Артур Хейли - Колеса
А вместо этого она сказала:
— Ах да, пришло письмо от Кэрка. Он пишет нам обоим. Его сделали редактором отдела очерков в университетской газете.
— Хм, — буркнул Адам без всякого восторга.
— Это ведь для него так важно. — И, не удержавшись, добавила: — Так же важно, как для тебя, когда тебя повышают.
Адам стремительно повернулся к ней, подставив спину огню. И резко произнес:
— Я уже не раз говорил тебе: я свыкся с мыслью, что Грег станет врачом. Собственно, мне это даже нравится. Получить такую профессию нелегко, и когда он ее получит, то будет вносить свой вклад — делать что-то полезное. Но не жди, чтобы я сейчас — или потом — радовался тому, что Кэрк станет газетчиком, да и вообще меня не интересует, что с ним будет.
Это была опасная тема, и Эрика уже пожалела, что заговорила об этом, — плохое получилось начало. Сыновья Адама давно решили, кто кем будет, — задолго до того, как она вошла в их жизнь. И однако же, когда впоследствии этот вопрос всплывал в разговоре, Эрика неизменно поддерживала их, ясно давая понять: она рада, что они не будут по примеру Адама автомобилестроителями.
Позже она поняла всю неразумность такого поведения. Мальчики в любом случае пойдут своим путем; она же добилась лишь того, что озлобила Адама, поскольку сыновья своим выбором как бы показывали несостоятельность его карьеры.
— Но ведь газетчики тоже занимаются чем-то полезным, — как можно мягче сказала она.
Адам раздраженно помотал головой. Он все еще помнил сегодняшнюю пресс-конференцию, которая чем больше он о ней думал, тем меньше нравилась ему.
— Если бы ты встречалась со столькими журналистами, со сколькими встречаюсь я, ты бы, возможно, так не думала. Хоть они и утверждают, что беспристрастны, однако это, как правило, поверхностные, неуравновешенные, предубежденные люди, которые вечно грешат неточностями. Свою неточность они объясняют спешкой, пользуясь этим объяснением, как калека — костылем. И ни руководству газет, ни авторам, видимо, и в голову не приходит, что они оказали бы публике куда большую услугу, если бы работали медленнее и проверяли факты, а не швыряли бы их как попало в печать. Кроме того, эти самозваные судьи критикуют и осуждают недостатки всех и вся, кроме самих себя.
— В этом есть известная доля истины, — сказала Эрика, — но ведь не все газеты и не все, кто работает в них, таковы.
Адам явно не склонен был отступать, и Эрика почувствовала, что дело может кончиться ссорой. Решив все загладить, она пересекла комнату и положила руку ему на плечо.
— Будем надеяться, Кэрк проявит себя лучше тех, о ком ты сейчас говорил, и приятно удивит тебя, — улыбнулась она.
Прикосновение к мужу, с которым у нее так давно уже ничего не было, доставило ей удовольствие, которое она бы охотно продлила.
— Давай отложим этот разговор на другое время, — сказала она. — Тебя ждет твое любимое блюдо.
— Только давай поужинаем побыстрее, — сказал Адам, — а то мне надо еще просмотреть бумаги и не терпится засесть за них.
Эрика сняла руку с его плеча и пошла на кухню. «Интересно, — подумала она, — сознает ли Адам, сколько раз он говорил эти слова в аналогичных обстоятельствах? Они уже стали как присказка».
Адам последовал за ней.
— Могу я чем-нибудь помочь?
— Можешь положить приправу в салат и перемешать.
Он справился быстро, как всегда, умело и тут увидел записку о том, что Тереза звонила из Пасадены.
— Садись и начинай ужинать, — сказала он Эрике. — А я выясню, чего там надо Терезе.
Когда сестра Адама добиралась до телефона, она редко говорила коротко, даже если находилась в другом городе.
— Я так долго тебя ждала, — возразила Эрика, — что одна ужинать не буду. Неужели ты не можешь позвонить позже? Ведь там сейчас только шесть часов.
— Ну хорошо, если действительно все готово.
Эрика заспешила. Растительное масло, смешанное со сливочным, стояло подогретое на кухне. Она принесла кастрюлю в столовую, поставила на треножник и зажгла под ним спиртовку; все остальное уже стояло на столе, сервированном очень элегантно.
Увидев, что она собирается зажечь свечи, Адам спросил:
— А стоит ли их зажигать?
— Да. — И Эрика поднесла к ним огонек. В мерцании свечей на столе заиграло вино.
Адам нахмурился.
— Мне казалось, мы хотели приберечь его для особого торжества.
— Для какого же особого?
— Мы ведь собирались пригласить в будущем месяце Хьюитсонов и Брейсуэйтов, — напомнил он.
— Хаб Хьюитсон не способен отличить «Шато-Латур» от «Холодной утки», ему все равно. Да и разве, когда мы вдвоем, это не торжество?
