Скарлетт Томас - Корпорация «Попс»
Я смотрю на запись, которую сделала в книжке:
ОЦЭСЫЁВАСЙБЮЮХФДФЛВАЯЯЮИФАВН??????? ЮЮ и ЯЯ??
Текста попросту слишком мало, полезных закономерностей в нем не выявить. Да и вообще, коротких фраз, где удобно повторялись бы простые распространенные слова, раз-два и обчелся. Я зеваю. Зачем мне это подкинули? Они хотят, чтобы я это прочла, или нет? Я сижу за конторкой, слушая, как шумит темнота за окном, и думаю, какая все это глупость. Зачем посылать шифровку без ключа? В смысле, я же не похитила ее, не перехватила — ее мне прислали!
Я так пристально всматриваюсь в листок бумаги, что тот начинает расплываться перед глазами. Буквы шифра перемешиваются и сливаются с логотипом «Попс», маячащим в левом верхнем углу, и словами «Наши поздравления» в центре. И вдруг меня осеняет: а что, если ключ здесь, у меня под носом? Вигенер пользовался понятием «замаскированного ключа»; может, и здесь есть такой?
Мое сердце быстро колотит в тамтам, а мозг внезапно делает стойку; я еще раз тщательно выписываю послание на странице, а над ним — несколько раз буквы «ПОПС». Мой самопальный «квадрат Вигенера», который я нарисовала на листке бумаги, сообщает мне следующее:
Я знал, что вы сможете это прочесть. Ну что это за послание, спрашивается? И кто мне его послал? Мне все это очень не нравится, и от того, что уже за полночь, душе не легче. Расслабиться я теперь не могу и хожу по комнате из угла в угол, куря самокрутки, покуда окошко не заполняет безмятежная океанская синь. И лишь тогда наконец я забираюсь в кровать.
Часть вторая
Как-то раз Бертран Расселл[39] рассказал Г. Г. Харви[40] свой сон. «Расселлу снилось, что он оказался на верхнем этаже Университетской Библиотеки, году этак в 2100-м, — вспоминает Харди. — По проходам между стеллажами бродил помощник библиотекаря с огромным ведром; он снимал с полок книгу за книгой и после краткой инспекции ставил обратно или швырял в ведро. Наконец он добрался до трех тяжеленных томов; Расселл узнал их — это был последний уцелевший экземпляр „Principia Matematica“.[41] Помощник библиотекаря взял один том и перевернул несколько страниц; похоже, его на миг озадачили причудливые символы — он захлопнул книгу, взвесил ее в руке и застыл в нерешительности…»
Пол Хоффман. «Человек, который любил только числа».Глава десятая
Трудно готовить самой себе ужин, когда тебе девять лет.
Хотя бы потому, что я никак не могу дотянуться до рашпера, если не заберусь на стул. До того, как отец меня бросил, мне не разрешалось этого делать; может, теперь разрешается? Нет. Если я поскользнусь и упаду, за мной некому будет ухаживать и некому будет дойти до телефонной будки, чтобы вызвать «скорую». Теперь я должна внимательней за всем следить, как слежу за тем, чтобы не разреветься. Как бы то ни было, то, что готовят на рашпере — сосиски, например — готовится очень сложно, да у меня и денег нет покупать сосиски. Сегодня, третий день кряду, я готовлю овсянку: вода из-под крана и крупа из большой коробки, стоящей в шкафу. Я никому не сказала, что случилось. Даже лучшей подруге Ивонне, хотя она со мной вообще-то не разговаривает; не сказала ни учителю, ни взрослому другу. Я могу о себе позаботиться.
Десять дней назад я пришла из школы и обнаружила, что отец просто взял и исчез. Он оставил записку: «Прости. Пришлось уехать. Позвони дедушке с бабушкой, они за тобой присмотрят». Почему я им не позвонила? Сама не знаю. Отчасти потому, что страшно рассердилась на отца и скорее согласилась бы сдохнуть, чем выполнять его идиотские распоряжения. Неужто он не знает, что нельзя вот так вот бросать девятилетнего ребенка, совсем одного. А может, тут было и что-то еще: неясное ощущение, что если я смогу просто взять себя в руки и перетерпеть этот шторм ирреальности, грозные волны одиночества, страха и сомнений улягутся, и все само собой придет в норму. Папа вернется, где бы он там ни пропадал, чмокнет меня в макушку и извинится. Как бы я на него ни сердилась, мой разум велит мне дать ему шанс. Позвонить бабушке с дедушкой было бы все равно что наябедничать на него; в смысле, если б они узнали, что он бросил меня тут совсем одну, это была бы водородная бомба. В последнее время они и так сетовали, что я «ребенок с ключом на шее» — видно, их беспокоил тот факт, что, пока отца не уволили, я, приходя из школы, самостоятельно проникала в квартиру. Чует мое сердце, нынешнюю беду они воспримут гораздо, гораздо серьезнее.
