Филиппа Грегори - Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса
— Ну а я своей матушке скажу об этом сразу же. — Он совершенно не услышал в моем тоне мрачной язвительности. — Думаю, лучшей новости для нее не придумать. Она непременно велит священнику прочесть «Te Deum».
— Ты слишком поздно вернешься, — сказала я, — сейчас уже за полночь.
— Она все равно не спит и ждет меня. Она никогда не ложится, пока я к ней не зайду.
— Это почему же? — удивилась я.
Странно, но он смутился и покраснел.
— Мать любит сама уложить меня в постель и поцеловать на ночь, — признался он.
— Она целует тебя на ночь, как ребенка? — И я подумала о том, сколь жестоким должно было быть сердце этой женщины, если она оказалась способна послать своего сына насиловать меня, а потом спокойно ждала, когда он вернется к себе, чтобы поцеловать его перед сном.
— Столько лет она была разлучена со мной. Она не могла ни поцеловать меня на ночь, ни хотя бы узнать, где я сплю, достаточно ли там безопасно, — тихо сказал Генрих. — И теперь ей доставляет удовольствие возможность перед сном перекрестить меня и поцеловать. А сегодня, когда она зайдет, чтобы благословить меня, я ее обрадую: скажу, что ты беременна, что у меня будет сын!
— Я думаю, что беременна, — осторожно заметила я, — но я пока не уверена. Еще слишком рано, и, по-моему, не стоит ей говорить, будто я знаю наверняка.
— Да-да, я понимаю. И ты, наверное, считаешь меня ужасным эгоистом, который только и думал что о благе Тюдоров. Но ведь если у тебя будет мальчик — а твоя семья и без того принадлежит королевскому Дому Англии, — то твой сын станет править Англией. А сама ты уже заняла то место, для которого и была рождена; и теперь бесконечным войнам между кузенами будет положен конец — а все благодаря нашему браку и рождению нашего сына. И все будет так, как и должно быть. И только такой счастливый конец единственно возможен для этой войны и этой страны. Именно ты приведешь ее к миру. — У него был такой вид, словно ему очень хотелось меня поцеловать.
Я слегка прислонилась к нему плечом.
— Мне виделся несколько иной конец этой истории, — сказала я, думая о том короле, которого когда-то любила, который тоже хотел, чтобы я родила ему сына, который тоже хотел назвать нашего сына Артуром в честь Артура из Камелота, вот только тогда этот принц не был бы зачат в холодной решимости и горечи, он стал бы плодом нашей любви, наших нежных свиданий…
— Даже сейчас еще возможен иной конец этой истории, — осторожно сказал Генрих, с нежностью взяв меня за руку. Он даже голос понизил, словно его слова мог кто-то подслушать, хотя это была самая безопасная комната в наших покоях. — У нас еще много врагов. Они скрываются, но я знаю: они где-то рядом. Так что если у тебя родится девочка, мне она будет совершенно ни к чему, и все наши усилия окажутся напрасными. Но мы будем трудиться и молить Бога, чтобы дитя, которое ты носишь, оказалось мальчиком, принцем Тюдором. А еще я скажу матери, что она может готовить нашу свадьбу. По крайней мере, теперь нам известно, что ты вполне способна к зачатию. И даже если на этот раз нас постигнет неудача и у тебя родится девочка, мы будем уверены, что ребенка ты выносить можешь и в следующий раз, даст Бог, родится все-таки мальчик.
— А как бы ты поступил, если бы мне не удалось забеременеть? — с любопытством спросила я. — Если бы после того, как ты меня изнасиловал, никакого ребенка не получилось бы? — Я начинала понимать, что этот человек и его мать явно предусмотрели все на свете, ибо всегда пребывают в полной боевой готовности.
— Тогда на твоем месте оказалась бы твоя сестра, — не задумываясь, ответил Генрих. — Я бы женился на Сесили.
У меня даже дыхание перехватило от ужаса.
— Но ты ведь говорил, что она выйдет замуж за сэра Джона Уэллеса?
— Да, говорил. Но если бы ты не смогла забеременеть, мне все равно пришлось бы жениться на женщине из Дома Йорков, которая сумела бы родить мне сына. Это, скорее всего, и была бы Сесили. Я бы отменил ее свадьбу с сэром Джоном и сам взял бы ее в жены.
— А ее ты бы тоже для начала изнасиловал? — возмутилась я и отняла у него свою руку. — Сперва меня, а потом мою сестру?
Он чуть приподнял плечи и беспомощно развел руками — это был совершенно французский жест, совсем несвойственный англичанам.
— Конечно. У меня попросту не было бы выбора. Я должен быть уверен, что моя жена способна родить мне сына. Даже ты наверняка понимаешь, что мне этот трон нужен не для себя, а для того, чтобы создать новую королевскую династию. И жена мне нужна в первую очередь не для себя, а для воплощения в жизнь этой высокой цели.
— В таком случае мы ничуть не лучше самых бедных крестьян! — с горечью воскликнула я. — Они тоже вступают в брак, только когда невеста уже на сносях. Они и сами всегда говорят: телку стоит покупать лишь в том случае, если она ждет при-плод.
Он усмехнулся, но отнюдь не смутился.
— Правда? Значит, я и впрямь настоящий англичанин. — Он аккуратно зашнуровал штаны, оправил на себе одежду и снова усмехнулся. — В конце концов, и я оказался обыкновенным английским крестьянином! Сегодня же расскажу все это матушке, и завтра она наверняка захочет повидаться с тобой. Она столько молилась, желая поскорее услышать эту радостную весть, пока я тут исполнял свой долг.
— То есть она молилась, пока ты меня насиловал? — уточнила я.
— Я вовсе не насиловал тебя, — возразил Генрих. — И очень глупо с твоей стороны так это называть. Поскольку мы уже обручены, это никак не может считаться насилием. Будучи моей женой, ты не имеешь права мне отказывать, ведь я — твой нареченный супруг. Отныне и до самой смерти ты не сможешь отказывать мне в исполнении супружеского долга. Так что между нами нет и не было никакого насилия, есть только мое право и твой святой долг.
Он посмотрел на меня и успел заметить, как слова протеста замерли у меня на устах.
— Вы ведь проиграли при Босуорте, — не преминул он напомнить мне. — А значит, ты — мой военный трофей.
Дворец Колдхарбор, Лондон. Празднование Рождества, 1485 год
На рождественские праздники я была приглашена в гости к моему жениху, который со своей свитой направился во дворец Колдхарбор, где держала свой двор его мать. Мне отвели там лучшие покои. Когда я вошла в гостиную в сопровождении матери и двух сестер, по комнате пролетел изумленный шепот, а какая-то фрейлина, читавшая вслух отрывок из Библии, увидев меня, тут же смолкла, вскочила и полетела прочь. В комнате воцарилась полная тишина. И в этой тишине леди Маргарет, восседавшая на кресле под балдахином цвета государственного флага, как настоящая королева, некоторое время внимательно нас рассматривала, спокойно выжидая, когда мы подойдем ближе.
