Энн Ветемаа - Воспоминания Калевипоэга
Не взял с собой ни еды, ни питья. Но ни голода, ни жажды не знал. Кошмарные призраки окружали меня: исполинские красные петухи, давясь, глотали золото, пухлые лиловые кочаны разрастались, становясь высотой с елку. Отвратительное и тошнотворное то было зрелище! А тут еще откуда-то вылезли страшные люди с песьими головами. Мерзостно лая, прогрызали они дыры в бортах лодки… Сплошной сюрреализм окружал меня, безысходный и беспросветный.
Долго ли плыл я по морю, не ведаю. И не помню, когда чувств лишился. Очнулся от горячего вкуса во рту. Неужто вновь я в Аду очутился? Долго тайный советник и Олевипоэг внушали, что в рот мне не серу, а отменную водку льют и что я среди живых людей нахожусь. Пока я по волнам скитался, тайный советник на веслах с двумя надежными гребцами за мной следовал. А приблизиться они не осмеливались, дабы не помешать королю в изучении моря-океана.
Несколько дней меня в себя приводили, и верные друзья неотлучно возле одра моего в дозоре сидели. Когда оклемался я и разумно на вопросы отвечать смог, сказал Олевипоэг, что надобно мне пред народом моим предстать. Все жаждут встречи со мной после возвращения моего из многотрудной полярной экспедиции.
— Полярной экспедиции? — изумился я.
— Натурально! — вскричал тайный советник и, шевеля ушами, уверять принялся, что смелый мой полярный рейс золотыми литерами вписан будет в историю океанологии и освоения Арктики и Антарктики и что в народе только о том и говорят. Все жители Эстонии гордятся своим королем, неутомимо знания копящим. Слова, произнесенные его величеством перед отплытием, — он, тайный советник, знает нескольких человек, слышавших их лично, — слова те стали крылатыми и многих вдохновляют образование свое повышать.
— Какие еще, черт возьми, слова?
Достоин восхищенья,
Кто знатен и богат,
Мудрец же просвещенный
Достойней во сто крат! —
продекламировал тайный советник, и в его похожих на пуговки глазках светились восхищение и хитрость. — Сперва-то болтали, что Калевипоэг из-за какой-то девчонки умом помутился и сбежал, да только оным пустозвонам веры не было, а кто этакие слухи распускал, над теми народ самосуд учинял, и притом безо всякого подстрекательства, — с гордостью закончил он.
Олевипоэг смотрел в сторону, но когда заговорил, речь его была учтива и серьезна.
— Отрадно, что ныне и эстонцы, кои искони поморами слыли, начало покорению морей положили. По утверждению Саксо Грамматикуса, автора «Деяния данов», легендарный король Гормос под водительством мудрого Тхоркиллуса одиссею предпринял, дабы край света узреть. Пусть же датчане смирят гордыню свою — теперь и эстонцы ту трассу освоили! И что примечательно — ведь Калевипоэг, сам того не ведая, в тягостном своем сновидении многотрудное путешествие правдиво нам изложил. То не бред был и не кошмар, а подробнейший и точнейший рассказ, и рассказ тот некий мудрец, к постели занемогшего короля единолично допущенный, а после того внезапно и скоропостижно от разрыва сердечного скончавшийся, прилежно записал. Да будет мне позволено, — продолжал Олевипоэг, — оную запись сей же час королю зачитать в целях уточнения.
Разинув рот, внимал я повествованию о своем триумфе в Лапландии; о счастливом избавлении от опасности погибнуть в Мальстреме, по утверждению скандинавов, являющемся пастью морской, суда поглощающей; кровь в жилах стыла от описания встречи с Гигантской Девой, о коей, правда, и до того было кое-что известно, ну, а уж теперь никакой Фома Неверующий в ее существовании не усомнится. И, кстати, Гигантская Дева живет как раз в тех краях, где петухи золото пожирают и капуста величиной с елку растет.
Я хотел было возразить, но Олевипоэг с улыбкой подмигнул мне. Тем временем со двора рыбацкой хижины, где меня отхаживали, послышалось конское ржание. Выглянув в окошко, увидел я роскошную карету.
Олевипоэг и тайный советник под руки вывели меня и посадили на мягкое сиденье.
По улицам Таллина проезжая в шикарном экипаже, наблюдал я приветственные махания руками и одобрительные возгласы слышал от горожан.
Хоть и немощен еще я был, однако, приоткрыв окошко кареты, хотел предуведомить народ о неудаче своего похода, однако же слабый мой голос плохо мне повиновался.
Ведь в блужданьях мы постигли,
Что безбрежно наше море,
Безграничен разум Таары,
Беспределен мир широкий…
На что ликующий народ, принаряженный по случаю торжества, проревел хором:
Достоин восхищенья,
Кто знатен и богат.