Я часто пользуюсь моряцким жаргоном и думаю обо всем морскими метафорами, потому что дома полно книжек о навигации. Вообще-то их пора бы уже вернуть в библиотеку. Отца наверняка ждет штраф и масса других столь же приятных вещей. Хотя мне кажется, что ему наплевать. Может, я отнесу книжки в библиотеку за него. Но я не уверена, что утащу такую кучу. К тому же они интересные. Я как раз одну почитываю — «Выжить в жестоком море», реальную историю про семью, которая оказалась в маленькой шлюпке и два месяца сражалась с Тихим океаном. От этой книжки мне как-то легче. Если я ем апельсин, пока читаю, я разламываю его на дольки и выдаю самой себе по одной, будто это последняя пища, на которую я могу рассчитывать; я как бы играю в то, что попала в опасное приключение со своей семьей, далеко-далеко в открытом море. Я представляю, что семья у нас большая — все смеются, рассказывают волнующие истории и способны пережить даже кораблекрушение.
Жалко, что у меня нет зверушки. Нет, я не про кошку или собаку — это значило бы просить слишком многого. Тушканчик, морская свинка или рыбка были бы в самый раз. Я назвала бы зверушку милым-премилым именем, кормила бы и все время за ней присматривала. Я научила бы ее всяким хитрым трюкам и делилась с ней всеми своими тайнами. Отец повторяет, что радость от появления новой «игрушки» рано или поздно угаснет, но я-то знаю, что это не так. Как-то раз он сказал: откуда тебе знать, что ты будешь думать в будущем? твое будущее «я» окажется странным незнакомцем с абсолютно чуждыми тебе мыслями и чувствами. Раньше, когда мама еще была жива, он таких вещей не говорил, а в последнее время говорит постоянно, и взгляду него делается туманный и философский. Ты не знаешь, кем станешь, Алиса. А я, черт побери, всего лишь хотела тушканчика. Вот почему я так и не рискнула попросить, чтобы мне завели кошку или собаку.
Может, папа отправился куда-нибудь в плавание? Книжки связаны с его исчезновением, или мои подозрения призрачны, как летучий голландец? У папы часто появляются странные, неожиданные идеи (и тогда он отправляется на разведку в библиотеку), но они очень редко приводят к активным действиям. Или на сей раз правило нарушилось? В идеале он либо просто вернется, либо — и об этом я думаю по ночам — я выясню, куда он девался, найду его и привезу домой. Если он вернется, бабушке с дедушкой будет незачем знать, что он вообще исчезал. Таков мой план на данный момент.
За овсянкой нужно следить внимательно: она очень опасна, когда кипит. Прольешь ее на себя, и на всю жизнь останутся шрамы — может, даже на лице, если особенно не повезет. Так что, дав воде и овсу покипеть в кастрюльке ровно одну минуту (я ее отмеряю про себя: один кашалот, два кашалота и так далее, потому что на моих электронных часах секундомера нет), я просто выключаю газ — пусть кастрюлька остынет, тогда я к ней прикоснусь. Это один из моих приемов выживания в экстремальной ситуации. Я составляю их список. Вот что я успела наработать: не стоять на стульях; не пользоваться рашпером; не втыкать вилку в розетку и не выдергивать ее, не убедившись сперва, что прибор выключен. Недавно один папин друг рассказал нам историю, как его «швырнуло через всю комнату» электрошоком. Не хочу, чтобы такое случилось со мной, когда я тут одна. Всякий раз, вспоминая, как в прошлом мне говорили чего-то не делать, я вношу это в список. Такова система. Порой приходится доверять взрослым, и особенно — может быть — когда их на самом деле рядом нет и они не бдят. Лишь в самый глухой час ночи решимость покидает меня, и я хочу позвонить дедушке, но телефонная будка — через два квартала от дома, а мне не разрешается выходить после сумерек.
Меня беспокоит вопрос: где, спрашивается, я достану деньги, чтобы заплатить за газ и электричество? Мои деньги на еду тоже почти закончились. Деньги на еду я вытрясла из своей копилки-поросенка в спальне. Всего десять дней назад у меня было шесть фунтов; удивительное зрелище — наблюдать, как быстро они исчезают. Зря я, наверное, первые три дня покупала на ужин рыбу с жареной картошкой и просадила позавчера целый фунт в кондитерской. Опять-таки, трудно вести бюджет, когда рядом нет взрослых, которые говорят тебе, что можно, а что нельзя покупать. Скорее всего, именно поэтому детям обычно не позволяют распоряжаться деньгами.
