Сантьяго Гамбоа - Проигрыш — дело техники
Он достал из пакета желтый скоросшиватель, а за ним, с улыбкой, красный тюбик с пластмассовой крышечкой.
— А это действительно мазь от перуанского недуга, или там внутри спрятан микрофильм?
Силанпа проверил содержимое папки и убедился, что все записи на месте. Тем не менее Эступиньяну не стоило рисковать жизнью из-за такой малости.
— Благодарю вас, но в будущем прошу ни в коем случае не подвергать себя никакой опасности!
— Такое происходит с человеком только раз, детектив, но отступать нельзя, хотя бы ради того, чтобы испытать самого себя.
— Ладно, пошли, по меньшей мере мы обошли противника на один ход, как мне кажется… — сказал Силанпа и тут же прошептал побелевшими губами: — Моника!
Он подбежал к телефону-автомату и лихорадочно набрал ее рабочий номер. Гудок, второй, третий, четвертый, пятый… Силанпе уже не хватало воздуха, когда после седьмого гудка прозвучал ее голос.
— Да?
— Моника, это Виктор!
— Виктор! Какого хрена ты меня…
— Погоди, у меня сейчас нет времени! Мне грозит опасность из-за одного расследования, и тебе тоже! Они уже раскурочили мою машину, дома все кувырком! Немедленно уезжай в безопасное место! Чао!
— Постой, Вик…
Силанпа повесил трубку. Сердце его обливалась кровью, но слез на глазах не было.
— Так, теперь нам нужно найти тачку, — сказал Эступиньян.
Он направился к веренице грузовиков, отыскал Абучиху, и оба некоторое время беседовали. Через пятнадцать минут Эступиньян вернулся к грустному Силанпе, который к тому времени уже спрятал в карман повлажневший носовой платок.
— Все улажено, хефе! Мы поедем на машине приятеля Абучихи, Пуэрко Эспина, — указал он на одного из водителей. — А ему Абучиха оставит свою колымагу. Конечно, за такой неэквивалентный обмен придется немного доплатить, но все же проезд втроем на автобусе туда и обратно обойдется дороже.
Силанпа рассчитался с шофером. Машина оказалась небольшим самосвальчиком «Додж-67» с движком от 72-го. Рычаг переключения передач увенчивал разноцветный набалдашник, а на капоте красовалась фигурка коня из серебристого металла. К потолку напротив водительского сиденья были прилеплены две наклейки с надписями «Первый крик Тарзана» и «У меня 100ит».
Из прибитого рядом гвоздями, как на распятии, транзистора «моторола» голос диктора сыпал последними известиями. Абучиха сел за руль, и они тронулись в путь.
Эступиньян попытался поднять всем настроение.
— Вам нравится петь в машине? А ну-ка, затянем ту, что все знают!
Но его инициатива не получила поддержки. Силанпа, как загипнотизированный, смотрел на мелькание штрихов дорожной разметки, погруженный в мысленное самоедство; Абучиха жевал дольки мандарина, которые доставал из пакета с буквами Cafam.
До Тунхи добрались к двум часам дня. Было холодно, то и дело принимался моросить мелкий дождик.
— Тунху называют городом священников, — объявил проснувшийся Эступиньян. — Надо бы пожертвовать чего-нибудь в копилку желудка, а?
На площади возле автовокзала они перекусили мясными пирожками и жареными кукурузными початками, а потом пешком отправились искать гараж.
— Вот этот! Теперь я вспомнил.
Они подергали запертые ворота в большом доме. Затем зашли с обратной стороны и проникли внутрь через заднюю дверь, никого не встретив.
— Для чего это? — Силанпа с любопытством разглядывал классную доску, прибитую к стене посреди коридора.
— Похоже на школу. Во всяком случае, вот висит список с оценками.
Дойдя до внутреннего дворика, они увидели еще одну запертую дверь, которая, очевидно, также вела в гараж.
— Нам надо разделиться, — сказал Силанпа. — Мы с Эступиньяном вышибем дверь, а вы, Лотарио, постойте у входа с улицы и в случае тревоги свистите. После того, как проход будет открыт, вы, Эступиньян, останетесь здесь, а я войду. Если не вернусь через десять минут, или услышите какой-то шум, идите ко мне на помощь, а если поймете, что дело совсем плохо, вызывайте полицию.
— Все ясно, патрон, — испуганно произнес Абучиха.
— Спокойно, мы с хефе профессионалы.
Деревянная дверь обветшала от старости, и Силанпа с Эступиньяном без особых усилий вышибли ее. Перед ними открылась лестница, ведущая вниз.
— Ну ладно, я пошел, — сказал Силанпа.
— Минуточку! — Эступиньян поднял к глазам запястье и произнес сдавленным от возбуждения голосом: — Сверим наши часы.
Он спустился по лестнице, освещая путь зажигалкой. Дальше пришлось пробираться между какими-то ящиками, пока дорогу не загородило что-то очень большое, закрытое непромокаемым чехлом. Приподняв край, Силанпа увидел днище катера.
