Эдуард Лимонов - Палач
Оскар поднимает плетку и наносит первый длинный удар, распластывает восемь концов о правую пухлость миссис Вудъярд.
— У-уу! — скулит, дернувшись, Сюзен.
Оскар снимает хвосты с тела миссис и опять опускает все восемь на ее полушария, но теперь стараясь ударить так, чтобы концы плетки, завившись под попку миссис, попали отчасти между ног, в раздвоенность, в дышащий сыростью на Оскара Большой Каньон миссис, о котором она, озабоченная нападением на поверхность попки, на некоторое время забыла… Вз-ыы! — свистят хвосты.
— Уууууууууу! — тонкой струйкой вылилось изо рта писательницы, и она, шлепнув ляжками, сдвинула ноги и некрасиво свалила свой зад набок, на одну сторону, как корова, у которой внезапно отказали задние ноги. — Не на-адо!
— «Женщина подсознательно всегда ищет, кому бы подчиниться», — бесстрастно возглашает Оскар, — Повтори! — И наносит следующий удар таким образом, чтобы концы плетки хлестнули по незащищенному теперь животу животного. — Повтори!
Сюзен всхлипывает, мычит, но не повторяет. Ее растерянности и почти шоковому состоянию способствует еще и то, что перед актом Оскар уговорил ее проглотить пару квайлюдов. В мозгах ее, очевидно, рушатся миры и дышат жаром огненные печи.
Оскар, решив раз и навсегда сломать волю миссис Вудъярд, в сокрушительном налете хлещет ее некоторое время, не останавливаясь на отдельные удары, стараясь попадать на самые нежные части — груди, живот, шею и между ног…
— Повтори! — требует он по окончании налета и, обойдя вновь свою деревянную гильотину с прикованной к ней жертвой, хватает жертву за волосы и насильно раскрывает ей руками склеившиеся от слез глаза. — Повтори!
— …Женщина… подсознательно… — хрипит, глотая слезы, то, что осталось от знаменитой писательницы, — …всегда ищет… кому бы подчиниться…
— Прекрасно! — восклицает Оскар. — Я тобой доволен. Хорошая, девочка! Сейчас ты получишь награду. — И, раздвигая пальцами блеклый липкий рот Сюзен Вудъярд, грязный рот, он кладет ей на большие губы свой сернозапахнувший, вдруг налившийся в полную силу, тяжелый член. — Не закрывай глаза, сука! — предупреждает Оскар и, глядя Сюзен в глаза, властно и глубоко вдвигает член ей в рот…
2Оскар посадил Сюзен в такси уже в третьем часу ночи. Он претворял в жизнь свою новую теорию поведения палача, по которой он, палач, должен соблюдать дистанцию между собой и жертвой. Оставить жертву на ночь означало сблизиться, сократить расстояние между господином и рабыней, потерять эффект неприступности и преобладания. Оскар уже имел опыт с Женевьев де Брео, и этот опыт научил его, что дружески сближаться с жертвой вредно. Сближение развращает жертву. Поэтому, отъебав миссис Вудъярд так сильно и много, чтобы удовольствие от наслаждения перевешивало значительно чувство унижения в ней, Оскар выставил ее.
— Гуд бай, Сюзен, — сказал Оскар, открыв перед Сюзен дверцу желтого кеба, остановившегося перед ними на Седьмой авеню. И позволил себе холодно поцеловать ее в угол рта.
— Гуд бай, господин!
Сюзен Вудъярд, обхватив обеими руками шею Оскара, поцеловала его сама. Поцелуй был липкий, вязкий и… верный. Лисья шуба миссис пахла приятно, еще чуть затхло, шкафом — зима только началась, — но приятно.
«Некоторая признательность заключалась в поцелуе миссис Вудъярд, — подумал Оскар, глядя, как кеб совершает поворот, — очевидно, в конце концов все совершенное над нею Оскаром ей понравилось. Наверняка она появится в следующий раз. А если нет?»
Оскар решил немного прогуляться по Вилледжу, и, запахнув полушубок на меху, он перешел Седьмую авеню и, выйдя на Бликер-стрит, пошел по ней на Ист…
Разумеется, она появится и в следующий раз, размышлял Оскар. Какие любовники могли быть до него у миссис Вудъярд? В среду, в которой живет Сюзен Вудъярд-писательница, редко проникают чужие. А если и проникают, то избранные, безусловно, уже изрядно истоптанные жизнью самцы, потерявшие по пути «наверх» и воображение, и изобретательность в сексе, если не сам секс. На, может быть, десятке или более парти, на которые успела сводить Оскара Женевьев, он видел, какие мужчины могли быть у Женевьев или Сюзен до него. Мясомассые, часто толстые, лысые или полулысые, находящиеся постоянно в состоянии полусна от того, что десятилетиями уже хорошо обедают и пьют за обедом красное вино. Имеющиеся «наверху» в небольшом количестве молодые люди предпочитали молодых же девушек, а не сорокалетних и пятидесятилетних дам. В большинстве же своем американские мужчины из круга Женевьев и Сюзен, из культурной среды, не были опасны Оскару. Лучшие мужчины оказывались гомосексуалистами… Нет, решительно у него было совсем не много конкурентов. К тому же, Оскар, не забывай, что ты — европеец, а не американец, это придает тебе дополнительный шарм, некую утонченность и таинственность, напомнил себе Оскар.
Оскар остановился перед зеркальной витриной закрытого в это время ночи кафе, чтобы еще раз проверить себя. Из зеркала на него взглянул бледный и изящный черноволосый юноша. За плечами юноши расположилась черная ночь с идущим поверх ночи снегом. Снег чуть-чуть припорошил и волосы, отчего из них сверкали там и тут не успевшие растаять еще снежинки. Оскар понравился себе в зеркале. Принц. Несмотря на тридцать пять лет — принц-юноша, подумал он удовлетворенно. Главный палач Америки! «Главный палач мира!» — сказал себе Оскар гордо. Юноша в зеркальной витрике горделиво улыбнулся. «А может быть, я мечтатель, все тот же Оскар, что и был в предыдущие шесть лет, существо, обитающее в щелях большого города и теперь только лишь углубившееся в очередную экскурсию в Страну Иллюзии? — испугался Оскар. Юноша в зеркальной витрине скорчился. — Но нет, — опроверг Оскар своего обличителя Оскара-второго, — нет, только что втиснувшаяся в такси со своей шубой миссис Сгозен Вудъярд — одна из самых известных американских писательниц — не иллюзия, не выдумка. В светской хронике любой крупной нью-йоркской газеты можно увидеть ее имя и фотографию…»
«…Мик Джаггер и супермодель Джоан Хилл, Энди Уорхол и Боб Колачелло, эротическая писательница Сюзен Вудъярд и философ Оскар Худзински…» — без запинки прочел Оскар подписи под фотографиями из невидимой во мраке снежной ночи «Нью-Йорк пост».
3К четырем часам утра в районе 42-й улицы и Бродвея, куда он незаметно дошагал, возбужденный своими собственными грандиозными планами на будущее, Оскар собрался взять такси, но обнаружил, что у него нет с собой денег. Безусловно, Оскар мог бы пойти домой так же, как и пришел сюда, но потерянное количество энергии, истраченной на то, чтобы заинтересовать эротическую писательницу своей особой, вдруг почувствовалось телом Оскара — он устал и хотел спать. Покопавшись в многочисленных карманах, Оскар наконец облегченно вздохнул, обнаружив, что ему вполне хватает денег на сабвейный токен, может быть, мелочь завалялась в карманах полушубка еще с прошлого года, б этом году Оскар надел полушубок первый раз.
