Мигел Соуза Тавареш - Экватор
— Ну что, Себаштьян, давайте знакомиться с домом!
Все благородные породы древесины, добываемой на острове — камбаловое дерево, фока, сипо, хлопковое дерево — в изобилии присутствовали в интерьере дома, начиная со ступенек лестницы, ведущей на верхний этаж, заканчивая обшитыми деревянными панелями дверьми, балконными наличниками или дощатым полом. Общий для всего этого, единообразный тон был темно-коричневый. Видно было, что дерево являлось прочным и служило десятилетиями, покрываясь один за другим слоями мастики. Луиш-Бернарду заметил, что пол не скрипит при ходьбе по нему, возвращая в ответ лишь гулкое звучание тяжелой, плотной древесины. От прихожей дом расходился в трех направлениях: налево размещались спальни, впереди, с видом на океан, гостиные, и справа — кухня и помещения для слуг. Главная гостиная служила местом для приемов, обставленная мебелью, которая, вероятно, была адекватна статусу губернатора одного из самых малых заморских владений Португалии. Обивка кресел и диванов уже слегка потускнела по сравнению со своим оригинальным видом, имея, судя по всему, когда-то бледно-розовый цвет, который сейчас был просто блеклым. Огромное, в полный рост зеркало, занимавшее чуть ли не половину одной из стен, уже отражало лишь нечеткие тени в трещинах, образовавшихся из-за многолетнего воздействия влаги. Свисавшая с потолка люстра говорила о том, что ее купили на каком-нибудь мебельном аукционе, куда сдают свои вещи представители лиссабонского среднего класса. В целом, вся обстановка была плохо подобрана, и одно плохо увязывалось с другим. Спасал весь этот хаотичный ансамбль лишь океан, видимый чуть вдалеке, за большими, доходящими почти до пола окнами. Здесь же, рядом находилась небольшая комнатка, куда Луиш-Бернарду попросил Себаштьяна поместить его стол и граммофон, привезенные из Лиссабона. Напротив нее, примыкая к гостиной, располагалась столовая для официальных приемов, которая, по контрасту с залом, была значительно проще и симпатичнее: большой, во всю ее длину деревянный обеденный стол на тридцать человек по одну сторону, и настенное панно, изображающее сцену на плантации, с большим хозяйским домом, негритянским жилищем, белым надсмотрщиком, отдающим распоряжения черным работникам, и окружающей всю эту сцену рощей деревьев какао. Над самим столом с потолка свисала большая рама с натянутым на нее расшитым кружевным полотном, напоминающим римский парусник. Когда слуги с каждой из сторон стола раскачивали его, оно действовало как гигантский веер, освежающий сидящих за столом во время трапезы. Как позже установит Луиш-Бернарду, это было важнейшим элементом в доме каждого управляющего плантации и необходимым свидетельством его положения в обществе. Между столовой и кухней находилась проходная буфетная комната со стенами, на которых были укреплены высокие, до потолка полки с посудой. Она соединяла собой две хозяйственные службы дворца. Здесь было всего одно окно, которое, однако, также выходило на небольшую веранду с видом на океан. Луиш-Бернарду приказал поставить сюда стол, достаточный для четырех человек, и сказал Себаштьяну, что именно здесь, а не в огромной столовой, он будет принимать пищу, в том числе и завтракать.
Небольшую перестановку он затеял также и в спальных. Их было три. Главная была просто огромной, с видом на океан, с супружеской постелью из бакаута или священного дерева и двумя предметами мебели в индо-португальском стиле, который ему никогда не нравился. Не полюбил он и среднюю спальню, так что решил сначала расположиться в маленькой, что находилась позади остальных, в задней части дома, выходившей в сад, природный будильник на каждое утро. Там же рядом находилась ванная комната, вполне приличная, с цинковой ванной, хотя и без водопроводной воды, которую заменял самодельный душ с большим баком на пятьдесят литров. Для того, чтобы он заработал, надо было потянуть вниз висящую сбоку цепочку. В обязанности Доротеи, одной из представленных ему служанок, входило наполнять бак или саму ванну теплой или прохладной водой, в соответствии с распоряжением хозяина.