Он записал в блокнот название — «Посейдон» — модель и регистрационный номер. Чуть дальше под чехлом виднелся небольшой трап. Силанпа забрался в рулевую рубку, где обнаружил две двери, ведущие в трюм. Он включил фонарь, подвешенный к потолку, и вошел в маленький кубрик с парой коек у дальней переборки. Здесь хранились всякие инструменты, канистры, измерительные приборы и мотки веревок всевозможной толщины. В углу, в контейнере с надписью «Хлебопекарня Бойяка», лежали черные пластиковые мешки, источающие резкий запах. Силанпа сунул руку в один из них, нащупал на самом дне песок и положил одну горсть себе в карман, чтобы по возвращении в Боготу передать его на анализ Пьедраите.
Он так увлекся, что не обратил внимания на свист Эступиньяна, и лишь когда послышались чьи-то голоса и шум открываемых ворот гаража, бросился в помещение, где горел фонарь, и погасил его. Потом вернулся в кубрик с инструментами и спрятался за штабелем коробок. Катер дернулся, и Силанпа понял, что его прицепили к автомобилю и куда-то увозят. Он принялся лихорадочно перебирать варианты. Оставаться в катере рискованно. Выпрыгнуть и начать преследование? Еще опаснее — ведь, несмотря на тяжелый прицеп, машина едет довольно быстро.
Перебравшись в рулевую рубку, он осторожно выглянул в застекленный лючок и увидел широкую улицу. Окраина Тунхи. Высунувшись еще побольше, посмотрел на шоссе: позади, за пассажирским автобусом, изо всех сил пыхтел грузовичок Пуэрко Эспина.
Эступиньян и Абучиха следуют за ними!
Спустя пару часов дорога сделалась более извилистой, на ней стали чаще попадаться ухабы и выбоины. Силанпа был уверен, что их пункт назначения — турецкие бани «Земной рай», и теперь его заботило лишь одно: как бы незаметно ускользнуть из катера, при этом не выпрыгивая на ходу. Внезапно движение прекратилось. Силанпа опять спрятался в кубрике с инструментами и затаился. Сердце бешено колотилось.
Но ничего не происходило, никто не поднимался в катер. Выждав минут двадцать, он решил, что пора.
Снова выглянул через люк и первое, что увидел — голубой «мицубиси». Осмотревшись, узнал зернохранилище, в котором побывал вместе с Эступиньяном. «Уньон», кажется? Да, точно! Он спрыгнул на пол и мгновенно спрятался за мешками с мукой. Оттуда ему была видна группа людей в служебном помещении.
— В любом случае уже все готово! — донесся голос Сусан Кавьедес.
— Сусан, ради бога, не будь такой безжалостной. Порой мне становится рядом с тобой страшно, — ответил ей какой-то мужчина.
— Ничего страшного в этом нет, просто мы должны быть уверены!
— Ладно, делай что хочешь.
— Как раз это мы уже и делаем, не видишь разве?
Все ушли. Силанпа еще чуть-чуть переждал за мешками, а потом подкрался к воротам и выскользнул на шоссе. Прошагав за два поворота, он увидел стоящий под деревом грузовик.
— Здорово перепугались, сеньор журналист? Ну, что там?
— В катере находится контейнер, в котором перевозили труп. Я взял песок на анализ и оторвал кусочек от пластикового мешка.
— Однако это не дает нам ответа на вопрос, кем был толстяк с палкой в заднице и почему его убили. — Эступиньян задумчиво потер подбородок.
— Не все сразу.
21
Когда мне исполнился двадцать один год, сеньоры, или, по местному выражению, двадцать один апрель, я вдруг осознал, что юноша, выросший на меде и мелькоче и получивший воспитание на рыночной площади, превратился во взрослого мужчину, и жизнь предоставляет ему возможность самому строить свое будущее, иными словами, класть кирпич за кирпичом, один поверх другого, и возводимая им стена не рухнет под первым же порывом ураганного ветра. Мои бабушка и тетушка сперва никак не могли смириться с тем, что их внук и племянник посвятил себя служению закону и гоняется по улицам за бандитами, но очень скоро их добрые души преисполнились гордостью оттого, что я вершу правое дело, и обе старушки усердно поощряли меня, угощая сладостями и прочими яствами, то есть в наиболее доступной им форме изливали свои чувства, да простит их господь! Если придерживаться хронологической последовательности, то поначалу я выполнял миссию блюстителя общественного порядка в Барранке, но очень скоро меня перевели в столицу, и тогда стали явью с детства хранимые в памяти образы, возникавшие при виде поезда из Санта-Марты или автобусов на шоссе, и глубоко печалившие сердце ребенка своей предопределенностью, поскольку наступил день, серый и дождливый, каким и подобает быть дню судьбоносной разлуки, когда я и в самом деле поднялся в железнодорожный вагон и еще долго висел на подножке, дабы между рыданиями прощальными взмахами руки послать последний привет двум женщинам, меня взрастившим. Как вы сами знаете, сеньоры, нет ничего грустнее расставания с самыми дорогими и близкими существами, и так велика была моя печаль, что, подобно вратарю, пропустившему четыре гола подряд, я ощутил поистине зверский аппетит. Не прошло и двух часов с начала путешествия, как я умял целую сумку мекато, заготовленного для меня благословенными сеньорами с целью удовлетворения потребности в пище в первые дни моей одинокой жизни в столице.