Михаил Веллер - Легенды разных перекрестков (сборник)
Хватает студент голову, дуя на пальцы кидает ее в кастрюлю, возвращает на плиту, материт в сердцах честную глупую компанию. Соседу спускает штаны и заливает ожоги растительным маслом и одеколоном, остатками одеколона соседке трет виски и шлепает по щекам, она открывает глаза и отпрыгивает от него, людоеда, в страхе за людей прячется.
Студент молит и объясняет. Соседи жаждут кары. Звонят в скорую – через одного плохо с сердцем. Ошпаренному особенно плохо на полметра ниже сердца. Обморочная заикается. Заикается, но в милицию звонит: а ну пусть разберутся, чья головушка-то!
…Обычно реакции медицины и милиции совпадают, но здесь разошлись решительно. Эскулапы валялись от восторга и взахлеб вспоминали студенческие развлечения; милиция же рассвирепела и приступила к допросу с пристрастием и даже применением физического воздействия: дал старшина анатому в ухо, чтоб вел себя потише и выглядел повиноватее.
С гигантским трудом удержался он в институте, оправдываясь безмерной любовью к медицине и почтением ко всем ее древним традициям. Голова вернулась в анатомичку, студента же с работы в анатомичке выгнали, разумеется, с треском; и со стипендии сняли на весь следующий семестр.
К слову уж сказать, зачет по анатомии он с первого захода завалил. Балда.
АРТИСТ
Был в Ленинграде вполне известный актер Зиновий Каморный; как бы почти звезда полупервого ряда на вторых ролях. Такой стройный, красивый, дерзко-обаятельный – часто снимался в ролях всяких белогвардейских поручиков или преступников с привлекательной порочностью.
Девицы там висели гроздьями и дрыгали ногами. Это дело он понимал. Такой советский плэйбой, душка-киноартист.
И хороший, кстати, актер! Мог бы карьеру возвести. Но керосинил по-черному, штопором в брызги: от запоев лечился.
Жена с ним не выдержала, ушла. Он ее метелил дико. Как нажрется, так и коммуниздит. Или по знакомым скрывалась, или в травме лечилась; куда же… Его адресок на скорой и в милиции уже знали.
И вот он набанкетился в угар и дым с ошалелой поклонницей, с утра сгонял ее за литром на опохмел и стал метелить. Но она сопротивлялась, так он решил ее резать.
Соседи на дикие вопли застучали в дверь, задергали, загрозили: привычный случай; опять… А девица вьет адские рулады – спасайте! насмерть убивают!
Пока прождешь вызванной милиции, э. А внизу шлепал себе с дежурства милиционерик. Ему замахали, призвали. Прибегает наверх.
Из-за двери – радиопьеса ужасов на полную громкость! Он грохочет кулаком, сапогом: милиция! А ни фига. Помогите!!!
Вышибли с соседями дверь. Дух ханыжный, в пустых стенах бутылки катаются. И посреди композиции артист Каморный, опухший вампир с парикмахерской бритвой: Иван Грозный убивает свою дочь. А-а, рычит безумно, бабу в обхват – и лезвие к горлу! Еще шаг! и катайте голову. Кровь показывается на шее.
Ай, ой. Ситуация требует мгновенных действий. И милиционер действует: дергает пистолет и первым же выстрелом в упор очень удачно засаживает бабе в бедро. Их на службе мало тренируют на снайперскую стрельбу при скоротечных контактах. Опыта нет: у него все трясется от зубов до колен.
Девица оседает, милиционер укрепляет шпалер двумя руками – шар-рах артисту Каморному да посередь лба. Тот, естественно, бритву выпустил и сам лег. Порядок восстановлен.
Соседи протолкнули воздух, ахнули, охнули. Все тихо.
Блюститель порядка осознал остекленело, соотнес картину с инструкцией и выпалил третий в потолок. В качестве предшествующего предупредительного выстрела.