Установив все детали, Луиш-Бернарду сел немного отдохнуть под уличным навесом в передней части дома, где весь день была тень. Он согласился на предложенный ему ананасовый сок и закурил сигарету, глядя на залив, по которому плыли редкие лодки. Половина из них участвовала в загрузке «Заира», который уже начал готовиться к снятию с якоря. Затем, поборов охватывавшую его вялость, он нашел в себе силы и заглянул на кухню. Там были Мамун и Синья, которым он рассказал о своих кулинарных предпочтениях, и осведомился об их кулинарных возможностях. Он узнал, что у губернаторского дворца за городом был собственный участок земли, откуда ежедневно поставлялись свежие фрукты и овощи. Здесь также было собственное хозяйство, где разводились свиньи, куры, индейки и утки. Рыба покупалась на местном рынке, где она была в изобилии, каждый день и по очень низкой цене. На острове выращивали прекрасный по качеству кофе, а остальные продукты регулярно привозились из Анголы — рис, мука, сахар, а также, по специальному заказу, говядина. С этой стороны, будучи, к тому же гурманом, привыкшим хорошо питаться, Луиш-Бернарду оценивал общую картину как более, чем удовлетворительную. Тем не менее, в противовес всеобщему ожиданию на кухне, что «сеньор губернатор к этому часу уже, наверняка, проголодался», он попросил приготовить ему только яичницу со свиной колбасой, очень крепкий кофе с большим бокалом воды и накрыть это все на веранде. Через пятнадцать минут, приняв душ и переодевшись, он уже сидел на веранде, чтобы быть обслуженным, в первый раз Себаштьяном, проникнутым исключительной важностью своей роли, хотя и заметно расстроенным — по поводу недостатка в обеде как самой еды, так и его торжественной церемониальной составляющей. Луиш-Бернарду принялся было за трапезу, но заметил, что Себаштьян оставался рядом, молча и не шевелясь, внимательно наблюдая за каждым его движением. Посчитав, что это неудобно для них обоих, Луиш-Бернарду попросил:
— Себаштьян…
— Да, сеньор губернатор!?
— Прежде всего: я не хочу, чтобы ты называл меня «сеньор губернатор»; когда ты так говоришь, мне кажется, что ты обращаешься не к человеку, а к памятнику.
— Да, хозяин.
— Нет, Себаштьян, снова нет. Давай-ка подумаем. — Вот! Обращайся ко мне «доктор», хорошо?
— Да, доктор.
— Теперь, Себаштьян. Мне хочется немного пообщаться. Поэтому пододвигай-ка стул и садись: я не могу сидеть и разговаривать со стоящим человеком.
— Мне сесть, хозяин?
— Доктор. Да, садись, садись!
С большим для себя трудом Себаштьян пододвинул стул и присел на него с краю, оставаясь на почтительном расстоянии от стола, оглядевшись по сторонам, будто желая убедиться, что его никто не видит. Было заметно, что ему приходится совершать определенное усилие над собой, чтобы понять и приспособиться к особенностям нового господина.
— Скажи мне, пожалуйста, свое полное имя.
— Себаштьян Луиш де Машкареньяш-и-Менезеш.
Луиш-Бернарду тихонько присвистнул, подавив в себе желание расхохотаться: его старший лакей в этих тропиках, затерянных в океане где-то к западу от африканского берега, негр, с кожей, опаленной божьей милостью и солнцем, носил фамилию, представлявшую два довольно знатных португальских рода. Представители династий Машкареньяш и Менезеш никогда не останавливались в Африке, где вообще мало кто из цивилизованных людей находился подолгу, но вот в Гоа и в Португальской Индии[30] имперская знать служила, уже начиная с XVI века.
Носители этих фамилий плавали вместе с Васко да Гамой, воевали вместе с Афонсо де-Албукерке и доном Франсишко де-Алмейдой[31], были воинами и иезуитами, губернаторами и вице-королями, судьями и строителями. От каждого из поколений уезжали туда по одному из рода Машкареньяш, и по одному из Менезеш. Некоторые из них оставались надолго, на десять и более лет, другие — чтобы уже никогда не вернуться и быть похороненными на кладбищах Панаджи[32], Диу или Лутолима[33], где сегодня можно видеть их имена выгравированными по-английски надписями на надгробных плитах:
«То the memory of our beloved….»[34] Вполне может быть, что Себаштьян является внуком или пра-пра-пра-правнуком какого-нибудь Машкареньяша или Менезеша, потерпевшего кораблекрушение у берегов Африки или у экваториальных островов в открытом океане по дороге в Индию. Кроме этого, он мог просто унаследовать фамилию от предка-раба, получившего ее от своего владельца, как это иногда происходило в старые времена в Африке. Или же, наконец, возможно, он был выходцем из самого «нижнего слоя», потомком первого поколения островитян, появившихся здесь в XVI веке, детей первых, приехавших из метрополии колонизаторов и прибывших с континента негров — так сказать, местной «аристократии», метисов, которые, фактически, и являлись первыми господами-управленцами на островах. Именно так они всеми и воспринимались, несмотря на то, что после своего открытия земли находились в собственности капитанов-наместников, которым короли Португалии попросту отдавали далекие и негостеприимные экваториальные владения в обмен лишь на то, чтобы эта целина была ими занята, обжита и освоена.
