Павел Ф. Гаммал - Секс и ветер
- Бродский, - улыбнулась она.
В параллельном мире маленький безымянный сперматозоид, преодолевая многочисленные препятствия, пытался, как мог, достигнуть цели своей жизни – яйцеклетки. Он боролся не за себя, а за их счастье. Из последних сил, собравшись, он преодолел последний рубеж, и слился в экстазе с конечной целью своего путешествия.
- Йес, - пробормотал сперматозоид.
- Вот ты и дома, - прошептала яйцеклетка в ответ.
- Смотри, какой большой! – бабушка подняла ребенка на вытянутых руках, любуясь им в лучах заходящего солнца.
Майдан
- А что ты раньше, не мог? – тетя заправила выбившийся локон в бигуди. – Сказать ей об этом надо было раньше.
- Тё-оть, - не отрываясь от монитора, усмехнулся я. – Ну, не смог я. Ведь он – мой отец.
- Отец, - фыркнула тетя. – На холодец.
- Знаю, знаю, - я отъехал вместе с креслом от стола. – И про то, что бросил нас с мамой, и про то, что ушел к этой стерве с пятого дома, у которой тогда у самой трое по лавкам сидело. И про алименты, которые не платил, и про то, как вы с мамой вдвоем меня вырастили, хотя было ой, как трудно.
- Трудно, - подхватила тетя. – А ты, что ж думаешь, легко? Когда ты болел два раза в месяц то бронхитом, то воспалением легких. А лечить тебя чем? А в больнице ночевали у твоей койки по очереди. Легко? А кобель этот в институте у себя штаны просиживал.
- Просиживал, - я обнял тетю, прижав ее голову к своей груди. – Я тебя люблю, тетя.
- И я тебя, - всхлипнула она. – Но, сказать надо было раньше.
- Сейчас ей позвоню, - я набрал мамин номер. – Алё, мам? Привет. У меня нормально. А у вас? Как там муж? Привет передавай. Не, не приеду. Сессия скоро. Тетя нормально. Контролирует меня. Нет, мы никуда не выходим, ни во что не вмешиваемся. А что Москва? Стоит? В пробках стоит? Ну, хорошо. Да, слушай, тут такое дело. Не знаю, как сказать. В общем, папа погиб. Неделю назад. Я в интернете прочитал список погибших на Майдане. Мам, ну не надо. Нет, не идиот. Зря ты так. Я горжусь тем, что у меня такой отец. Был.
Тетя тихо плакала, беззвучно зажав рот ладонью.
Женька и Венька
- Ты не любишь меня? – она потянулась нежно, до хруста. – Я уверена.
- Какая ты, - он разжал губы, спекшиеся после ночи. – Уверенная.
- Да, такая, - она упруго соскочила с кровати. – Верю в себя.
- Уходишь? – он приподнялся на локте.
- Муж будет волноваться, - она натягивала колготки. – И так задержалась.
- А что ты ему скажешь? – он потянулся за сигаретами на полу.
- Не твое дело, - отрезала она.
- Не скажешь ему о нас? – он прикурил.
- А хочешь? – она озорно заглянула в его глаза.
- А ты? – ответил он вопросом на вопрос.
- Я очень хочу, - она упала на него, прижавшись всем телом. – Мало того, я хочу детей от тебя.
- Почему от меня? – он попытался отодвинуться.
- Потому, что ты – мой любимый медведь, - она терлась о него. – Такой большой. Я люблю твои руки.
- Только руки? – он попытался встать.
- Нет, - она целовала его грудь. – И руки, и живот, и …
- Тебе пора, - он попытался оттолкнуть ее.
- Наплевать, - ее голос, приглушенный поцелуями, звучал так нежно. – Я хочу целовать твою сладкую кожу.
- Ты – маньячка, - он пытался вырываться.
- Да, - она лезла все глубже, шепелявя.
Он вошел в нее, ощущая каждой клеточкой своего тела ее вибрации. Она ответила ему глубоким вздохом, навстречу.
- У вас близнецы, - тетка в застиранном халате теребила его. – Мужчина.
- Что? – он очнулся, вырвавшись из оков сна.
- Андронова, ваша жена? – таращилась тетка.
- Моя, - он встряхнул головой, поежившись в жестком кресле.
- Двое у вас, мужчина, - прокричала медсестра ему прямо в ухо, как контуженному. – Мальчик и девочка.
Преферанс
- Ты где был? – дым от приклеенной в углу рта сигареты заставлял слезиться глаза. Поэтому Кондрат щурился. – Отливал? Садись, ты на прикупе.