Едет милиция, едет скорая: Бородино! Девица лежит на стеклотаре, стоны испускает. В бедре у нее дыра, на шее порез, под глазом синяк. Артист Каморный лежит смирно. Бритва в крови, из пистолета дымок, у народа глаза по чайнику.
Девице – повязка и шина, перебита бедренная кость, артисту Каморному – вызывается транспорт везти в морг, участники и свидетели – приступаем к даче показаний. Фельдшер милиционеру: благодарим за отличную стрельбу. Милиционер – мрачно ему: у меня еще пять в обойме. Профессиональный юмор.
Соседи за милиционера горой. Радуются, что отмучились; задоставал их артист Каморный своим талантом.
На похоронах народу была куча. От театра, от кино, венки, речи: скорбь. Девки милицию проклинали.
Того парня еле потом оправдали. Упорно дознавались о порядке выстрелов и меткости попаданий. Еле соседи отовраться помогли.
БЫТОВАЯ ТРАВМА
Вот лето, воскресенье, позднее утро. Мама с папой сына отправили в пионерский лагерь – расслабляются вдвоем душой и телом. Она на кухне завтрак готовит, огурчики режет, он в комнате пол натирает – обычная однокомнатная квартира. Одинцовский проспект, верхний этаж, окна настежь распахнуты. Внизу озеро блестит, народ загорает. А жара стра-ашная стояла. И они как встали, так голые и ходят. Еще вполне нестарые, наслаждаются свободой.
Трет он паркет, потеет, мышцами поигрывает, а пиво в холодильничке, вода в ванной, жена голая на кухне, – музыка играет.
А под окном тихо сидел их сиамский кот. Балдел от духоты, сквознячок ловил.
Ну, а поскольку муж голый, все его хозяйство в такт движению соответственно раскачивается. И кот сонным прищуром это движение лениво следит…
Сиамские кошки вообще игривые. У них повышенно выражен охотничий инстинкт.
Муж, маша щеткой на ноге и своим прочим, придвигается ближе, ближе, кот посмотрел, посмотрел, неприметно собрался – и прыг на игрушку! Когтем цоп! – поймал.
Муж от неожиданности и боли дернулся, поскользнулся голой пяткой на натертом паркете, на каплях пота, щетка с другой ногой вперед вылетела – и он с маху затылком да об пол: бу-бух!
Жена слышит из кухни – стук.
– Саша, что там у тебя?
Никакого ответа.
– Сашенька, – зовет, – что там у тебя упало?
Что упало. Ага; Железный Феликс споткнулся. Полная тишина. А когда, надо заметить, человек так навзничь башкой падает – звук деревянный, глухой, как чурка.
Пошла она посмотреть. Лежит он, в лице ни кровинки, глаза на лоб закатились. «Господи! что случилось!..»
Кратковременный рауш. Вырубился. Затылком-то тяпнуться.
Кот на шкаф взлетел, смотрит сверху круглыми глазами – тоже испугался.
Ах, ох, да что делать; вызывает скорую, брызжет водой, сует нашатырь. А кот следит, как у нее груди болтаются…
К приезду он кое-как оклемался: зеленый, в холодном поту, тошнота и головокружение; классическая картина сотрясения мозга. Ну что – надо госпитализировать.
Заполняет врач карточку, как да что, а жена излагает детали в трагической тональности: ведь не чужой предмет пострадал.
В новые лифты носилки, известно, не лезут, и тащат они его сверху вручную. И как глянут они на страдальческую рожу пострадавшего, представят ситуацию, вообразят себе в лицах эту паркетную корриду с размахиванием гениталиями и охотником-котом, так их хохот и разбирает. Медбрат икает. Врач вздрагивает. И нападает на них дикий гогот, истеричное грохотанье, и оступается врач мимо ступеньки, и они вываливают к черту больного на лестницу. И он ломает руку.
