Кадзуо Исигуро - Не отпускай меня
Впечатление впечатлением, но единственный реальный случай, о котором я знала доподлинно, произошел, когда Дженни С. и Робу Д. помешали в классе 14. После ланча они устроились там прямо на одном из столов, и вдруг вошел мистер Джек что-то взять. По словам Дженни, опекун густо покраснел и пулей вылетел обратно; так или иначе, их это сбило, они перестали, что-то надели на себя — и тут мистер Джек вошел снова, как бы в первый раз, и прикинулся, что изумлен и шокирован.
— Мне совершенно ясно, чем вы сейчас занимались, и я этого не одобряю, — отчеканил он и велел обоим явиться к мисс Эмили.
Но когда они пришли в ее кабинет, оказалось, что она торопится на важное совещание и говорить с ними ей некогда.
— Я думаю, вы понимаете, что вам не следовало этого делать, и надеюсь, что это не повторится, — сказала она, торопливо уходя со своими папками.
Что до однополого секса, он смущал нас еще больше. Почему-то он назывался у нас «универсальным сексом»; если тебе нравился кто-то одного с тобой пола, говорили, что ты «универсал». Не знаю, как было там, где росли вы, но у нас в Хейлшеме на все гомосексуальное воспитанники смотрели косо — особенно мальчики. Они иногда вели себя очень жестоко. Причина, сказала мне Рут, вот какая: многие из них пробовали это друг с другом в младшем возрасте, а потом, поняв, что они делали, нервничали и становились нетерпимыми до идиотизма. Права она или нет, не знаю, но хорошо помню: если кто-то слышал о себе, что он «универсал», дело запросто могло кончиться дракой.
Когда мы говорили про это между собой — а таким разговорам в то время конца не было, — мы часто спорили, хотят ли опекуны, чтобы мы занимались сексом. Некоторые считали, что хотят, — просто мы плохо выбираем момент. Ханна развивала мысль, что их задача — настроить нас на половую жизнь, потому что иначе мы не сможем стать хорошими донорами. Она говорила, что если нет секса, то почки, поджелудочная железа и тому подобное не будут правильно действовать. Кто-то другой сказал, что нам надо помнить: опекуны — люди «нормальные». Потому-то они и относятся к этому так чудно; для них секс — это когда хочется иметь детей, и пусть даже умом они понимают, что мы детей иметь не можем, им все равно не по себе, потому что в самой глубине у них остается опасение, что и у нас дело кончится детьми.
У Аннетты Б. была другая теория — что опекунам из-за того трудно смириться с сексом среди воспитанников, что они сами хотят заниматься с нами сексом. Особенно мистер Крис, заявила она: не замечали, как он смотрит на девочек? Лора тут же сказала, что это Аннетта хочет заниматься сексом с мистером Крисом. Все чуть не лопнули со смеху: ничего более нелепого и тошнотворного, чем секс с мистером Крисом, вообразить было невозможно.
Ближе всего к истине подошла, по-моему, Рут.
— Они говорят нам про секс на будущее, чтобы мы занимались им после Хейлшема, — сказала она. — Им надо, чтобы мы делали это как полагается — по склонности и так, чтобы ничем не заразиться. Но не сейчас, а после отъезда. Сейчас это им ни к чему — лишние проблемы.
Мне кажется, впрочем, что секса у нас было гораздо меньше, чем пытались представить. Ласкались, обнимались — этого сколько угодно, и были пары, которые намекали, что у них секс в полном объеме. Но сейчас я думаю, что все это сильно преувеличивалось. Если бы все, кто изображал себя опытными любовниками, действительно ими были, в Хейлшеме проходу бы не было от пыхтящих парочек.
О чем я помню — что у нас действовало благоразумное соглашение: не слишком допрашивать друг друга по поводу наших претензий на опытность. Если, к примеру, Ханна, когда обсуждали какую-нибудь девочку, закатывала глаза и говорила: «Девственница», подразумевая: «Что с нее возьмешь, с бедняжки. Мы-то нет», — неуместно было спросить ее: «А с кем, интересно, ты потеряла невинность? Когда? Где?» Нет, кивнешь понимающе — и все. Можно подумать, был какой-то параллельный мир, куда мы все переносились и где происходил весь этот секс.
