Анне Рагде - Раки-отшельники
Позже он рассказал, что заработал в ту ночь больше двухсот тысяч крон. Она не понимала, как это возможно, о таких вещах знаешь, но никогда вполне в них не веришь. Он позвонил ей на работу, когда она ассистировала на операции — боксеру зашивали рану на лбу, — и она с трудом удержала пинцет, помогая Ане класть шов. Телефон заиграл его особую мелодию в кармане брюк.
— Какой необычный звонок, — сказала Аня, поправила лампу над столом и взяла первую скобу, которая держала края будущего шва между бровью и веком.
— Это мелодия из фильма, — сказала Турюнн.
— Я ее слышала, но не понимаю, откуда она.
— «Хороший, плохой, злой» — итальянский вестерн.
Но он всегда был первым. Готовил еду и рассчитывал, что она приедет, когда он позвонит, и просил ее приехать, и она приезжала. А когда он говорил, что собирается работать, она должна была оставить его в покое, ведь он зарабатывал сотни тысяч.
Вот она делает последние повороты на дороге между елями высотой с башню, она приняла душ, надела чистые джинсы и свитер и совсем новую флисовую куртку «The North Face», чуть круче всей остальной ее спортивной одежды, она была уверена, что ему понравится. Она немного опаздывала, пришлось консультировать все семейство хозяев Неро. Щенок выбрал роль семейного баловня и здорово рычал на всех по очереди. Она посоветовала им вернуть щенка заводчикам, но они к нему уже слишком сильно привязались, поэтому собирались сами взять быка за рога. Вообще-то ей очень хотелось позвонить заводчику и всыпать ему по первое число, он же с самого начала видел, что Неро — доминирующий альфа-тип, и ни за что в жизни нельзя его продавать в семью с маленькими детьми, где раньше никогда не держали собак.
Вдруг на дорогу выскочил заяц, она резко повернула, всего в нескольких сантиметрах, но потом увидела в зеркало, что зверек поскакал дальше, целый и невредимый. По счастью, она ехала на зимней резине с только что протертыми фарами, дорога не освещалась.
Она надеялась остаться у него на ночь, но если ему надо работать…
Такое тоже случалось, ему приходили сообщения по электронной почте поздно вечером, и появлялся этот отчужденный взгляд. Денежный взгляд, как она называла его про себя. Когда он получал важное сообщение на почту, ему тут же приходило уведомление на мобильный, а его он отключал только на санных выездах с собаками.
И этого она понять не могла. Он соскочил со своих крысиных бегов, чтобы заниматься собаками, но был доступен компьютерам, как только собаки стояли сытые в псарне. Разве это — свобода? Если в том или ином уголке Земли всегда рабочий день, и он всегда знал, сколько где времени? Но последние две недели она спала у себя дома только три ночи, и думала о нем весь день, когда они не были вместе.
Тем временем, повинуясь чувству долга, она регулярно звонила матери, не упоминая Кристера, и повторяла до одурения, что Сисси будет лучше продать дом и поделить выручку с Гюннаром. То, что в этом доме она провела детство, ее мало заботило. Она была уже слишком взрослой, чтобы рыдать над детскими привязанностями. Хотя, конечно, расчищать чердак, где, как она знала, стоят ящики, полные детства, будет непросто. Игрушки и книжки, тетради и альбомы для рисования со школьных лет. Одежда, лыжи и коньки, тарелка для катания с горки и ее первые финские санки, которые Гюннар покрасил в ярко-красный цвет, чтобы никто их не украл.
С Гюннаром с того дня, как они виделись в кафе и он держал речь в свою защиту, она больше не встречалась. Не могла, хотя он оставил несколько сообщений на ее автоответчике. Интуитивно она понимала, что он хочет попросить ее выступить от его имени и помочь с продажей дома. Знал бы он, что она и так это делает. Мать была замечательной женщиной, надо только переступить через свой позор, и она расцветет, — как говорил Гюннар. Вероятно, даже найдет работу, у нее были обеспеченные подруги, которые работали ради собственного удовольствия в художественных галереях, в маленьких магазинах бижутерии, и еще занимались благотворительностью в клубах типа «Ротари». Ей нельзя сидеть сложа руки, она не из того теста. Все годы, когда она, так сказать, «сидела дома», она была полна энергии, даже водила экскурсии по Осло для приезжих дамских клубов и прочих прекрасных сообществ. Но едва ли получала за это деньги, поскольку на жизнь ей хватало. А теперь придется получать зарплату. «Ее не надо жалеть», — утешала себя Турюнн в энный раз. Но Сисси должна прийти к этому сама.
Отцу она тоже звонила очень исполнительно. У них должна была появиться новая домработница, чем он был очень недоволен. Похоже, только это омрачало жизнь на хуторе. Но, учитывая, как быстро отец привык к первой, можно надеяться, что все пройдет хорошо и с этой.
