Альберто Моравиа - Римлянка
— Какой красивый перстень! — восторженно сказала я.
Опустив глаза, он посмотрел на перстень и ответил:
— Это перстень моего отца… я снял кольцо с его пальца, когда он умер.
— Ох, — сказала я, как бы извиняясь, и, показав на обручальное кольцо, добавила: — Вы женаты?
— А как же иначе, — ответил он с мрачным видом, — у меня есть жена, дети… есть все.
— А ваша жена красива? — робко спросила я.
— Не так красива, как вы, — тихо сказал он серьезным и торжественным тоном, как будто сообщал что-то очень важное. Рукой, на которой были кольца, он попытался коснуться моей ладони. Но я тотчас же отстранилась и как ни в чем не бывало спросила:
— Вы живете вместе?
— Нет, — ответил он, — жена живет в… — и он назвал далекий провинциальный город, — а я живу здесь… совсем один… я надеюсь, вы навестите меня.
Я сделала вид, что не расслышала его слов, сказанных печальным, дрожащим голосом, и спросила:
— А почему так? Почему вы не живете вместе с женой?
— Мы разошлись полюбовно, — объяснил он, — я был совсем еще мальчишкой, когда меня женили… свадьбу устроила моя мать… вы знаете, как делаются такие дела… девушка из хорошей семьи с хорошим приданым… родители договариваются о свадьбе, а потом дети вынуждены пожениться… Жить вместе с женой? А вы на моем месте стали бы жить с такой женщиной?
Он вынул бумажник, открыл его и протянул мне фотографию. Я увидела двух девочек, похожих друг на друга как две капли воды, у обеих были черные волосы, бледные лица и светлые платьица. Позади, положив руки им на плечи, стояла маленькая женщина с черными волосами и бледным лицом, у нее были круглые, как у совы, глаза, а лицо злое. Я вернула фотографию, он положил ее в бумажник и выпалил единым духом:
— Нет… я хотел бы жить с вами.
— Но ведь вы меня совсем не знаете, — ответила я, встревоженная его горячностью.
— Я вас прекрасно знаю, уже целый месяц я наблюдаю за вами… Я знаю о вас все.
Он сидел, отодвинувшись от меня, говорил со мной почтительно, но было видно, что он сильно взволнован, от чего глаза его готовы выскочить из орбит.
— У меня есть жених, — ответила я.
— Джизелла мне рассказала, — произнес он глухим голосом, — но мы не будем говорить о вашей помолвке… какое это имеет значение? — И он сделал рукой резкий и небрежный жест.
— Для меня это имеет значение, — заявила я.
Он посмотрел на меня и сказал:
— Вы мне очень нравитесь.
— Я это заметила.
— Вы мне очень нравитесь, — повторил он, — вы даже не представляете как.
В самом деле, он был похож на безумного. Но меня успокоило то, что он сидел далеко от меня и не пытался больше взять меня за руку.
— В том, что я так вам нравлюсь, нет ничего плохого, — сказала я.
— А я вам нравлюсь?
— Нет.
— У меня есть деньги, — сказал он, и лицо его судорожно передернулось, — у меня достаточно денег, чтобы сделать вас счастливой… если вы навестите меня, вы не раскаетесь.
— Мне не нужны ваши деньги, — спокойно и мягко сказала я.
Казалось, он не расслышал и продолжал, глядя на меня:
— Вы очень красивы.
— Спасибо.
— У вас прекрасные глаза.
— Вы так думаете?
— Да… и рот у вас тоже прекрасный, я хотел бы поцеловать его.
— Зачем вы говорите мне такие вещи?
— Я хотел бы всю вас целовать… всю…
— Почему вы так разговариваете со мною? — снова возразила я. — Это нехорошо… я помолвлена и через два месяца выйду замуж.
— Извините меня, — сказал он, — но мне доставляет удовольствие говорить такие вещи… считайте, что я не говорил вам ничего.
— Далеко ли еще до Витербо? — спросила я, желая переменить разговор.
— Мы почти приехали… в Витербо мы пообедаем… разрешите за столом сесть возле вас?
Я рассмеялась, в конце концов такое сильное чувство подкупало меня.
— Ладно, — ответила я.
— Вы будете сидеть рядом вот так, как сейчас, — продолжал он, — мне достаточно вдыхать запах ваших волос.
— Но я ведь не надушена.
— Я подарю вам духи, — сказал он.
Мы уже въехали в Витербо, и машина замедлила ход. В продолжение всего пути Джизелла и Риккардо, сидевшие впереди нас, молчали. Но как только мы выехали на центральную улицу, полную народа, Джизелла обернулась к нам и сказала:
— Ну, как вы там? Вы думаете, мы ничего не видели?
Астарита молчал, а я запротестовала.
— Ничего ты не могла видеть… мы разговаривали.
— Рассказывай… — ответила она.
Я была удивлена и даже немного рассержена как поведением Джизеллы, так и молчанием Астариты.
— Но ведь я тебе говорю… — начала я.
— Рассказывай… — опять повторила она, — но ты не бойся… мы ничего не скажем Джино.
Мы остановились на площади, вышли из машины и начали прогуливаться по центральной улице среди нарядно одетой толпы под мягкими лучами яркого ноябрьского солнца. Астарита ни на минуту не оставлял меня. Он был серьезен, даже мрачен, высокий воротничок упирался ему в подбородок, одна рука была в кармане, а другая вяло повисла вдоль туловища. Казалось, что он не просто гуляет, а охраняет меня. Джизелла громко смеялась и шутила с Риккардо, и люди оборачивались на нас. Мы вошли в кафе и стоя выпили вермута. Вдруг я заметила, что Астарита цедит сквозь зубы какие-то ругательства, и спросила у него, в чем дело.
— Вон тот идиот возле двери нахально смотрит на вас, — с возмущением сказал он.
Я обернулась и увидела, что какой-то худощавый молодой блондин в самом деле смотрит на меня, застыв на пороге кафе.
— Что же тут плохого? — весело сказала я. — Он на меня смотрит… ну и что же?
— Я готов подойти к нему и набить морду.
— Если вы это сделаете, я больше никогда не буду с вами видеться и не буду разговаривать, — сказала я, начиная раздражаться. — Вы не имеете права… вы мне никто…
Он ничего не ответил и пошел к кассе заплатить за вермут. Мы вышли из кафе и снова начали прогуливаться по улице. Солнце, гул и движение толпы, здоровые и румяные лица провинциальных жителей подействовали на меня успокаивающе. Когда мы вышли на маленькую пустынную площадь, расположенную в конце улицы, я сказала, показывая на простой маленький двухэтажный дом, стоящий за церковью:
— Вот если бы у меня был такой хороший домик, как этот, я была бы готова остаться здесь навсегда.
— Боже сохрани, — ответила Джизелла, — жить в провинции, и вдобавок в Витербо… ни в коем случае, хоть озолотите меня.
— Тебе бы скоро здесь наскучило, Адриана, — подхватил Риккардо, — кто привык к столице, в провинции жить не может.
