Стефан Брейс - Создатель ангелов
Он стал качать головой, при этом глядя в пол.
— Я поступил хорошо. Я делал только хорошее. Я этого не хотел.
«Он не в себе, — подумала она, — похоже, будто он пьян».
Доктор продолжал очень странно мотать головой из стороны в сторону. С улицы снова раздался рев мотора, но голос доктора перекрывал его.
— Он так захотел. Он. Я пытался удержать его. Я пытался. Но…
Он провел рукой по деревянному клинку и сделал шаг вперед. Как будто пошатнулся.
— Я хотел делать добро. Я всегда хотел делать добро.
Хаос и мошенничество. Эти слова снова возникли у нее в голове. И она сказала их вслух:
— Хаос и мошенничество.
Затем фрау Манхаут отошла на пару шагов в сторону, подальше от доктора.
— Хаос и мошенничество. Вот в чем вас обвиняют. Вы всех обманывали. Всегда. Раньше. И сейчас.
На улице в этот момент раздался громкий хлопок. Она испугалась, но доктор как будто ничего не услышал.
— Вы не можете так говорить. Вы не должны так говорить.
Он снова сделал шаг в ее сторону. Она отступила. Почувствовав, что коснулась его слабого места, продолжила:
— Вы не можете принять правду. Вы боитесь ее увидеть. Вы переоценили себя.
— Вы не можете так говорить, — повторил он и стал трясти головой еще сильнее.
Как ребенок, которого уличили в чем-то, чего он не хотел признавать. Вот что ей это напомнило. В следующий момент доктор вдруг кинулся вперед. Она совершенно не ожидала этого и инстинктивно отступила еще на один шаг. Только тогда она поняла, что стояла совсем близко у края лестницы. Но было уже поздно.
— Герр доктор, моя машина не заводится. Не могли бы вы…
Смотритель башни зашел в дом и резко остановился.
— О Господи! — закричал он.
Доктор Хоппе склонился над фрау Манхаут, которая лежала на полу у нижней ступеньки лестницы. Он прижал два пальца к ее шее, подождал несколько минут и поднял глаза.
— Бог дал, Бог взял, — произнес он.
Отто Райзигер покачал головой и медленно перекрестился.
Он не хотел этого. Виктор Хоппе этого не хотел. Он просто хотел отдать ей меч. Только и всего. Но тут она сказала эти слова. Она настаивала. И внутри у него стало расти что-то, что было сильнее него. Внутри у него выросло зло. Он знал об этом. А со злом надо бороться. И об этом он тоже знал.
Часть II
В научных справочниках и трактатах карьера Виктора Хоппе чаще всего была описана следующим образом:
Немецкий эмбриолог Виктор Хоппе получил степень доктора в шестидесятые годы, защитив в университете Ахена блестящую диссертацию о регуляции клеточных циклов. В Бонне он в течение долгого времени занимался проблемой бесплодия и в 1979 году поразил научный мир, получив потомство мышей от однополых родителей. Он возглавил действующую кафедру в университете Ахена, а в 1980 году снова удивил всех, клонировав мышей. Тем самым он оказался первым ученым, которому удалось успешно применить подобную технику на млекопитающих. Спустя три года коллеги обвинили его в мошенничестве. Оказалось, что, руководствуясь его описаниями, опыты повторить невозможно, а сам доктор Хоппе отказался демонстрировать свою методику. В 1984 году, после проверки, проведенной независимой комиссией, он прекратил свою деятельность в университете и отошел от научного мира. Некоторые ученые, спустя некоторое время, сожалели об этом досадном эпизоде, полагая, что с исчезновением доктора Хоппе научный мир лишился большого таланта, другие же продолжали считать его работу дилетантской подделкой.
Все это можно прочесть в разных источниках и сегодня. Кроме неверно указанной национальности, все правильно. Но это только половина правды. При более подробном рассмотрении проясняется другая история.
Во вторник, 16 декабря 1980 года, в половине пятого вечера главному редактору лондонского отделения журнала Cell[4] позвонил доктор Виктор Хоппе. Имя показалось главному редактору знакомым, но он не сразу смог вспомнить, где его слышал. По-английски, с явным немецким акцентом, доктор осведомился, когда будет сдан в печать следующий номер журнала, и взволнованным голосом добавил, что у него есть чрезвычайно важная новость. Голос звучал так, будто человек обмотал трубку носовым платком.
Главный редактор сказал, что сроки сдачи январского номера прошли уже неделю назад и что он с минуты на минуту ожидает корректуру. Но статьи для февральского номера еще принимались.
