «погасят». Прямо богадельня какая-то.
– Тамара Александровна говорит, что прогноз у тебя в целом благоприятный, но вообще-то все не так просто, как тебе кажется.
– А какой у меня диагноз?
– Она не говорит. Сказала, что диагноз – это личное дело врача и больного, и больше ничье, с чем я вообще-то согласна, и что диагноз еще будет уточняться и, возможно, пересматриваться, что кажется мне странным. Пора бы уже ей представлять, от чего тебя лечить!
– А зачем? – искренне удивился Данилов. – Лечение ведь у всех одно и то же. За исключением каких-то нюансов типа индивидуальной непереносимости того или иного препарата. Ты что – забыла, что учила на пятом курсе?
– Нет, не забыла, но…
– Короче – все путем. Вот гулять разрешили, свидания, значит, дело идет на поправку. Лежу, высыпаюсь, думаю о жизни. Самое примечательное то, что нет желания выпить чего-нибудь покрепче местного чая. А вот квасу – с удовольствием, спасибо тебе.
Данилов отвинтил крышечку, сделал два глотка, завинтил крышечку и сказал:
– Ах, какое блаженство!
– У тебя движения какие-то резкие, дерганые. – Елена заметила неладное. – И сам ты выглядишь немного возбужденным, хотя должно быть… Скажи-ка, Вова, а ты пьешь то, что тебе назначают?
– Пью, конечно, – соврал Данилов. – А малость дерганый я от возбуждения. Первое свидание как-никак. Ладошки потеют, коленки дрожат, язык заплетается…
– А как обстоит дело с этим… – Елена замолчала, подбирая нужное слово.
– С этим – все нормально! – улыбнулся Данилов. – Можешь не волноваться. Все, как и было. Вот сижу сейчас рядом с тобой и чувствую где надо положенное напряжение вместе с томлением.
– Да я не об этом! – возмутилась Елена. – Я о мыслях. Мысли ненужные не посещают больше?
– Нет, посещают только нужные. От всех остальных мне сделали прививку.
– А общее самочувствие…
– Лен! – Данилов укоризненно посмотрел на Елену. – Я так обрадовался твоему приходу, мне так интересно узнать новости, а ты ведешь себя так, словно пришла на консультацию! Хватит обо мне. Видишь – я сижу здесь трезвый, живой и почти здоровый. Все нормально, Лен! Все хорошо. И вешаться меня не тянет, и водку пить не хочу. Хочу просто жить, и все.
– Ты так изменился, Вова…
– Здесь все меняются, как будто старая кожа слезает и вырастает новая. Давай рассказывай, начни с того, что тебе сказали на кафедре и в клубе по поводу моей болезни.
– Интересовались подробностями, но я сказала, что ты сам все расскажешь. Твой мобильный я отключила. Твоя сменщица из клуба, – слово «сменщица» Елена произнесла с заметной неприязнью, видимо Снежана, «дневной» врач фитнес-клуба чем-то ее разозлила, – сказала, что на две-три недели она может, как она выразилась, «поселиться на работе», но на большее ее не хватит.
– Конечно, не хватит, – согласился Данилов. – Там график – с утра до ночи. А-а, ладно, пусть кого другого берут, все равно я здесь надолго застрял. Выйду – осмотрюсь и определюсь заново.
– Я тоже так думаю, – согласилась Елена. – А какие правила на кафедре? Тебе придется брать академический отпуск?
– Над этим я пока не задумывался, какой смысл? А как Никита?
– Передавал тебе привет. Очень хотел приехать вместе со мной, но мне все же удалось его переубедить.
– Думаю, что ему не столько хотелось проведать меня, сколько побывать в психиатрической больнице, – улыбнулся Данилов.
– Я тоже так думаю, – согласилась Елена. – Ему кажется, что здесь филиал цирка…
– Так, в сущности, и есть, только укротители не во фраках, а в белых халатах, вместо хлыста – шприц и все звери сонные. В школе все нормально?
– В школе просто праздник какой-то! – оживилась Елена. – Представь себе, нашелся какой-то герой, респект ему и уважуха, как говорит Никита, который польстился на нашу классную дуру!
– Слепоглухонемой, наверное, – предположил Данилов.
Валентину Антоновну, классную руководительницу Никиты, не мог выносить никто – ни дети, ни их родители, ни коллеги-учителя. По общему мнению, Валентина Антоновна могла довести до истерики не только любого из людей, но и памятник.
– Не знаю подробностей и не желаю в них вникать, но Валентина ходит уже на пятом месяце, а это означает…
– Что скоро о ней все забудут. По меньшей мере на три года.
– Пусть они плодятся безостановочно, – пожелал Данилов.
– Хотя бы до тех пор, пока Никита не окончит школу… Я спросила у Никиты, кого им дадут в классные руководители, а он ответил: «Какая разница, мам, все равно хуже Кочерги никого нет!»
Фамилия у Валентины Антоновны была звучная – Кочеринская. Оттуда и прозвище – Кочерга. Однажды Валентина Антоновна до слез насмешила весь класс, заявив, что Кочеринские – знатная боярская фамилия, внесенная аж в Бархатную книгу, куда был записан весь цвет столбового дворянства. Ушлые дети сразу же раскопали в Интернете список родов, внесенных в Бархатную книгу, и не нашли там Кочеринских. Были Козловские, были Колтовские и Конинские, а Кочеринских не было. К Валентине Антоновне сразу же приклеилось второе прозвище – «Бархатная дура».
Немного помолчали, без неловкости, как молчат наедине люди, хорошо знающие друг друга.
– Ты не волнуйся – Данилов накрыл руку Елены своей рукой. – Я больше не буду делать глупостей, как бы по-детски это ни звучало.