Кухня была наполнена дымом. Открытая форточка задыхалась от количества выкуренных сигарет. Трое толстых, измученных бизнесом, пацанов сидели вокруг небольшого стола, уставленного пепельницами, рюмками, бутылкой водки и нехитрой закуской. Канцлер замер у входа.
- Вы …. Чего? – он стоял, выпучив красные от бессонницы глаза. – Живые?
- Нет, б..ть, - хохотнул Штирлиц. – Мертвые.
- Ага, - подхватил Леха. – Мертвые, от водки.
- Пацаны… - Канцлер присел на пустой стул. – Вы все умерли.
Ответом ему был дружный хохот. Кондрат смеялся, отфыркиваясь, расплевывая вокруг слюну. Штирлиц согнулся вдвое. Леха мерно бился головой о стол.
- Вы не догоняете? – Канцлер поднял руку вверх, как оратор в древнем Риме, успокаивая толпу. – Я был на ваших похоронах.
Пауза повисла над столом, смешиваясь с сигаретным дымом.
- Ты? – первым очнулся Кондрат, затушив сигарету. – На каких похоронах?
- Да на твоих! – эмоционально ответил Канцлер. – Знаешь, сколько народу пришло?
- Сколько? – Кондрат машинально вытащил сигарету из полупустой пачки.
- Тыщи полторы.
- Да, ну?
- Ну, да!
- Да, ты гонишь! – Штирлиц нервно хохотнул, затягиваясь. – Пощупай нас. Мы – живые.
- Хочешь выйти за пределы этой кухни? – Канцлер взял сигарету из пачки, лежащей на столе. – Попробуй.
- И попробую, - заволновался тот. – Тем более, пора домой. А то Светка будет волноваться.
- Не будет, - успокоил его Канцлер. – Светка ходит на твою могилу каждый месяц, и зимой, и летом.
- Слушай, ты, - Леха попытался дотянуться до отворота пиджака Канцлера. - Я тебя знаю всего два месяца, в отличие от них. Поэтому, легко набью тебе лицо.
- Ти-ише-е, - Канцлер попытался вырваться из железной хватки. – Не веришь, сходи – отлей.
- И пойду.
Леха вышел из кухни. Вернулся через минуту.
- Дайте ключ.
- Какой ключ, - Штирлиц выгнул брови. – От чего?
- От входной двери, твою мать, - Леха навис над столом.
- А-а, у меня нет, - выдохнул Штирлиц, оглядевшись. – А мы, вообще, у кого?
- В смысле? – Кондрат выдохнул дым.
- Ну, в смысле, дома, у кого?
Все огляделись вокруг.
- Ирка! – заорал Кондрат. – Неси посуду!
В ответ эхо разносило по вечности его просьбу. Никто не пришел.
- Где она?
- Она там, - Канцлер закурил. – За дверью.
- А мы? – Штирлиц выдохнул дым ему в лицо. – А мы-то где?
- Не знаю, - Канцлер приподнял карты – бубновая восьмерка и валет. – Кто-нибудь скажет слово?
- Шесть пик, - машинально среагировал Кондрат…
Булка
- Булка, Булка-а! – голос доносился откуда-то слева. – Ты любишь меня?
- Никого, кроме тебя, - она выдохнула слова. – Ты – лучшее, что было в моей жизни.
- Прости меня за вчерашнее, - его голос с характерной хрипотцой очаровывал, сметая все преграды на пути ее нравственности.
- При одном условии, - припухшие Булкины губы были полны запаха вчерашней ночи. – Ты выполнишь мое желание.
- Одно?
- Да.
- Давай.
- Хочу-у, - она по-детски выпятила губу. – Чтобы ты был всегда со мной. Это реально?
- Детка, я же не бог, - он усмехнулся, разливая вино по бокалам.
- А если бы был им? - Булка смешно оттопырила губу, отпив.
- Если бы был, - усмехнулся. – Не сидел бы здесь.
- Пошел ты.
- Что ты имеешь против?
- Да, ты – просто женатый козел.
- Я и не скрывал этого.
- Нет, ты не просто козел, - она поджала губы. – Ты – козлее всех козлов.
- Ненавидишь меня?
- Просто завидую, - буркнула Булка. – Твоей жене.
Он обнял ее, погладив по спине. На глазах блестели слезы.
- Лучше тебя не было и не будет никого в моей жизни, - шептал ей в ухо.
- Конечно, - всхлипнув, она посмотрела прямо в его глаза, казалось, проникнув в душу. – Ей хорошо.
- Кому?
- Твоей жене.
