Андрей Жвалевский - Типа смотри короче
Короче, девчонок я не боялся, а с Катей даже пару раз целовались, только она не очень целуется. Сразу видно — неопытная.
Но одна загадка меня всё время мучила. Сеструха с подругами очень любила про любовь перетереть. Ну, типа там, чтобы голова кружилась от одного только взгляда. Или: «А он как посмотрит — у меня туман перед глазами!» У каждой хоть по разу голова кружилась и туман был. А ещё иногда всё лицо гореть начинало или там во рту пересыхало. Или: «Сердце так — бух-бух-бух!»
У меня такого ни разу не было. То есть во рту иногда пересыхало, но это если я, например, в футбол долго играю или спорю с кем-нибудь. А тумана вообще никогда, и голова кружилась только на крыше соседней стройки, куда я на спор залезал. Кстати, и сердце тогда бухало. Но это от высоты, а вот чтобы от любви — ну ни разу! Я решил, что это такая девчоночья особенность, а у пацанов любовь по-другому случается. Или вообще у нас никакой любви не бывает.
Но однажды я всё это на себе попробовал.
Сижу это я на истории, ничего такого не ожидаю. Ну голова немного побаливает, но это у меня всегда так в понедельник на первом уроке. И тут смотрю на Катю, которая через проход сидит — и вдруг туман перед глазами! Серьёзно! Я удивился, конечно, проморгался, глаза протёр… вроде туман прошёл. Но зато чувствую, что щёки гореть начинают. Я и тут не въехал, что творится, но когда во рту пересохло и сердце бухать начало — тогда сообразил.
Вот она, любовь!
Я так ошалел, что не услышал, как меня историца вызвала, не дождалась ответа и пару влепила. Витька меня всего локтем истыкал, а я сижу и туплю. Только иногда на Катю гляну — и меня пот прошибает.
Как до перемены дожил, не помню. Хотел к Кате подойти и что-то сказать, но во рту сухо, слова застревают. Да и что я ей скажу? «Я тебя люблю!» — чтобы весь класс ржал? Всю перемену на неё молча пялился, кажется, напугал. А на втором уроке туман в глазах, вата в ушах, чувствую — весь горю. И такой про себя думаю: «Круто! Вот чего девчонки от неё тащатся, от любви-то!» Но как-то смутно думаю, как не про себя.
А потом математик мне лоб потрогал, что-то спрашивал, но я к тому времени уже вообще ничего не соображал…
…Пришёл в себя дома, с холодной грелкой на лбу. Мама вокруг меня бегает, что-то противное пить заставляет. Оказалось, у меня жар был за сорок. Математик меня к врачу отвёл, тот «скорую» вызвал, маме позвонил.
Короче, не любовь это была, а респираторный вирус. Я под это дело всю неделю просачковал. В пятницу Катя набралась смелости и пришла навестить. Родители на работе, сеструха в универе. Мы с Катей опять целовались.
Кстати, мне понравилось гораздо больше, чем в первые два раза. То ли она целоваться где-то научилась, то ли я в неё всё-таки немного влюбился.
Типа смотри короче
Вероника Александровна, редактор с тридцатилетним стажем, иногда брала работу на дом. Не только ради денег — просто кругом столько безграмотности и неумения составлять слова в предложения! Даже на телевидении! Вероника Александровна надеялась хоть чуть-чуть повлиять на ситуацию, причесав и пригладив ещё несколько статей, речей и рукописей.
Она как раз трудилась над выступлением одного прославленного академика, когда в квартиру влетел, как метеор, её внук и душевная боль — Никита.
— Баб! — заорал он с порога. — Короче…
Вероника Александровна чуть не застонала. Прославленный академик был по образованию агроном, и править его мудрые мысли оказалось сущим мучением. А тут ещё внук со своим «короче». А ведь она ему тысячу раз говорила!
— Без «короче»! — строго сказала Вероника Александровна, не отрываясь от распечатки.
Никита приплясывал от нетерпения, но спорить не стал — так ему хотелось поведать хоть кому-нибудь распирающую его новость.
— Смотри… — начал он, но и это слово бабушка-редактор считала паразитом.
И не без оснований.
— Без «смотри»! — и она быстрой рукой черкнула в лежащей перед ней странице.
Так хирург-онколог стремительно вырезает злокачественную опухоль, пока она не дала метастазы.
Внук сжал кулаки. Он знал — когда бабушка в таком состоянии, лучше подчиниться.
— Типа…
— Какое «типа»? Что за «типа»?! — Вероника Александровна бросила на внука свирепый взгляд поверх очков.
Это был взгляд советского снайпера, который взял на мушку фашистского фельдмаршала. От бессилия Никита замахал руками.
— Баб! — почти заплакал он. — Короче, смотри!
— Никита!
— М-м-м… Короче…
— Без «короче»!
— Ну… типа, смотри…
— Никита, что я тебе говорила по поводу слов-паразитов?
— Что? А, ну да… Короче, смотри…
— Без «короче»! И без «смотри»!
— Типа… то есть… короче… нет-нет! Баб! Смотри…
— Никита!
Бедный Никита в отчаянии тряс кулаками перед носом Вероники Александровны, но она не собиралась сдаваться. И, как назло, внук не мог начать рассказ без слов, которые вызывали у бабушки изжогу.
— Баб! Ну чё ты? Смотри… Ой, блин…
— Никита! — Вероника Александровна поняла, что повышает голос на ребёнка, и постаралась взять себя в руки. — Если я ещё услышу от тебя эвфемизм грязного выражения…
— Ну ба-а-аб! Ты послушай! Смотри… Нет! Я… в смысле… ну, короче…
Никита понял, что ещё немного — и он выхватит у бабушки стопку листов и порвёт на мельчайшие кусочки. Он закусил губу и тихонько завыл. Вероника Александровна не собиралась приходить ему на помощь.
Неизвестно, чем бы закончилось дело, если бы не зазвонил домашний телефон. Никита схватил его, как умирающий от жажды в пустыне путешественник хватает флягу с водой.
— Да? Ага… — По лицу внука бабушка догадалась, что фляга оказалась пустой. — Баб, это тебя!
Сунув Веронике Александровне трубку, Никита помчался на кухню, на ходу доставая мобильник. Бабушка проводила его неодобрительным взглядом и только после этого поднесла телефон к уху:
— Алло? Да, Леночка, читаю… Ну как тебе сказать… Не Чехов, надо признаться…
С кухни доносился возбуждённый голос Никиты: «Короче, смотри! Там сейчас Витька подрался!.. Типа я вру?! Короче, смотри…»
Вероника Александровна поморщилась и прикрыла свободное ухо рукой:
— Да, Леночка, я слушаю… Нет, тут малой кровью не обойдёшься! «Нельзя не признать, что мы достигли…» Ну зачем это?! Почему нельзя просто «Мы достигли»? Или «нелишним будет отметить…», «со всей очевидностью надо признать…». Зачем это всё? А вот вообще шедевр: «Не стоит останавливаться на том, что следует упустить из фокуса нашего дискурса…» Господи! «Упустить из фокуса»! Белинский в гробу весь извертелся! А за «дискурс» я его вообще распять готова! Я не буду это редактировать!
