Кадзуо Исигуро - Погребённый великан
Накануне, когда комнату ещё наполнял свет послеполуденного солнца, Аксель выглянул в окно и увидел, как ему показалось, всю монастырскую братию — больше сорока монахов, — в ожидании разбившуюся на группки по всему двору. Настроение среди них царило какое-то подозрительное, словно они стремились утаить свои речи даже от собственных собратьев, и Аксель видел, как они обмениваются недобрыми взглядами. Рясы у всех были из одинаковой коричневой материи, разве что то тут то там не хватало капюшона или рукава. Судя по всему, им не терпелось войти в большое каменное здание напротив, но что-то их удерживало, и накопившееся нетерпение было почти осязаемо.
Аксель продолжал смотреть во двор, и тут послышался шум, заставивший его ещё больше высунуться из окна и посмотреть вниз. Он увидел внешнюю стену здания, белёсая кладка которой на солнце отливала жёлтым, и врезанную в неё лестницу, которая шла от земли прямо к нему. Посередине лестницы находился монах — Аксель разглядел его макушку, — который держал в руках поднос с едой и кувшином молока. Монах остановился, чтобы удержать поднос, и Аксель с тревогой наблюдал за его маневром, зная, что ступени у лестницы стоптаны неровно и с внешней стороны нет перил, поэтому, идя по ней, нужно было всё время вжиматься в стену, чтобы не упасть на твёрдые булыжники. В довершение всего, поднимавшийся монах явно прихрамывал, но всё равно продолжал путь, медленно, но верно.
Аксель подошёл к двери, чтобы забрать у пришедшего поднос, но монах — отец Брайан, как он вскоре представился, — настоял на том, чтобы собственноручно донести его до стола.
— Вы — наши гости, поэтому позвольте мне услужить вам как подобает.
К тому времени Вистан с мальчиком уже ушли, и, возможно, стук их топоров уже висел в воздухе. Остались только Аксель с Беатрисой, они и уселись рядышком за деревянный стол и с благодарностью угостились хлебом, фруктами и молоком. Пока они ели, отец Брайан весело, иногда впадая в задумчивость, болтал о предыдущих монастырских гостях, о том, какая рыба ловится в близлежащих речках, о бродячей собаке, которая прожила с ними до прошлой зимы, пока не сдохла. Иногда отец Брайан, человек пожилой, но энергичный, вставал из-за стола и прохаживался по комнате, подволакивая больную ногу, не переставая болтать и время от времени подходя к окну, чтобы проверить, всё ли в порядке с его оставшимися внизу собратьями.
Тем временем птицы летали туда-сюда по чердаку у них над головой, и их перья то и дело планировали вниз, оседая на поверхности молока. Акселя одолевало искушение разогнать птиц, но он не поддавался ему из опасения, что монахи их почитают. И его крайне удивило, когда снаружи по лестнице застучали быстрые шаги и в комнату ворвался огромный монах с чёрной бородой и багровым лицом.
— Демоны! Демоны! — кричал он, свирепо глядя на балки. — Я утоплю их в крови!
У пришельца была соломенная кошёлка, и, запустив туда руку, он вытащил камень и запустил им в птиц.
— Демоны! Поганые демоны, демоны, демоны!
Когда камень рикошетом отлетел в пол, он бросил второй, а потом третий. Камни падали в стороне от стола, но Беатриса прикрыла голову обеими руками, и Аксель, поднявшись, направился к бородачу. Но отец Брайан добрался до него первым и схватил за руки.
— Брат Иразмус, умоляю! Остановись и успокойся!
К этому времени птицы с криками разлетелись во все стороны, и бородатый монах прокричал сквозь поднявшийся гомон:
— Я узнал их! Я узнал их!
— Брат, успокойся!
— Не смейте меня останавливать, отче! Это слуги дьявола!
— Они также могут быть и посланцами Господа, Иразмус. Мы этого ещё не ведаем.
— Я знаю, что они от дьявола! Загляните им в глаза! Как они могут быть от Господа, если смотрят на нас такими глазами?
— Иразмус, успокойся. У нас гости.
При этих словах бородатый монах заметил Акселя с Беатрисой. Сердито бросив на них пристальный взгляд, он обратился к отцу Брайану:
— К чему приводить в дом гостей в такое время? Зачем они сюда явились?
— Это просто добрые люди, которые проходили мимо, брат, и мы рады оказать им гостеприимство, каким всегда славились.
— Отец Брайан, вы глупец, что посвящаете чужаков в наши дела! Ведь они же следят за нами!
— Ни за кем они не следят, и им нет никакого дела до наших бед, у них своих по горло, даже не сомневайся.
Внезапно бородач выхватил ещё один камень и чуть было не запустил его, но отец Брайан вовремя ему помешал.
— Иразмус, возвращайся обратно и оставь кошёлку. Отдай-ка её мне. Негоже всюду таскать её с собой.
