Астра - Избегнув чар Сократа
— Ведь ты моя дочь! Значит, обязана оказывать помощь больной матери, — недовольно дергала женщина ранящую цепь, на другом конце которой дергалась прикованная дочь.
И помощь оказывалась. Еще вчера с сумкой, полной гостинцев, каких не каждый день можно было позволить даже для Проши, Астра понуро поднималась по лестнице очередной клиники. С верхней площадки за ней наблюдала одетая в халат и шлепанцы раздраженная мать.
— Что ты плетешься, как старая кляча, — набросилась она. — К больной матери да с таким лицом! Лучше совсем не приходи.
«Под старость все матеря находятся».
Эту-то сгущенную боль, самую тяжкую из всех, Астра решила отработать в ту же ночь.
— Вина моя тайная, безысходная, — позвала она, — совесть моя нечистая. Черствость к матери, тупик дочернего долга. Вина, вина моя горькая… Нет, все равно ничего не выйдет, — заныло в душе. — Вина, вина моя гиблая, тухлая, постылая…
Словно палящая туча спустилась в ответ на ее причитания. Вот они, задействованные силы! Твердые, будто каменные ножи.
— Вина, вина… — казнясь и стеная, приходя в отчаяние, продолжала она звать свои прегрешения. — Вина, вина… Но я пыталась любить, это они смеялись, отсылали, это был их выбор… Сама, сама, никаких оправданий. Кто страдает, тот неправ. Раз мне невмоготу, значит, я и должна разобраться.
Качаясь от боли, удерживаясь от стонов, она продолжала напрягаться. Минуты, часы скользили в полутьме.
Между тем сознание становилось яснее. Все непреложнее просвечивало понимание, что единственная вина человека — это неисполнение им своего полного духовного развития на Земле, недостижение свободы духа. Когда же свобода его находится в чужих руках, даже собственной матери, тут уж виной считается нарушение именно чужих повелений, удобств, выгод, общественных мнений, и тогда началом освобождения могут стать муки ослушания. Муки, мучения. После потной аннигиляции, почти химического растворения и странно-блаженных ощущений — нечто невесомое, покалывающее словно отделилось от нее и стало удаляться влево. По всему существу разлилась светлота. Вот оно! Пространство непослушания, его длинные струистые лучи озарили дух. Грань Истины сверкнула ей. Вины нет. Она изначально свободна. Вины нет, это ловушка. Отныне основой общения с матерью станет ровное понимание, с шутками, добрым юмором, и это не сможет не изменить обеих к лучшему. Но к больному человеку необходимо питать этическое чувство, освежать его участием, помочь справиться, а не корить за грехи и не сводить счеты.
— Боже мой, на какой мякине нас водят! Всю жизнь! Только женщине под силу отработать это. Мужчины — несчастные люди! Они же умирают от нравственных и сердечных мук вины, жалости и долга, мужчины, мужчины, доверчивые сыновья своих матерей!
Светлым сентябрьским днем Астра и Марина с детьми гуляли по Березовой аллее. Было тепло, ясно. Школьница Тася шла с мамой, а Проша беспечно ехал впереди на велосипеде возле друга своего Олежки. Его родители шли поодаль, беседуя между собой. Все направлялись в детский городок, который всего полмесяца как возвела на сквере фирма «Мир вашему дому».
— Ты на каком этаже живешь? — спросил Проша.
— На десятом. А ты?
— На втором. Мама! — закричал Проша, и губы его дрогнули.
— Что случилось? — наклонилась Астра.
— Я тоже хочу на десятый этаж!
— Чудак! — возразил Олег. — С десятого-то пока-а велосипед стащишь, а со второго — раз и готово.
Астра с облегчением оглянулась на Марину.
— Спасибо Олежке, выручил!
Материнство, дети! Как-то ее сыну живется с нею, Астрой? Где она права, где ошибается? Дети и родители живут одновременно, но в неизмеримо далеких пространствах. Так? Нет, иначе. Мать и дитя долго живут в одном, и важно ощущать в ребенке человека, то есть, отпустить его. Отпустить, но заботиться. Так? Думая об этом, Астра замедлила шаги, посматривая на верхушки желтеющих берез.
— Не странно ли, Марина, — проговорила она, — вот у нас дети и у них своя жизнь, а мы тоже продолжаем жить?
— И, бог даст, будем живы-здоровы, когда и у них будут свои дети. «Необыкновенно», да? — с усмешкой отозвалась Марина.
Астра промолчала.
— Ну-ну, я тебя слушаю, — мягко прикоснулась подруга.
Они на два шага отстали от детей. Астра, подбирая слова, делилась с Мариной впечатлениями от В-нса. Она не знала, что поначалу все участники группы В-нса проходят пору откровенности, даже болтливости, чтобы потом замкнуть уста и никому ни о чем не рассказывать.
— … и отработать в себе. Об этом говорил еще Окаста, помнишь его, Марина?
— По твоим письмам.