Я и тогда, по-моему, видела, что все эти притязания не стыкуются между собой. И все-таки с приближением того лета я все больше чувствовала себя белой вороной. В каком-то смысле секс занял место «творчества» наших прежних лет. Было ощущение, что если ты еще этого не испытала, должна испытать, и немедленно. А у меня вдобавок ко всему обе лучшие подруги это точно уже испытали. Лора — с Робом Д., хотя настоящей парой они не стали. А Рут — с Томми.
И все-таки я тянула с этим и тянула, повторяя про себя совет мисс Эмили: «Если нет человека, с которым действительно хочется разделить это переживание, то не надо!» Но весной того года, о котором я рассказываю, я тем не менее начала подумывать, что пора бы и мне с кем-нибудь попробовать. Не только из любопытства, но и потому, что считала необходимым хоть немного освоиться с сексом, а для этого лучше было на первый раз выбрать парня, к которому у меня нет особых чувств. Тогда потом, если кто-нибудь станет мне по-настоящему дорог, будет больше шансов, что я сделаю все как надо. Если, рассуждала я, мисс Эмили права и секс значит между людьми так много, неправильно будет без опыта пускаться на это в ситуации, когда очень важно, чтобы все прошло хорошо.
Я выбрала Гарри С., и причин тому было несколько. Во-первых, я наверняка знала, что он делал это раньше — с Шарон Д. Во-вторых, хоть я и не так уж по нему сохла, отвращения он у меня точно не вызывал. К тому же он был из тихих и скромных, поэтому, думала я, вряд ли станет болтать направо и налево, если из-за меня ничего толком не получится. И наконец, он несколько раз намекал, что не прочь заняться со мной сексом. Конечно, мальчишки в то время почти поголовно были настроены на игривый лад, но я уже умела отличить настоящее предложение от обычного трепа.
Так что я остановилась на Гарри и только решила пару месяцев еще выждать, чтобы наверняка быть готовой физически. Мисс Эмили говорила нам, что если смазки окажется недостаточно, будет больно и все кончится большой неудачей, и это было единственным, о чем я всерьез беспокоилась. Не о том, что меня там внизу разорвут, распорют, о чем мы часто шутили между собой и чего очень многие девочки втайне боялись. Если смазка пойдет хорошо, проблем, я считала, не будет, и я много раз занималась этим сама, просто ради уверенности.
Кому-то, наверно, покажется, что это стало у меня навязчивой идеей: я, помимо прочего, все время возвращалась к тем местам в книгах, где говорится про секс, — пыталась вычитать что-нибудь полезное. Но от книг, которые имелись в Хейлшеме, проку, к сожалению, было мало. Девятнадцатый век был очень широко представлен писателями вроде Томаса Гарди, совсем бесполезными в этом смысле. В некоторых современных вещах — например, у Эдны О'Брайен и Маргарет Дрэббл — секс иногда встречался, но о том, как это происходит, ясно ни разу не говорилось: авторы, похоже, считали, что читатель знает секс вдоль и поперек и подробности ему не нужны. Поэтому книги обычно приносили разочарование, и с видеофильмами было ненамного лучше. В биллиардной пару лет назад поставили видеомагнитофон, и к той весне у нас собралась приличная коллекция фильмов. Секс во многих из них был, но чаще всего сцена именно в этот момент прерывалась — или видно было только лицо, затылок, спину. А если вдруг даже и попадался полезный эпизод, хорошенько посмотреть не получалось, потому что, как правило, вместе с тобой в комнате сидело еще человек двадцать. У нас выработалась такая система, что по требованию кассету сплошь и рядом перематывали назад, к началу сцены — например, когда американец в «Большом побеге» прыгает на мотоцикле через колючую проволоку. Тогда начинали кричать: «Повтор! Повтор!», пока кто-нибудь не брал пульт и не нажимал на перемотку, — иногда один кусок крутили три-четыре раза. Но сама потребовать повтора сексуальной сцены я не отваживалась.