Адам подцепил кусочек вырезки на длинную вилку и опустил ее в кастрюльку, а сам принялся за салат.
— Почему, — спросил он наконец, — ты всякий раз стремишься подтрунить над теми, с кем я работаю, или принизить мою работу?
— Разве?
— Ты прекрасно знаешь, что да. И это началось, как только мы поженились.
— Возможно, это потому, что мне приходится сражаться за каждую минуту, которую я могу провести с тобой вдвоем.
Но в душе она призналась себе: иной раз она действительно без всякого повода язвит, как, например, только что, когда речь шла о Хабе Хьюитсоне.
Она налила Адаму вина и мягко сказала:
— Прости. Я зря с таким снобизмом отозвалась о Хабе. Если хочешь угостить его «Шато-Латуром», я куплю еще в магазине. — А сама при этом подумала: «Может, мне удастся добыть бутылку-другую тем же способом, как и духи».
— Забудем об этом, — бросил Адам. — Не имеет значения.
Когда на столе появился кофе, он извинился и прошел наверх к себе в кабинет, чтобы позвонить Терезе.
* * *— Привет, начальник! Где ты пропадаешь? Подсчитываешь, сколько прибыли получишь по акциям? — Голос Терезы звучал отчетливо, несмотря на разделявшие их две тысячи миль, — низкое контральто старшей сестры напоминало Адаму детство. Когда он родился, Терезе было уже семь лет. Однако, несмотря на разницу в возрасте, они были всегда дружны, и, как ни странно, даже когда Адаму не было еще и двадцати, Тереза всегда обращалась к младшему брату за советом и часто следовала ему.
— Ты же знаешь мои дела, сестренка. Я незаменим, потому и до дому никак не могу добраться. Иной раз только удивляюсь, как автомобильная промышленность вообще могла зародиться без меня.
— Мы все очень гордимся тобой, — сказала Тереза. — Дети без конца говорят о дяде Адаме. Утверждают, что он непременно станет президентом компании. — Тереза никогда не скрывала своей радости по поводу успехов брата. Она восторженно реагировала на его продвижение по службе — с куда большим энтузиазмом, не без огорчения вынужден был он признать, чем Эрика.
— Как себя чувствуем, сестренка? — спросил он.
— Одиноко. — Пауза. — Ты ждал другого ответа?
— Да нет, просто подумал, что, может, уже…
— Кто-нибудь появился?
— Что-то в этом роде.
— Несколько человек подкатывалось. Я ведь еще не так плохо выгляжу для вдовицы.
— Я знаю. — И это была правда. Хотя до пятидесяти Терезе осталось чуть больше года, она была изящна, как статуэтка, отличалась классической красотой и привлекательностью.
— Вся беда в том, что, когда с тобой рядом двадцать два года был мужчина — настоящий мужчина, — невольно начинаешь всех сравнивать с ним. И сравнения никто не выдерживает.
Муж Терезы, Клайд, был бухгалтером, человеком разносторонних интересов. Он погиб в авиационной катастрофе год тому назад, оставив после себя вдову с четырьмя маленькими детьми, которых они взяли на воспитание, так как собственных детей у них не было. После смерти мужа Терезе пришлось основательно перестроить свою жизнь — и психологически, и материально, что было особенно трудно, так как финансами она до сих пор никогда не занималась.
— С деньгами у тебя все в порядке? — спросил Адам.
— По-моему, да. Но именно по этому поводу я и звоню тебе. Мне иной раз хочется, чтобы ты был где-то поближе.
Хотя покойный зять Адама оставил семью вполне обеспеченной, однако финансовые его дела к моменту смерти были не в полном порядке. И Адам на расстоянии старался по мере возможности помочь Терезе их распутать.
— Если я тебе действительно нужен, — сказал Адам, — я могу прилететь на денек-другой.
— Нет, ты как раз мне нужен там — в Детройте. Меня интересует пай Клайда в «Стефенсен моторс». Акции приносят прибыль, но в них вложена уйма денег — почти все что у нас есть, — и я то и дело спрашиваю себя, следует ли оставить все как есть или продать акции и поместить деньги во что-то более надежное.
Адам понимал, что стояло за всей этой историей. Муж Терезы был любителем мотогонок и болтался на автотреках Южной Калифорнии, так что со временем познакомился с многими гонщиками. Среди них был Смоки Стефенсен — гонщик, на протяжении многих лет выигрывавший призы и в противоположность людям его породы откладывавший денежки, так что, когда он вышел из игры, у него на руках оказалось почти все, что он выиграл. Со временем, используя свое имя и славу, Смоки Стефенсен получил лицензию на продажу автомобилей в Детройте, причем автомобилей Адамовой компании. Муж Терезы, никому ни слова не сказав, вошел в партнерство с бывшим гонщиком и внес почти половину необходимого капитала. Теперь по завещанию Клайда акции перешли в собственность Терезы.