Собаки предупреждали ее появление лаем и протяжным воем, бросаясь на ограждение из сетки. Пять из них выскочили наружу, включая Луну, остальные остались в своих загонах и возбужденно лаяли внутри, даже те, кто не мог ее заметить.
— Привет! Это же я!
Она подбежала к ограждению, просунула пальцы в сетку и прижалась к ней лицом, которое псы тут же облизали, стараясь подпрыгнуть как можно выше.
— Луночка, какая ты хорошая…
Жалко, нельзя было держать их дома подолгу, потому что собаки начинали задыхаться. В это время года их шкура была предназначена для серьезных морозов. Даже в новогоднюю ночь, когда Луна исполняла роль полиции, ее очень скоро привязали снаружи, где она свернулась калачиком на холодном снегу.
Он встретил ее в дверях, обнял и коротко поцеловал в лоб, щеки и губы.
— Ты останешься? — прошептал он ей в волосы.
— Конечно. Если хочешь.
— Хочу. Отличная куртка. Новая?
— Нет. Купила ее как-то осенью.
Он приготовил соус из пакетика, пожарил фарш, сварил рис и смешал все в кастрюле. Не особенно вкусно получилось, но главное, что им приготовлено. Он налил красного вина в бокалы, камин уже горел. Мобильник он выключил, когда она еще только парковалась. Она чувствовала, что счастлива, здесь, сейчас, вместе с ним. Он был ближе и роднее, чем все ее предыдущие мужчины. Выпитое вино побудило ее задать глупый вопрос:
— Почему я вообще тебе нравлюсь? Именно я?
Он пожал плечами, усмехнулся, отпил вина.
— Может, потому что я тебе нравлюсь? И мои собаки?
Они никогда не говорили о будущем, жили одним днем, никогда не вели себя как пара, только встречались на этой даче. Она и не жалела об этом, не хотела его ни с кем делить, хотя было бы забавно показать его знакомым, покрасоваться рядом с таким мужественным плюшевым мишкой, понаблюдать за завистью других женщин.
— Во сколько тебе вставать? — спросил он.
— В семь.
— Тогда вполне уже можно ложиться.
— Но сейчас только половина девятого, — сказала она с улыбкой.
— Вот именно.
И тут появился этот волчий взгляд.
Когда он спустя долгое время встал за остатками вина и бокалами, и принес их в постель, она заговорила об Эрленде.
Она давно не могла до него дозвониться, прошло уже две недели с тех пор как между Эрлендом и Крюмме пробежала кошка. В те редкие разы, когда она слышала его живой голос, а не запись на автоответчике, он был занят и не мог разговаривать; и все было хорошо, и нечего беспокоиться, он оформлял новые витрины, Пасха уже не за горами, у него сто тысяч дел, — говорил Эрленд. Но он больше не звал ее в Копенгаген, и ее это настораживало.
Раньше она не говорила с Кристером об Эрленде. Единственное, что он знал о ее семье, это что от матери недавно ушел муж, а отец вел хозяйство на хуторе где-то под Трондхеймом. Он даже не спросил, что за хозяйство у отца — коровы, свиньи, овцы, зерновые, картофель, или клубника, или все вместе.
Но теперь она была преисполнена такого эротического счастья и любви, что хотелось поделиться этим со всеми, и было очень больно думать об Эрленде и Крюмме, поэтому слова вырвались из нее сами собой.
— Так он, значит, педик, — сказал Кристер.
— Да. И у нас такая небольшая разница в возрасте. Он всего на три года старше, поэтому вроде как и не дядя. Почти что брат. У меня никогда не было ни братьев, ни сестер.
— И они с любовником поссорились?
— Да, что-то случилось, и мне это не нравится. Я очень много об этом думаю. Когда я не думаю о тебе, я думаю о них. И это как-то связано.
Она лежала головой на его руке, прислонившись потным затылком к потному плечу, улавливала запах из его подмышки, простыня под ними была влажной, времени — не больше половины двенадцатого, впереди еще длинная ночь. Она приподнялась на локте и отпила вина из бокала на ночном столике, ей пришлось перегнуться через него и он погладил ее грудь.
— Мир полон педиков, — сказал он.
— Ты это к чему?
— Ну, этот Эрленд… твой дядя. Снимет себе нового. Они же это делают на раз, в саунах, в клубах. Такие ребята особенно не мучаются. Джордж Майкл, например, снимал парней у писсуаров. Ты только подумай, миллионер и снимаешь кого-то в туалете! Правда, жизнь у него стала адской! Договор со звукозаписывающей компанией полетел ко всем чертям, так что минет-то влетел ему в копеечку.
