Айи Арма - Осколки
— Лоренс, ты принес свой роман?
— Тебе же прекрасно известно, что принес, — неприветливо ответил Боатенг. — Рукопись в машине.
— Приготовь ее, — сказала Рассел, — у нас будет литературное чтение. — На ее губах играла милая улыбка, но Боатенг не смягчился.
— Что это за тип? — с холодной враждебностью осведомился он.
— Приготовь рукопись, — повторила Рассел. — Потом поговорим. Ты будешь читать сразу после меня. — Она подмигнула Боатенгу и скрылась в толпе, прежде чем он успел ей ответить.
— Опять какое-то жульничество, — глядя ей вслед, проговорил он. Однако сейчас же встал и отправился за рукописью.
Баако, осторожно пробираясь сквозь толпу, вдруг поднял руку и кому-то помахал. Хуана было подумала, что вернулся Боатенг с рукописью, но, оглянувшись, увидела пожилого художника Окрана.
— Я вижу, вы знакомы, — сказал Баако, усаживая Окрана.
— Еще бы! — ответил Окран. — Хуана — самая безумная оптимистка в мире.
— А в прошлый раз кто-то мне говорил, — отпарировала Хуана, — что ноги его не будет на этих литературных действах.
— Да меня от того вечера и сейчас еще тошнит, — сказал Окран. — А все-таки дай, думаю, зайду, мало ли что может быть.
— Значит, циники тоже живут иллюзиями? — рассмеявшись, спросила Хуана.
Окран вздохнул и ответил:
— Старые дурни вроде меня всегда на что-то надеются, даже если все понимают. — Потом он обратился к Баако: — А вот тебя я здесь увидеть не ожидал.
— Решил посмотреть.
— К сожалению, ничего ты тут не высмотришь.
— Откуда вы знаете? Ведь в конце концов… — начала Хуана, но Окран перебил ее:
— Оттуда вот и знаю. Выпить вам здесь дадут — если вы для этого сюда пришли, — а насчет искусства… Акосуа Рассел устраивает эти представления, чтобы выколотить из американцев деньги — и только для себя. Можете проверить. Пусть Онипа волочет сюда свои творения и читает хоть до утра. Рассел объяснит американским доброхотам, что это она научила его писать. Или по крайней мере что она его поддерживала и вдохновляла — да что угодно, лишь бы получить деньги для продолжения ее гуманной деятельности. Она кого хочешь оплетет, эта красотка.
Вскоре вернулся Боатенг — с рукописью и пивной кружкой, в которую он налил себе чуть ли не полбутылки виски. Окран спросил его, будет ли он сегодня читать, и, когда Боатенг, на секунду замявшись, ответил, что будет, насмешливо сказал:
— Акосуа Рассел, наверно, очень тебя любит — ведь ты ей здорово помогаешь.
У Боатенга поджались губы, но вместо ответа он спросил у Окрана, кто такой доктор Берд. Окран что-то сказал, и Хуана уловила несколько слов — деньги… мошенничество… делишки. К столу с напитками, поодиночке или группами, подходили гости, наполняли бокалы и рассаживались по местам.
Акосуа Рассел — она уже снова была на сцене — опять пошепталась с обоими мужчинами, потом поднялась из-за стола и, застыв в царственной позе, подождала, когда прекратятся разговоры. Через несколько минут все замолчали.
— По просьбе присутствующих, — сказала она, торжественно выкладывая на стол маленькую книжицу, — мы откроем наше чтение моей поэмой.
— Поэмой? — изумленно прошептал Баако.
— Ты не ослышался, — подтвердил Окран.
— Эпическая поэма, — провозгласила со сцены Акосуа Рассел. — Приход светозарного Нового Века в древнее селение Амосема-у-перекрестка. — Она устремила взор куда-то вдаль, выдержала паузу и начала:
Скажи,
Расскажи,
Расскажи нам о том,
Неспешно, неспешно поведай о том,
Как дивная дева с прелестным лицом,
Принцесса с небесным лицом и очами
Смогла просветить свой народ одичалый.
Нечаянно
Все
Расскажи.
Скажи нам,
Негромко, негромко поведай
О том, как невинная девица Экуа
Искала себе жениха,
Но никак не могла отыскать:
Принцессу, за ее величавость,
Надменницей все величали.
Отчаянно, плясово, песенно,
Весело
Все
Расскажи.
Скажи нам,
Сторожко, сторожко поведай
О том, как однажды пред росным рассветом
К речке извилистой тропкой
Шли девы походкою кроткой
И вдруг, предаваяся танцам,
Увидали вдали чужестранца.
Пространно
Все
Расскажи.
Скажи нам,
Мягко, мягко поведай
О том, как утром над речкою светлой
Принцесса пришельца встретила,
О том, как они стояли,
Немея в сладкой печали,
А губы влюбленных шептали:
О небо…
Какая небыль…
Нежно
Все
Расскажи.