Бородач ускользнул от пожилого монаха и ревниво прижал кошёлку к груди. Отец Брайан, позволив Иразмусу одержать эту маленькую победу, подвёл его к порогу, и, когда тот повернулся, чтобы ещё раз свирепо глянуть на крышу, мягко вытолкал его на лестницу.
— Иразмус, иди. Внизу тебя ищут. Спускайся и смотри, не свались.
Когда монах наконец удалился, отец Брайан вернулся в комнату, разгоняя рукой парящие в воздухе перья.
— Приношу вам свои извинения. Он хороший человек, но наш образ жизни ему не подходит. Пожалуйста, садитесь за стол и с миром закончите трапезу.
— И всё же, отче, — заметила Беатриса, — тот брат может быть в чём-то и прав, говоря, что мы вторглись к вам в нелёгкое время. У нас нет никакого желания прибавлять вам хлопот, и, если вы позволите нам наскоро получить совет отца Джонаса, мудрость которого общеизвестна, мы отправимся восвояси. Нет ли ещё вестей, что нам можно с ним повидаться?
Отец Брайан покачал головой.
— Я ведь уже сказал, госпожа. Джонасу нездоровится, и аббат строго-настрого приказал, чтобы никто его не беспокоил, кроме тех, кому сам аббат даст разрешение. Зная о вашем желании встретиться с Джонасом и о том, сколько усилий вы приложили, чтобы сюда добраться, я с самого вашего прихода пытаюсь добиться аудиенции у аббата. Однако, как видите, вы пришли в неспокойное время, а теперь к аббату прибыл важный посетитель, что ещё больше задерживает наше собрание. Аббат только что вернулся к себе в кабинет, чтобы с ним побеседовать, и мы все его ждём.
Тут Беатриса, стоявшая у окна и наблюдавшая за спуском бородатого монаха по каменной лестнице, указала на что-то рукой.
— Отче, это не аббат ли там возвращается?
Подойдя к жене, Аксель увидел сухопарую фигуру, широким решительным шагом направлявшуюся в центр двора. Монахи, оборвав разговоры, потянулись к ней.
— Да, надо же, аббат вернулся. Теперь заканчивайте трапезу с миром. А что касается Джонаса, наберитесь терпения, потому что, боюсь, я не смогу сообщить вам решение аббата, пока собрание не закончится. Но обещаю, что не забуду и буду ревностно просить за вас.
Нет никаких сомнений, что тогда, как и теперь, по двору разносились удары воинова топора. Более того, Аксель отчётливо помнил, что, наблюдая за монахами, гуськом заходившими в здание напротив, спросил себя, слышит он одного рубщика или двоих, потому что второй удар следовал так быстро за первым, что было трудно определить, настоящий это звук или эхо. Теперь, лёжа в темноте и раздумывая об этом, Аксель был уверен, что Эдвин колол дрова бок о бок с Вистаном, равняясь на воина при каждом ударе. Похоже, мальчик уже успел поднатореть в колке дров. А ещё раньше, до того как они пришли в монастырь, он изумил спутников тем, как быстро у него получается копать землю парой плоских камней, случайно подвернувшихся под руку.
К тому времени Аксель уже перестал копать, уступив уговорам воина поберечь силы для восхождения к монастырю. Поэтому он стоял рядом с окровавленным телом солдата, охраняя его от слетавшихся на ветви птиц. Аксель помнил, как Вистан копал могилу мечом убитого, заметив, что ему не хочется тупить свой собственный ради такого дела. На что сэр Гавейн возразил: «Этот солдат умер с честью, не важно, каковы замыслы его господина, и для рыцарского меча не будет бесчестья выкопать ему могилу». Тем не менее оба остановились, с удивлением наблюдая за тем, как быстро продвигается Эдвин, пользуясь своими примитивными орудиями. Потом, вновь принявшись за работу, Вистан сказал:
— Боюсь, сэр Гавейн, лорд Бреннус не поверит вашему рассказу.
— Поверит, обязательно поверит, — возразил Гавейн, продолжая копать. — У нас с ним прохладные отношения, но он держит меня за честного дурака, неспособного на хитроумные небылицы. Я могу наплести ему, что солдат, истекая кровью у меня на руках, твердил о разбойниках. Вам такая ложь может показаться тяжким грехом, но я знаю, что Господь отнесётся к ней снисходительно, ведь она предназначена остановить дальнейшее кровопролитие. Я заставлю Бреннуса мне поверить. Но даже и так вам всё равно будет грозить опасность, поэтому стоит поспешить домой.
— Я и поспешу, сэр Гавейн, как только покончу со своим делом. Если копыто у моей кобылы не заживёт, возможно, я обменяю её на другую, потому что до болот путь неблизкий. Однако мне будет её жаль, потому что лошадь это редкая.