Ждать так долго доктор Хоппе не захотел.
— It's too important[5], — сказал он.
С долей здорового недоверия главный редактор поинтересовался, о чем же именно идет речь. На той стороне провода чувствовалось сомнение, но потом голос уверенно произнес:
— Клоны. Я клонировал мышей.
Внимание главного редактора было немедленно завоевано. Если бы это оказалось правдой, то это и в самом деле была бы чрезвычайно важная новость. Сообщение тут же напомнило главному редактору, кто такой Виктор Хоппе: тот самый немецкий биолог, который несколько лет назад опубликовал в журнале Science[6] смелую статью о манипуляциях с мышиными эмбрионами.
— Это действительно чрезвычайная новость, — сказал редактор.
— Я хотел бы как можно скорее опубликовать отчет о моем исследовании, вы ведь понимаете?
— Прекрасно понимаю, — ответил главный редактор, сделавшийся вдруг невероятно уступчивым. — Я мог бы постараться пристроить статью в этот номер. Вы сможете прислать мне ее сегодня по факсу?
— Только завтра.
— Это уже сложнее. Крайний срок, когда я мог бы еще ее принять, — до полудня. У вас получится?
На самом деле в запасе еще был целый день, но об этом он умолчал. Чем больше он даст времени, тем больше будет шанс у других журналов прознать об этом и перекупить сенсацию.
— В двенадцать. Должно получиться.
— Превосходно. Сколько мышей вы клонировали, если позволите поинтересоваться?
— Троих. Три штуки.
— Фантастика. С нетерпением жду вашу статью.
— Мне остались только кое-какие детали. Можете на меня рассчитывать.
Когда Виктор Хоппе в Ахене положил трубку, от той статьи, которую он должен был сдать завтра, на бумаге у него было совсем немного. В голове, правда, имелся план статьи, он записывал все данные по ходу каждого шага эксперимента и делал фотографии, но больше у него ничего не было. Виктор понимал, что должен делать упор именно на своей технике. Дело в том, что большинство его коллег использовали для слияния клеток вирус, из-за чего теряли контроль над важнейшим процессом в клонировании. Сам же он использовал и усовершенствовал технику, которую разработал в семидесятые годы английский профессор Бромхолл: при помощи микроскопической пипетки он вводил в клетку чужое ядро и, не извлекая пипетки, вытягивал ядро собственное. Таким образом в оболочке образовывалась всего одна ранка, которая затягивалась быстрее. Только что открытое вещество цитохалазин В, которым он затем обрабатывал клетку, обеспечивало ее эластичность, что способствовало скорейшему слиянию с новым ядром.
В теории все было просто, но на практике этот метод требовал большой тренировки и в тысячу раз больше ловкости, чем требуется, чтобы вдеть нитку в иголку. Многочисленные попытки оказались неудачными из-за того, что оболочка клетки повреждалась слишком сильно или вместе с ядром удалялось чересчур много цитоплазмы. Слияние клетки с новым ядром тоже редко проходило без проблем, и на дальнейшее развитие в эмбрионе реконструированной клетки было невозможно повлиять. Данные, которые получал доктор, также говорили сами за себя. Из пятисот сорока двух отобранных клеток белых мышей даже половина не пережила микрохирургического вмешательства, во время которого их собственные ядра были заменены на ядра клеток серых мышей. Из оставшегося количества только сорок восемь клеток срослись с новым ядром. На четыре дня они были помещены в специальную среду, после чего оказалось, что шестнадцать клеток превратились в крошечные эмбрионы и, соответственно, могли быть пересажены в матку нескольких белых мышей. Несмотря на такой низкий показатель — даже три процента клеток не выдержали предпоследнюю стадию, — Виктор Хоппе все-таки добился успеха, чего не удавалось ни одному из его коллег: все попытки терпели неудачу на стадии выращивания эмбриона.
После этого ему пришлось ждать три недели, пока эмбрионы вырастут и появятся на свет. На тот момент он уже обработал новую партию клеток. К его отчаянию, в этот раз ни одна из клеток не выдержала стадию выращивания, так что все его надежды были связаны с уже подсаженными в матки эмбрионами. Мышата появляются на свет абсолютно лысыми, и доктору пришлось ждать еще три дня, пока у них не выросли первые шерстинки, чтобы убедиться в том, что его эксперимент по клонированию удался. Шестнадцать переделанных клеток должны были вырасти в клонированных серых мышат, а из пятнадцати обычных оплодотворенных клеток, которые он одновременно имплантировал в матки к нескольким мышам, должны были появиться обычные мыши с такой же белой шерстью, как и у их матерей.
