Михаил Вивег - Игра на вылет
Извещение о смерти одноклассника Индржиха (трагически погиб в автокатастрофе на военной действительной службе) застает автора в то время, когда он у гаража родительского дома складывает уголь. Он замечает почтальоншу, идущую к калитке, и тут же исчезает в подвале: не хочет предстать перед ней с немытыми волосами и в грязном зеленом ватнике, воняющем серой. Напрягает слух — отчетливо слышит, как хлопает крышка почтового ящика, и, как всегда, не может побороть радостное ожидание знаменательного известия (в глубине души знает, что этот оптимизм ничем не оправдан, ибо в своей жизни он пока не совершил ничего, чтобы действительно получить такое известие). В ящике — белый конверт. Сразу же замечает зловеще просвечивающую черную окантовку: хотя он и не график, но у него есть чувство пропорции — ее толщина кажется ему чуть ли не вульгарной. Открывает конверт… как? Не розыгрыш ли? Возможно. ИНДРЖИХ НЕЕДЛЫ. Все, о чем ты мечтал, теперь угасает.
В первые секунды он воспринимает эту новость как назойливый, омерзительный розыгрыш и тут же пытается отвергнуть ее. Нет, какая нелепица! Он снова читает извещение о смерти и понимает, что это правда. Да, Индржих мертв. И что теперь? Он принуждает себя проникнуться волнением, которого пока не ощущает. Напустив на себя горестный вид, сморкается угольной пылью. Что ему делать? Перестать возиться с углем? Сказать отцу, что бросил уголь, потому что погиб его одноклассник? Он вкладывает траурное извещение обратно в конверт, конверт сует в карман ватника и берется за лопату. Итак, у нас уже началось, осознает он.
Ева
В середине ноября 1988 года к ней по дороге на аэробику забегает Мария: в следующую субботу она едет к Карелу в Словакию, не хочет ли Ева присоединиться?
Ева ищет отговорку: хотя она и обещала Джефу в ноябре обязательно приехать (один назначенный визит, к его огорчению, она уже отменила, и в ближайший уик-энд ей все равно надо съездить в Словакию), но ее пугает мысль, что придется совершить этот длинный путь именно с Марией. Не то чтобы она не любила ее, просто ей кажется, что между ними не очень много общего, и скорей всего им не о чем будет говорить. Может, не последнюю роль тут играет Мариин костюм из болоньи и огромная спортивная сумка, что висит у нее на плече — вопреки врожденному пластическому дару, мир спорта чужд Еве.
— Поедем, — уговаривает ее Мария. — Будет здорово, если поедем вместе.
— Себастьяна не берешь?
Себастьян в Евиных глазах — вторая проблема. Не раз случалось, что в ее присутствии дети его возраста всегда сначала оторопело молчат, а когда она, прилагая немалые усилия, завоевывает их, без памяти в нее влюбляются. Не отходят от нее ни на шаг, садятся к ней на колени, без конца щекочут ее и возятся с ее волосами.
— Нет, оставлю его на бабушку. Мы хотим снять на ночь гостиницу, ясно?
Ева смущенно кивает.
— С тех пор как он служит, мы ни разу еще не спали, — добавляет Мария с обычной прямотой. — Вы, наверное, да?
— Нет, — краснеет Ева.
— Вот видишь. Поедем.
Дорога в конечном счете приятнее, чем она предполагала. Само собой, они привлекают внимание, но то, что при других обстоятельствах вызывало бы в Еве неловкое смущение — все эти посвистывания, долгие взгляды и другие проявления симпатии, — сейчас, когда они вдвоем, как ни странно, забавляет. Развлечения ради она пробует представить Марию и себя мужскими глазами: симпатичная высокая брюнетка, вторая — чуть ниже ростом, привлекательная блондинка… Они покупают билеты на сидячие места, однако почти весь путь проводят в вагоне-ресторане, где официанты говорят исключительно по-венгерски. Они заказывают обед и по три кружки пива — это Евин личный рекорд. Чуть ли не все кажется им комичным: старший официант, розовые лампочки с бахромой над каждым столиком, названия станций и даже люди, ожидающие на перронах. Временами они хихикают, как две молоденькие девчонки.
Когда Мария отлучается, Ева вглядывается в убегающий ландшафт. Жизнь подчас удивительна, думает она, готовая приложить любые усилия, лишь бы у них с Джефом все получилось. Мысленно гадает, как будет выглядеть гостиница, в которой на сегодняшнюю ночь забронирован номер. Она еще никогда не проводила в гостинице всего одну ночь. Интересно, мужчина или женщина в бюро обслуживания? Ее немного озадачивает, постелют ли им в номере действительно чистое белье и не будет ли раковина в душевой забита волосами и так далее, но одновременно эта ситуация даже возбуждает ее. Мария возвращается, кряхтя открывает дверь, ведущую из другого вагона, — в ресторан на миг врывается грохот колес; глядя на Еву и надув губы, она демонстративно медленно застегивает молнию на джинсах; венгерский официант бесстыже наблюдает за ней. Ева, закрыв лицо руками, смотрит на Марию в щелку между пальцами.
