Виктория Токарева - Лавина (сборник)
Когда летучка окончилась, Вахлаков подошел к Семечкину и тронул его за локоть.
— Гия, — Вахлаков оглянулся на дверь, — у меня к вам просьба.
— Кабинет восемьдесят восемь, — вежливо сказал Гия. — В порядке общей очереди.
— Мое дело особенное, — пообещал Вахлаков. — Для вас как для специалиста оно будет особенно интересным.
— А какая просьба? — спросил заинтригованный Семечкин.
— Сделайте так, чтобы я был молодой.
— Как молодой?
— Ну… мне сейчас пятьдесят восемь, а чтобы было тридцать.
— Это невозможно.
— Почему?
— Потому что это противоречит закону философии.
— Какому закону?
— «Отрицание отрицания». Я не могу менять диалектику, ее Гегель придумал.
— У меня позвоночник болит, — пожаловался Вахлаков. Ему казалось, что можно уговорить Гию, если попросить хорошенько. — Во время войны меня тряхнуло. Я упал, позвоночник сместился и теперь давит на нерв. Вот я с вами разговариваю, а в пояснице как зубная боль и в ногу отдает. Скажите, интересно так жить?
Гия ничего не ответил. Было ясно, что жить с зубной болью в пояснице неинтересно.
— А пусть вам сдвинут позвонок на место, — сказал Гия. — Такую операцию делают. Я знаю.
— Я тоже знаю, — сказал Вахлаков. — Но дело не только в этом.
— А в чем еще?
— Вот раньше мне казалось, что нет такого свидания, из-за которого бы можно было пропустить совещание. А теперь мне кажется наоборот: нет такого совещания, из-за которого можно было бы пропустить свидание…
— Вы влюблены? — догадался Гия.
— Вам, наверное, это странно?
— А сколько ей лет?
— Она моложе моего сына, — уклончиво сказал Вахлаков. — В детском саду работает воспитательницей. Изо всего Чехова только «Каштанку» читала. Это такое счастье… Мне так надоели умные разговоры!
Гия не понимал, что от него требуется.
— Я боюсь попасть в смешное положение, — сознался Вахлаков.
— А… — Гия понял. — Ешьте грецкие орехи. Это помогает.
— Мне надо не грецкие орехи, а тридцать лет!
— А где я вам их возьму? Впрочем…
— Ну? — Вахлаков подался вперед.
— Есть такое лекарство. — Гия отодвинулся, он не любил, когда к нему стояли близко. — ЭМРО. Эликсир мгновенной регенерации организма. О нем писали в прессе. Вам нужно выпить таблетку и выпрыгнуть с седьмого этажа. Вы разобьетесь вдребезги, но эликсир сработает, и вы мгновенно восстановитесь помолодевшим на десять лет. Если хотите помолодеть на тридцать лет, придется прыгнуть три раза.
— А можно прыгнуть с первого этажа?
— С первого нельзя, потому что вы не разобьетесь. С восьмого тоже нельзя, потому что можете не восстановиться. Надо с седьмого.
— А другого способа нет?
— Может быть, и есть, но я его не знаю.
Вахлаков посмотрел в окно. За окном что-то строили, и там медленно, как в забытьи, двигалась стрела подъемного крана.
— Бумага нужна? — спросил Вахлаков. — С человечком?
— Не обязательно, — сказал Гия.
— А свечки тоже не будет?
— Как хотите.
Когда Гия вернулся к себе в кабинет, там сидела Светлана. Занавеска была задернута, и комната, как фужер с шампанским, была наполнена ровным желтоватым светом.
— Можно я буду звать тебя Жора? — спросила она. — А то имя «Гия» какое-то собачье.
Гия достал свечку, поставил ее в вазочку, как цветок, и поднес спичку. От свечи во все стороны брызнули маленькие звезды и полетели по разным траекториям.
Светлана смотрела на них молча и вдруг заплакала. Она плакала с неподвижным лицом, и казалось, будто слезы, медленно идущие по ее щекам, не имеют к ней никакого отношения.
— Я все для тебя сделаю, — поклялся Гия. — Все, что попросишь…
— Сделай так, чтобы он на мне женился…
— Кто?
— Ты не знаешь.
— Он не любит тебя? — удивился Гия.
— Не ругай его.
— Прости, пожалуйста.
— Он любит, — объяснила Светлана, но для мужчины любить и жениться не одно и то же.
— Давай, я женюсь на тебе, — неожиданно предложил Гия.
— Тебе лень, поэтому ты придумываешь что проще.
— А что я могу сделать?
— Поговори с ним. Я скажу, чтобы он к тебе пришел.
— Не знаю я, о чем с ним говорить, — отказался Гия.
— Если он почувствует, что ты хочешь жениться, он тоже захочет. Он очень несамостоятельный и зависит от чужого мнения.
— Зачем тебе такой муж?
Светлана медленно улыбнулась, глядя сквозь Гию.
Первый раз он видел ее в хорошем настроении. В этот вечер Гия неожиданно для себя напился.
Они выпивали с Пашей — соседом по квартире — и разбирали свои противоречия.
Паша учился в вечерней школе, работал шофером такси, был холост, мечтал жениться на некрасивой женщине с двумя детьми. Ему казалось, что красивая и свободная за него не пойдет, а если и пойдет, то на другой же день пожалеет.
Гия был более самоуверен. Он, как правило, нравился женщинам — правда, не тем, которым хотел.
Они говорили о любви, о счастье — личном и общественном. О своем деле и о специфике каждой специальности. Паше все люди представлялись как пассажиры такси, а Гие — как публика в зрительном зале.
— А почему ты ушел из Госконцерта? — спросил Паша.
— Скучно стало, — объяснил Гия. — Каждый день одно и то же: берешь пустую корзину, достаешь оттуда курицу.
— Живую?
— Конечно.
— А как это у тебя получалось?
— Ловкость рук и никакого мошенства.
Они пили старку и пели послевоенные песни, потому что знали слова. Паша от старки краснел, а Гия, наоборот, бледнел. В детстве он часто болел ангиной, у него было слабое сердце.
— «На рейде большом легла тишина, и город окутал туман», — внимательно, красиво пел Паша.
Гия вдруг первый раз за свои тридцать лет понял смысл слов и представил себе тяжелую, будто пыльную воду, одинокий корабль и город, неясно выступающий из тумана.
«Прощай, любимый город! Уходим завтра в море!» Гия уложил лицо в ладони, закрыл глаза — и, раздерганный хмелем, пел знакомую незнакомую песню. Слушал себя и Пашу и сладко, легко тосковал непонятно о чем. Ему было жаль себя, и любимый город, и блестящие волосы Светланы Цыганковой.
Домой Гия возвращался через окно. Он вышел на Пашин балкон и с его балкона полез на свой. Балконы были смежные, один являлся как бы продолжением другого. Их отделяла кирпичная кладка шириной в полметра, и, чтобы попасть с одного балкона на другой, надо было пройти эти полметра по балконным перильцам. Удобнее было, конечно, ходить в Дверь, но после одиннадцати соседи запирали дверь на цепочку и ложились спать. Гие не хотелось будить соседей.