Мудрец же просвещенный
Достойней во сто крат!
Карета остановилась возле дома Олевипоэга, ветвями берез и гирляндами цветов украшенного. Растроганный таковым почетом, пошутил я, что подобная встреча более невесте подходит, и, усмехаясь, свадебную песнь тихо затянул. Что за диво! Тайный советник тут же мне во весь голос подпевать принялся, да и люди, во дворе толпящиеся, бодро припев подхватили…
А Олевипоэг в сторону смотрел и сморкался с трубным звуком.
— О король! Я с моей невестой просим тебя в сей высокоторжественный день занять почетное место за нашим свадебным столом, — произнес он взволнованно.
И в тот же миг появилась на крыльце девица красоты дивной — то была зазноба моя, адская дева! На главе ее невестин венец красовался…
— О Таара великий! Дай мне силы! — пробормотал я и вошел, пошатываясь, в свадебный чертог.
XVI
«Ах, младость так прекрасна, нельзя ее вернуть!» — совершенно справедливо отмечает поэт. Ведь именно в младости накапливаем мы материал для последующих воспоминаний, и нередко оные воспоминания оказываются куда приятнее того, что судьба впоследствии нам преподносит.
Отпировав на свадьбе Олевипоэга, задумался я над тем, что младость моя миновала. И решил вплотную заняться устройством дел государственных. Если довелось тебе «Калевипоэг» штудировать, любезный читатель, вероятно, обратил ты благосклонное внимание на то, что и в оном сочинении о зрелости моей мало говорится. И у меня большой охоты нет о сем времени распространяться. То была весьма нудная и докучная пора. С утра обряжайся усердно, концом косы бороду скобли, онучи наматывай, лапти напяливай. Негоже, чай, королю в разгильдяйском виде на люди показаться. А дел навалом, только поспевай поворачиваться: со старейшинами совещайся, послов иноземных принимай, награды вручай, а ежели краеугольный камень где заложить надобно, так и тут король хоть тресни, а явись! Нет, незавидное житье, вельми незавидное! А уж ежели притом у тебя в жилах геройская кровь течет, так совсем со скуки скапустишься.
Впрочем, дела на Эстонской земле шли успешно.
Под дельным руководством Олевипоэга вздымались в безоблачное небо пахнущие смолой стропила новых домов. Справлялись новоселья, свадьбы, крестины. Повышался жизненный уровень. На рынках появлялись новые, невиданные до сей поры товары.
Счастье и мир. Мир и счастье.
Всюду, где я появлялся, встречали меня с радостью и уважением — из меня вышел правитель, любимый народом. Однако в душе у меня счастья и мира не было. Частенько сиживал я на берегу озера Юлемисте, на волны глядя, а оттуда взирала на меня суровая, мужественная, но чуток мрачноватая личность короля средних лет: не нашел я своим силам достойного применения.
Что же мне теперь, до конца дней своих байбачить, лодыря гонять? — горестно вопрошал я себя. Эх, оседлать бы борзого коня да в сечу кинуться! Для того ведь герои на свет родятся, чтобы врагов сокрушать да подвиги совершать. Но с кем тебе, человече, биться-то? Дела в королевстве идут исправно, границ наших уж давно никто нарушить не смеет. В младые-то годы я, долго не размышляя, ворога сам сыскал бы, а ныне, королевским саном облеченный, не решался я безо всякой причины, только лишь чтоб мощь свою показать, народ на поле брани гнать.
Минуло семь лет отрадных,
Протекло семь зим спокойных
на Эстонской земле, как в «Калевипоэге» говорится; терпение мое истощалось. Каждое утро от сна пробуждаясь, откинув тулуп, коим укрывался, вставал я с ложа, другим тулупом покрытого, и со страхом великим на брюхо свое взирал, не разжирело ли, ибо прилежных занятий зарядкой и гимнастикой, что простых людей в форме поддерживают, для героя маловато. В сердце моем вынашивал я планы бегства. Ну разве не здорово было бы наняться под чужим именем на какой-нибудь парусник и махнуть в теплые края с дикарями сражаться?
Одна радость оставалась — охота. Но и этой услады меня лишили. На одном заседании совета старейшин какой-то ученый муж объявил, что травлю волков и медведей надлежит прекратить немедля, ибо грозит им полное истребление. Будто бы Калевипоэг столько их перебил, что природное равновесие, изволите ли видеть, пошатнулось, а это для человечества, частью природы являющегося, опасность немалую будто бы создает. И можете себе представить, приняли-таки закон о защите и нарушителей оного постановили браконьерами нарекать…
