Дина Рубина - Старые повести о любви (Сборник)
– Вот и прекрасно!
Мы замолчали. Я смотрел на Надю, а она смотрела куда-то под ноги себе. Потом, так же неожиданно, как у нас дома, подняла глаза, и я опять поразился их выражению – усталости и мудрости. Под глазами, как и в прошлый раз, лежали темные круги.
– Надя, а почему вы так плохо выглядите? – тихо спросил я, – почему у вас такие круги под глазами?
Она улыбнулась и пожала худыми плечами под грубым коричневым свитером.
«Идиот, – подумал я, – кретин! Хорошенькое начало: „Вы плохо выглядите“. Нет, ясно, – начинать надо с чего-то постороннего, легкого, необязательного, желательно смешного». И я спросил:
– Вы здесь живете? В этом подъезде?
– Ну да... – кивнула она.
– Вот так совпадение! – воскликнул я как можно легче. – Здесь у вас проживает личность с устрашающей фамилией Булдык.
– Есть такой, – спокойно сказала она и посмотрела на меня.
– Ну так, думаете, чего я в воскресенье в форму вырядился? Пришел припугнуть вашего Булдыка.
– Бесполезно, – сказала она. – Горбатого, знаете, что исправит?
– Серьезно? Такой мерзавец?
– Именно такой.
– Говорят, там вся семейка, как на подбор, – продолжал я, – старший сын сидит за грабеж, второй еще за что-то, да и дочь непонятно кто.
– Почему непонятно? – спокойно возразила она. – Я и есть его дочь.
Желтый листик ясеня кувыркнулся откуда-то сверху и застрял на ее плече в грубой вязке свитера. Мы молчали. Я понимал, что погиб, потому что этот пасьянс – баба с дедом, Маргарита, я, Надя и Булдык – никогда не сложится. Тут надо кого-нибудь изымать. Бедный дед, подумал я, это будет третий инфаркт, он не переживет.
Надя опять подняла на меня измученные глаза и вдруг улыбнулась.
– Вы так испугались, Саша. Что ж вы так испугались? Ну, идите, стращайте его, это ж ваша работа. Только учтите, что все действительно бесполезно.
– Это не моя работа, – хмуро буркнул я, – меня попросили. В порядке общественной нагрузки.
– А, – сказала она. – Ну, все равно. Идите. Я могу здесь постоять, чтобы не стеснять вас.
– Да никуда я не пойду! – огрызнулся я. И мы опять обреченно замолчали.
– Я люблю вас... – проговорил я, тоскливо глядя мимо нее, на окна школы. Мне было все равно, что она обо мне подумает, потому что со мной и так все было кончено. – Я не знаю, как это случилось, вы совсем не в моем вкусе, и вы мне, в общем, не нравитесь. Я вас люблю... Я все эти дни хожу и о вас думаю, и повод придумываю, чтобы встретиться. У меня на работе черт знает, какие неприятности, а я только о вас думаю. Я даже хотел пойти кровь сдать, чтобы вас увидеть.
Она усмехнулась и проговорила:
– Саша, Саша... Никакой перспективы. Я совершенное «не то». Вы хороший порядочный мальчик.
– Из хорошей семьи, – зло подсказал я ей.
– Конечно, – упрямо продолжала она, – из хорошей семьи. Мне про вас Валентина Дмитриевна все рассказала... Как вас на кафедре оставляли, аспирантуру предлагали, а вы из каких-то донкихотских соображений... в милицию...
– Это все ерунда, – перебил я ее, – главное – я могу ушами шевелить.
– Я старше вас, – веско произнесла она.
– Я знаю. Вы на пенсии и у вас вставная челюсть.
– У меня ребенок, – добавила она.
– У меня тоже! Вы меня не переторгуете.
Она вздохнула, наклонилась и сильно выжала в ведро тряпку. По всему было видно, что ей часто приходилось иметь дело с невменяемыми.
– Саша... – грустно сказала она. – Все. Не морочьте себе голову. Выкиньте эту глупость из своей светлой головы. – Подняла ведро и, не оглядываясь на меня, вошла в подъезд.
Я сидел на лавочке у подъезда и смотрел на акробатику падающих листьев. Куда их только не заносило... Так, ты готов, сказал я себе, иди домой. И действительно, хотел подняться и идти домой, потому как – ну, что здесь высидишь? Но в эту минуту из подъезда вышла Надя, в тех же брюках и свитере, в той же косынке. Села рядом со мной, неторопливо раскатала засученные рукава свитера и, щурясь от солнца, сказала, как будто и не уходила:
– А мне на днях ордер должны выдать. Будет у нас с Митькой квартира, свой дом, своя крепость. И заживем мы как боги – в покое и благодати.
– А я? – спросил я.
– А вы идите домой, Саша, – мягко сказала она.
* * *– Ну, что? – с живым интересом спросила баба, открыв дверь, – что он сказал, этот Булдык?
– Сказал, что больше не будет. Дал честное пионерское.
– Вот видишь, Саша, ты сегодня действительно сделал полезное дело, – серьезно и с увлечением продолжала баба, – если б все, что ты делаешь...
– Баба, кончай классное руководство, – перебил я ее. – Не трогай меня, ладно?
– Ладно, ладно, я понимаю, ты устал... Да, ты знаешь, что в нашем домоуправлении собираются организовать кружок «Государство и право»!
Я поплелся мимо нее в детскую, снял форму, стал медленно натягивать домашнее.
– И я подумала, что ты бы мог выкроить время и вести этот кружок.
– Никогда! – отрезал я. – Лучше сдохнуть, чем втравиться в ваше жэковское мероприятие. И я же просил, баба, не трогать меня сейчас, хоть пять минуточек.
– Кто тебя трогает! Я просто рассказываю.
Я повалился на тахту, лицом в подушку. Баба села рядом.
– Люська из третьего подъезда просила, чтоб ты помог ей картошку с рынка принести, все-таки зима на носу, а она одна. Я обещала, что ты обязательно поможешь...
Я молчал, уткнувшись лицом в подушку.
– Да! – воскликнула она обрадовано, словно вспомнила что-то важное, – ты знаешь, почем литр теперь носит молочница молоко тете Соне?
Я сел на тахте, отшвырнул подушку и заорал:
– Я же просил! Можно меня оставить в покое?! Могу я полчаса пожить без твоих домоуправлений, Люсек и тетьсонь? Имею я человеческое право подумать о чем-то своем? Вдруг мне тошно сейчас, вдруг мне не до твоей Люськи, может быть такое или нет?!
– По пятьдесят копеек... – тихо, по инерции закончила баба, поднялась и, прежде чем прикрыть дверь, сказала с оскорбленным видом:
– Негде котику издохти...
В молодости дед несколько лет служил в Белоруссии, поэтому баба знает много белорусских словечек и поговорок.
Я лежал и слышал, как пришла со двора Маргарита, с грохотом бросила в коридоре железные совок и лопатку, крикнула:
– А где Саша? – и баба ей ответила тем же оскорбленным голосом:
– Вон твой Саша, в детской, ходит-ищет: «а где здесь у меня был пятый угол?»
Маргарита ничего не поняла, погрохотала в коридоре фанерным своим ящиком с игрушками, и опять хлопнула дверью – побежала во двор, к друзьям. Уже на лестнице слышен был ее пронзительный вопль: «Юсупка! Только попробуй своим проклятым самосвалом наезжать...» – и все затихло. Маргарита оракул и лидер всей дворовой малышни. В этом она не в меня и не в Ирину, а наверное, в бабу с дедом.