Скажи нам,
Страстно, страстно поведай
О том, что пришелец был пенно-белый,
С желтыми волосами
И голубыми глазами,
Но был он сильный и властный,
И свадьба была прекрасной.
Страстно
Все
Расскажи.
Скажи нам,
Торжественно нам поведай
О том, как свет одержал победу,
О том, как, трудясь беззаветно,
Они воздвигли заводы
И дали работу народу,
Дали народу письменность,
А каменных идолов высмеяли,
И никто не приносит жертв им.
Торжественно
Все
Расскажи.
Акосуа Рассел, стройная, улыбающаяся, подтянутая, застыла на сцене, уверенно дожидаясь оваций.
— Я все думаю: когда же ей придется изобрести что-нибудь новенькое? — сказал Окран. — За восемь лет, со дня открытия этой лавочки, она ничего не изменила. — Покачивая головой, он смотрел на сцену.
— Не скажите, тогда ее лицо вдохновенно озарялось цветными юпитерами, — заметил Боатенг.
— Помню, помню, — ответил Окран. — Успех был грандиозный.
Голос, льющийся со сцены, заглушил их беседу:
— …Зародившаяся идея расцвела по-настоящему, воплотившись в поэтическую форму. Один из моих знакомых назвал эту поэму неотъемлемой частью всех западноафриканских поэтических сборников. Вот далеко не полный список ее публикаций: дважды издававшаяся «Сокровищница афро-британской туземной поэзии», трижды издававшаяся «Британская антология наиболее вдохновенной поэзии аборигенов Африки», «Новые туземные барды», «Эпическая поэзия молодых народов», школьное издание, а также подобранные миссис Гвендолин Саттертуэйт «Короткие поэмы для детей и юношества».
Однако это лишь одна сторона вопроса. Многие из собравшихся, вероятно, помнят, что я переработала поэму в эпическую драму, впервые сыгранную на этой самой сцене во время Второго фестиваля национальных искусств и ремесел. Сейчас у меня зародился замысел переделки поэмы в прозаическую эпопею для опубликования ее за границей. И наконец, Ганская телекорпорация запланировала съемки полнометражного фильма «Светозарный век» с правом показа его в кинотеатрах.
Шумные овации затопили студию, и, лишь когда Акосуа Рассел подняла руку, прося тишины, аплодисменты стихли.
— А теперь, если у кого-нибудь есть вопросы, я с удовольствием на них отвечу. — Она обвела взглядом зал, увидела поднятую руку и, улыбаясь, проговорила: — Да, пожалуйста.
Все повернули головы и посмотрели на вставшего молодого человека.
— Моя фамилия Адогбоба, — запинаясь, сказал он. — Я с севера. Жду приема в университет и хочу писать… хочу учиться писать. Я приехал в Аккру на семинар три недели назад, но за это время не было ни одного занятия. Мне очень хотелось бы вступить в семинар, если вы еще… — Но тут Акосуа Рассел перебила его.
— Такие вопросы решаются в рабочем порядке, — сказала она спокойно; — Мы обсудим это позже. Подойдите ко мне, когда закончится чтение. — На секунду зал всколыхнулся невнятным гулом. Молодой человек, вконец сконфуженный, замолчал и сел, а Рассел, скользнув по лицам присутствующих слегка настороженными глазами, закончила: — Если вопросов больше нет, мы перейдем к следующему пункту нашей программы. Сейчас Боатенг, Лоренс Боатенг, прочтет нам главу из своего романа, который скоро будет опубликован. Я надеюсь, чтение всем нам доставит истинное наслаждение, а поэтому давайте пригласим мистера Боатенга на сцену дружными аплодисментами. — Хлопая в ладоши, Акосуа Рассел отошла от стола и села на свое место между двумя белыми мужчинами.
Боатенг встал, покачнулся и зашагал к сцене с рукописью в одной руке и пивной кружкой в другой. Хуана думала, что он упадет — его ноги выделывали какие-то странные центробежные вензеля. Однако он довольно уверенно забрался на сцену, повернулся к залу, положил рукопись на стол, отхлебнул виски и выпустил кружку из рук, так что она упала и разбилась вдребезги о цементный пол сцены. Зал опять было всколыхнулся, но Акосуа Рассел отвлекла всеобщее внимание, пригнувшись к доктору Берду, словно она что-то ему говорила, а потом весело расхохоталась, и беспокойная напряженность зала мигом развеялась. Хуана ждала, что же будет дальше, и внимательно следила за Боатенгом, который торопливо перебирал страницы рукописи, словно забыв, какую главу он собирался читать. Потом он обвел слушателей глазами охотника, потерявшего след, и проговорил: