Борис Екимов - Родительская суббота (рассказы разных лет)
Листовки, по двору рассеянные, Надя все до единой собрала. Нехорошо глядится: словно разгром какой. Собрала бумажки, передник надела да чистый платок на голову. Все же в люди идти. И заторопилась. Путь неблизкий: не меньше двух километров до Володи бежать. Максаевых подворье да Калинкиных подворье, деда Парфена, Трофимовых – все жили просторно: сады, левады немереные. Когда-то жили, теперь ушли. В станицу, в райцентр, а кто и на кладбище. Осталась зеленая пустынь.
А нынче еще эти листки проклятущие лежат, и ветром их несет поперек дороги. Нехорошо все это.
И у двора Володи Полякова такая же картина: там и здесь бумажки белеют.
– Володя! Володя!! – закричала Надя, подойдя к воротам усадьбы.
Ответа не было. А калитка раскрыта настежь.
– Володя… Ты где?!
Опять молчанье. Хозяин мог и увеяться. Он – вольный казак: ни семьи, ни живности. А мог и спать среди бела дня. И тоже не враз его сыщешь.
Поляковское подворье просторное. Глядеть на него без привычки – божий страх: конопля, лебеда да колючий татарник лесом стоят. Там и здесь по двору торчат всякие железяки: тракторная кабина, зубастое полотно травокоски, мотоцикл, желтый «москвич»-«пирожок», на каком Володя ездил еще при совхозе, бригадиром. Да еще – сараи, старая кухня. И все заросло тернами да дикой травой. Тут целый взвод потеряется – и не сыщешь.
– Володя! Володя! – прокричала Надя и прошла к дому, который был на замке. А рядом на перилах крыльца кошка дремлет, старая Мурка, на всю округу известная, потому что мастью она трехцветная: белые, черные и желтые пятна. Такие кошки, по старому поверью, дому сулят богатство. Вот и стараются люди кошек таких заиметь.
– Где хозяин? – спросила Надя. – Листков полон двор. Может, и не видал?
Мурка лишь глаза приоткрыла, но ничего не ответила, даже «мяу».
– Придется к Любане идти, – вслух решила Надя. – Куда же еще.
Кошка продолжила сладкую дрему на солнышке, на солнцепеке, хотя могла бы рассказать о том, как ее хозяин бесился.
– «Мерседес-бенц»!! – орал он. – «Судзуки»! – надрывался. – «Катерпиллер»!..
– Ты понимаешь!! – доказывал он кошке за неимением собеседников. – Вот здесь вот они! Мимо нашего двора поплывут, как на параде. Соображаешь?! Как в кино! Или вроде мы за границей… Поняла! – тряс он бумажным листком, целая стая которых на его дворе опустилась.
Глаза у хозяина горели огнем:
– «Форды»! «Мерседесы»!
Пролетавший над хутором вертолет Володя видел. Слава богу, он не какой-нибудь глухой Катагаров или бестолковая Надя Горелова. Володя в свое время закончил техникум, по-нынешнему колледж, работал на всех тракторах, комбайнах, какие в совхозе были, любую машину водил. Он издали вертолет услыхал и сразу его признал по звуку. А потом глядел и дивился: ненашенская машина… Наш вертолет – словно ураган: крыши срывает. А этот будто стрекоза – легонький, с прозрачной кабиной, видно, спортивный. Даже вертолетчика видать: молодой мужик. Володя рукой ему помахал, приветствуя. Машина прошла низенько, даже старая Мурка ее увидала, голову задрав.
А листовки, какие с вертолета сыпались, – одну из них Володя прямо на лету ухватил. Он проводил вертолетик взглядом: не сядет ли? Но голубая стрекоза, пролетев над хутором, истаяла в синем же небе, уходя влево от речки, к клетскому грейдеру, к асфальту. Исчезла, словно радужный сон. Володя, вздохнув, сказал Мурке:
– Вот это техника. Ты видала? И больше не увидишь. Спортивный. Нам бы такой… Мы бы…
Он говорил и разом пробегал глазами листовку, одну из многих, сброшенных с вертолета. И ахнул. Стал перечитывать. От волнения руки тряслись и мельтешило в глазах.
Володя сел на ступени крыльца и перечитал медленно и внимательно. Раз и другой. Головой потряс, ущипнул себя. Нет, это был не сон, а счастливая явь. В листовке сообщалось: по этой «трассе», по хуторской дороге, через Сиротинскую, Евлампиевский, Большие Чапуры пройдут международные автомобильные гонки Петербург – Новороссийск, в которых принимают участие Россия, Германия, Франция, Италия, США, Япония. Просьба в этот день не выезжать на машинах, не занимать дорогу.
Вот тут он и заорал от радости, так что Мурка шарахнулась прочь.
– «Мерседесы»! «Вольво»! «Катерпиллеры»! Вот здесь вот пройдут, понимаешь! – внушал он кошке, потому что иных слушателей не было. – Вся заграница здесь будет!! Ралли называется!! По-нашему – гонки!
Листовку он прочитал и перечитал. Другие листки по двору собирал: там то же самое. И сразу же со двора подался. К Любане. Куда же еще. Потому что неожиданная радость буквально распирала Володю. Поговорить нужно было, обсудить. Раз в жизни такая удача – вся заграница, вся техника на хутор явится: «катерпиллер», «судзуки»…
С Любаней поговорить. С Пашкой, сыном ее. Пусть он и глуповатый, но молодой мужик. Не с Муркой же толковать…
И убедиться хотелось. Вроде все прочитал, все понял, и вертолет ненашенский не зря пролетал. Но как-то не верилось… А уж Любаня-то точно все знает…
Любаня – она для всех была Любаней: для молодого ли, старого, своего ли, приезжего. За пятьдесят лет к ней никакое прозвище не прилипло, и по батюшке никто не величал. Любаня да Любаня… Бегучая, шумоватая, в просторных халатах да юбках, словно кочан капусты. Прежде срока беззубая, но с молодым румянцем на щеках. При ней – младший сын Пашка, парень молодой, крепкий, но разумом дитя дитем.
Живут они, как говорится, «на бою»: перекресток дорог и кладбище. Ни в хутор, ни из хутора мимо не проедешь. Правда, некому теперь ездить. А вот на кладбище люди бывают: станичные, из райцентра, даже из города. На Троицу ли, на Родительскую субботу, а то и просто по теплому времени могилки проведать.
Любане такие приезды – праздник: не столько рюмочку выпить, сколь с людьми поговорить, пожалиться: «И подыхать здесь буду. Посеред степи! Как волчица… Работали, работали, а теперь никому не нужны…»
Возле Любаниного двора под большим белокорым осокорем стоят врытый стол и скамейка. Подзакусить, помянуть или просто отдохнуть после долгой дороги, слушая шелест листвы, вдыхая горький степной ветер и глядя на просторную долину, безмолвную и безлюдную, курганами да увалами уходящую в далекую даль, в синеву.
Нынешним днем возле двора Любани кипели страсти. Вертолет, листовки, автомобильное ралли… Вчера подъезжал чеченец Муса, который совхозные остатки на хуторе к рукам прибрал – скотину да ферму. И он подтвердил, что действительно именно по этой дороге пройдут автомобильные гонки, называемые «ралли по бездорожью». Грузовые и легковые машины из многих стран. Это было неожиданно и просто немыслимо: глухомань, Большие Чапуры, куда лишь чеченец Муса наезжает раз в неделю, а то и реже. И вдруг – Америка да Германия, Италия, Япония… Прямо здесь, по этой дороге, которая уже травой поросла.
Вот все и сбежались к Любане с листовками в руках. Катагаров, Володя Поляков, за ним – тихая Надя Горелова.
Старик Катагаров – он мудрый, он в прежние годы газету выписывал и на колхозных собраниях шумел. Катагаров все сразу понял и разоблачил:
– Иностранные едут, значит, поглядеть. Ближний свет нашли, гонки устраивать. Это они едут подглядывать. А как же!.. Такое богатство! Сколь мы зерна намолачивали! До десяти бунтов на току насыпали. А скотины сколь?! Одной овцы до двенадцати тысяч! А гуляк?.. А кони?.. Такое добро не будет валяться. Наши кинули, другие подберут. Для вида, мол, гонки, гонки… А то негде им ездить по белому свету, бензин жечь. Подглядят, разведают – и на кукан! Под чужую власть уйдем!
– Может, тогда автолавка будет ездить, – вставила свое слово Надя Горелова.
– Вы как хотите, а я буду жалиться! – доказывала Любаня. – Начальство обязательно будет! Кинусь прямо на дорогу и по-пожарному зареву: «Найдите мой стаж! Всю жизнь здесь провела! И в доярках, и в свинарках, и на поле, а говорят – стажу мало!»
– Это называется ралли по-международному… «Мерседес-бенц»… – свое гнул Володя Поляков. – Мощность дуриная… «Катерпиллер»… – втолковывал он Пашке, молодому и глуповатому Любаниному сыну. – «Катерпиллер»… Четыре ведущих… Ты понял?
Пашка соглашался. Он соглашался со всеми. Лет ему было уже под тридцать. На лицо – моложе. Послушный и работящий. Любил музыку, носил с собой маленький приемник. Горевал, когда батарейки садились. Лишь тогда начинал ругаться с матерью, требовал: «Батареек давай!» А в остальном – золотой парень: за скотиной ходил, огородом занимался, сеном, дровами. И все это в охотку, по-молодому, подгонять не надо. С малых лет такой.
И теперь он улыбался, радуясь людям. И старому задышливому Катагару, который грозил: «Поглядят – и все скупят!», и Володе Полякову, толкующему про «мерседесы». Пашка всех слушал, но, издали заметив хромого Дорофеича, который выше по речке жил и далековато, – заметив старика, Пашка устремился ему навстречу с вопросом:
– А Рая где? Почему Рая не пришла?
![Борис Екимов - "Говори, мама, говори..."[рассказы]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