— Но Окаста сам кувыркается, от него ничему не научишься. А здесь! Я не поверила своим ушам, когда он стал говорить о назначении человека. И так просто, доступно, весело даже.
— А этот… Учитель, он деньги берет?
— Конечно.
— Вот видишь.
— Бесплатен только сыр в мышеловке. Труд Учителя должен быть оплачен, чтобы не быть у него в долгу на высших пространствах.
— Где, где?
Астра неловко улыбнулась.
Они уже пришли и сели на длинную, врытую широкой дугой скамейку для мам. Марина не сводила глаз с дочки, которая принялась раскачиваться на качелях, на подвешенной цепями к перекладине мелкой автомобильной покрышке зеленого цвета.
— Интересно слушать тебя, подруга. Хочется даже пойти и разобраться, как ты говоришь, в собственном «доме мучений».
— Приходи, — нерешительно пригласила Астра, ощутив, что это — не для Марины.
— Нет, я боюсь, — призналась та. — А тебе не страшно? У меня от одного пересказа мурашки бегут.
Астра промолчала.
— Что вы кушали на завтрак? — спросила Марина.
— Кашу.
— Он ест кашу?
— Гречневую с топленым молоком только давай, а другие — как предложишь. Я украшаю тарелку резными кусочками из фруктов, рассыпаю изюм, кладу в серединку немного варенья. Знаешь, как называется у нас вареная свекла, политая сметаной? Танки под снегом. А бульон с кусочками мяса? Теплая лужа с червяками! Уплетает за милую душу.
Марина рассмеялась.
— Ты талантливая мама, Асенька. Не удивлюсь, если у Проши обнаружатся твои способности.
— Пусть развивает свои собственные, — улыбнулась Астра и продолжала, отвечая на свои мысли. — Детей надо любить и баловать, ведь жизнь не проскользнешь и не обойдешь, каждому достанется. Мне бы желалось, чтобы Прошка был похож на отца и деда. Решительные, практичные, рисковые мужики. То, что сейчас надо.
— А как же «высшие уровни»?
— Это… откроется само.
Марина с интересом взглянула на Астру, качнула головой, но сказала о другом, самом обыденном.
— Таське надо платье купить.
— Купить? Сама сшей, да кружевами, тесьмой отделай, пусть запомнит на всю жизнь. Удивительное чувство: я до сих пор помню одно свое платье, розовое, с оборками. Для школы у нее все есть?
— Для школы конечно. Знаешь, она на редкость собранная девочка. В первый же день развернула книжку, тетрадку и принялась писать палочки. Сама.
— Вся в тебя. Ты строгая мама, Марина. А как меня отчитывала, помнишь?!
— За дело, стало быть. Давно это было! На днях нашла твои письма. Так и встало перед глазами — Усть-Вачка, сосны, снега, «дырочки от палок». Отдам-ка я все тебе, авось пригодятся.
— Твои тоже целы, — обняла ее Астра. — Благоуханные времена! Помню, как мне не хотелось спать, закрывать глаза, чтобы не растерять поутру свою радость… Уходит, уходит цветение души, аромат тончайших цветов.
— Значит, плодоносить пришла пора, а не витать в облаках. Теперь дети на первом месте, — твердо сказала Марина.
Астра дрогнула бровями.
— Обо всем нужно думать.
— Думай не думай, а по нынешним временам легче снарядить роту солдат, чем отправить ребенка в школу. Вот о чем голова болит!
Подобно обеспеченным людям, она любила повздыхать о дороговизне, чтобы не выделяться из массы. Этого она боялась. Вдруг «наедут», потребуют денег, а она одна с ребенком. Не дай бог!
— А скажи, твой бывший поклонник, Эд, пишет тебе? Появляется?
— Разумеется, нет, — Астра рассмеялась. — Зачем? Столь далеко его поклонение не простиралось. Тогда его очаровало одинокое девичество в глуши лесов сосновых, пшеничная коса до пояса, музыка. Все вместе воплотилось в его подношениях, в золотых часах, котлах, как теперь говорят. А замужняя дама с ребенком — это проза.
— И где они, эти котлы золотые? Ни разу не видела.
— А-а… — Астра опустила глаза, вспоминая. Тени от ресниц легли на нежные щеки. — Они лежат в темноте глубокой трещины в серых, с черным крапом, гранодиоритах, куда угодила ногой одна несчастная лошадь. Это был наш первый маршрут с Киром в Тыве. Конь долго болел, но остался жив.
— Романтично!
— Да, если вспоминать как о далеком прошлом. А тогда… брр — она передернула плечами. — Зато Кир лелеет воспоминание о четырех гвоздях, забытых на сопке Отчаяния на Дальнем Востоке. А еще… помнишь Таньку-массажистку? До сих пор пишет мне из Усть-Вачки. «Здравствуй моя дорогая ненаглядная дочь, уважаемая Астра Алексеевна!» Просила подарить ей бусы из натуральных камней на шестидесятилетие. Это на Урале-то!