— Но все равно, — говорит она чуть погодя, — не кажется ли тебе, что мы едем туда, как овцы на закланье?
— Ты балда! — взвизгивает Мария.
Они наклоняются друг к другу, касаются лбами, и плечи у них трясутся от смеха. Если бы Мария поцеловала меня сейчас, я не противилась бы, подумалось Еве.
До нужной станции доезжают они с получасовым опозданием, но особенно не огорчаются.
— Если семь недель мы не спали вместе и выдержали, полчаса нас не убьют, — говорит Мария, пожалуй чересчур громко.
Казарма и заказанная гостиница где-то на окраине города; хотя у Евы в сумке номер автобуса, который мог бы их туда довезти, они, неожиданно для самих себя, берут такси, стоящее перед вокзалом. У пожилого полного таксиста на правом виске свежий пластырь. Мария пытается говорить по-словацки, Ева опасается, не сочтет ли толстяк это насмешкой, но он реагирует весьма дружелюбно.
— Есть у вас там какие-нибудь словацкие песенки? — спрашивает Мария, кивая на радио. — Или скажу по-вашему: пиеснички? К примеру, группа «Элан»?
Ева укоряет Марию взглядом, тем не менее таксист охотно удовлетворяет ее просьбу. Подъезжая к казарме, все трое громко поют «Танцовщицу из Лучниц».
Они проходят через ворота в стене, обнесенной тремя рядами колючей проволоки. Стена недавно выбелена: она буквально светится, и в сухой траве под ней все еще видна известка. Столь же свежим, хотя и непрофессионально окрашенным, выглядит красно-белый шлагбаум; за ним открывается обширная заасфальтированная площадь со множеством стрелок, разных чисел и непонятных аббревиатур; посреди площади — комично маленький островок зелени, окаймленный красно-белым бордюрным камнем. Что-то типа государственной границы или аэродрома, думает Ева. На крыше ближайшего здания транспарант со знакомым лозунгом, призывающим к строительству и защите социалистической родины, — по-словацки он звучит непривычно, почти пародийно. Из низкого в форме куба строения выходит молодой солдат, вероятно дежурный, и неуверенно направляется прямо к ним; в руке он держит замусоленную школьную тетрадь и самописку. На униформе у него толстые красные шнуры, концы которых украшены золотыми гильзами, — хотя Ева и понимает, что сей наряд не выражает его личного вкуса, однако не может сдержать сочувственной улыбки. Солдат смущается еще больше. Шнуры какие-то смешные, думает Ева. Эстетика примитивных племен. Мария сообщает дежурному фамилию и звание Карела и Джефа, он отмечает это в тетради; потом указывает, где им подождать.
— Ему бы работать официантом, — шепчет Ева Марии. — За это время пришлось бы принять не один заказ.
Они смеются, но не так раскованно, как в поезде или в такси. Помещение для посетителей квадратной формы, по его периметру равномерно расставлены деревянные скамьи и столы. Хотя они не коснулись ни одного выключателя, на потолке с характерным жужжанием загорается лампочка. Еве кажется странным, что, кроме них, здесь никого нет. Субботний день — разве остальных солдат никто не навещает? Она осторожно осматривается: слева маленькое окошко, выходящее в дежурку, что-то вроде раздаточного окна в школьной столовой, только оно, судя по всему, не открывается. Солдат со шнурами и еще один, повыше, откровенно рассматривают их — за стеклом молоденький дежурный выглядит более самоуверенно, чем во дворе. Он что-то нашептывает сослуживцу (Ева замечает, что у него сломан передний зуб) и наконец звонит по телефону. Мария зябко поглаживает предплечья и глазами ищет какой-нибудь источник тепла: высоко на фасадной стене замечает электрический рефлектор, шнур которого ведет в дежурку.
— Давай скажем, чтобы включили? — шепчет она.
Как только она, понизив голос, произносит это, раздается тихое ворчание, и черная спираль рефлектора медленно разгорается. Мария поворачивается к окошку и показывает солдатам поднятый большой палец.
Через час в маленьком помещении становится слишком жарко: Ева и Мария уже давно сняли свитера, но даже оставшись в одних хлопчатобумажных майках (конечно, им показалось, что именно этого и добивались солдаты), обливаются потом. Ева замечает голубое отражение маячка «скорой помощи», подъезжающей к воротам; сирена выключена. Солдат, что повыше, идет поднять шлагбаум, и карета въезжает внутрь.
![Андрей Ильин - Игра на вылет [= Секретная операция]](/uploads/posts/books/243702/243702.jpg)
