Эльфрида Елинек - Бембиленд. Вавилон.
С таким фотоаппаратом, вообще с аппаратом, с любым беспомощным аппаратом, который мы не должны потерять, дело обстоит так: сначала мы разряжаем валяющийся на земле аппарат, потом регистрируем его, даже если он сломан, да-да, тщательно регистрируем, и многие из этих поврежденных аппаратов содержат в себе, как бы это выразиться, обугленные остатки, ошметки человеческих тел. Признайтесь, вдруг вы и меня хотите превратить в уголь? Нет, вы этого не можете сделать, уж я-то знаю, что бывает, когда обугливают по-настоящему. Знаю также, что бывает, когда обугливают тебя самого, у меня японская малолитражка, купил подержанную, я часто езжу на ней по ночам. Итак, вы поступаете следующим образом: вы направляете аппарат на себя и перед ним снимаете с себя кожу, если, конечно, у вас остается свободной рука. Когда человек еще в себе, в своей шкуре, он самого себя не видит. Поэтому ему нужно иметь фото. Все всегда хотят иметь фото. Потому-то и были изобретены эти сотовые телефончики с картинкой, эти смартфончики. С их помощью можно в любой момент зафиксировать все то, что в следующий миг исчезнет. Человек ищет развлечений! Но чтобы найти их, ему нужно основательно выйти из себя. И использовать свой смартфон, иначе смартфон используют против него самого. Нам понадобится небольшое расстояние, но это как раз и хорошо. Если у кого смартфон переполнится картинками, ему не надо вставлять в аппарат новую пленку, он просто стирает, смывает память и прикладывает палец к губам своих глаз. Мол, ничего и не было. Но то, что отправили в небытие, как раз и было, не так ли, доктор? Тут уж ничем не поможешь. Кроме того, никто так не делает, не говорит тссс! своим глазам. Нельзя же изрезать каждый глаз еще до того, как он поглотит все, что его окружает. Н-да! До этого медицина еще не дошла. Во всяком случае, теперь я знаю, что значит наложить на кого-то руку. Главное, что ты еще что-то видишь. К счастью, мне по крайней мере не пришлось фотографировать самого себя, но все еще впереди, последний раз это делали другие. Танка, Анка, Данка, другие! Всегда найдется человек, желающий что-то запечатлеть. К счастью, я больше ничего не чувствую, я что-то учуял, но у меня это «что-то» отняли, то, что я хотел сохранить в памяти, поверьте. Я бы с удовольствием сам себе стал поперек дороги, наблюдать, но я – лишь объект наблюдения, и это «что-то» едва ли вышло за пределы портянок, которыми обмотали мою кровь, чтобы она не вылетела из меня слишком быстро и не попала в кого-нибудь не того, я бы непременно сохранил в памяти то, что сделали со мной они.
Стоп, вы видите, что на этих фотографиях все же кто-то есть! Моя мечта сбылась. Но теперь я рад, что все это так скучно. Орел тоже не каждый день клевал бы печень, но другой жратвы ему не дают. Я бы хотел, чтобы они сделали это с кем-нибудь другим, я знаю немало болванов, кто заслуживает этого больше, чем я. Вон они встают в очередь, чтобы получить свои посттравматические расстройства, их выдают там как продуктовые пакеты. Вон у того коллеги голени стянуты струбцинами, слава богу, хоть голени сохранились, он говорит, без струбцин он бы то и дело спотыкался о собственные ноги. Лучше уж быть мертвым! Не так ли, господин доктор, не так ли, госпожа Инструкция?! Это ваш этический идеал, тогда у вас было бы меньше работы. Лучше каждый вечер испытывать страх перед сном, чем спать вечным сном! Это моя точка зрения. Теперь я знаю, что значит быть объектом наблюдения, хоть ты и мертв и висишь на перилах моста, разделанный, как скотина на бойне, я хотел сказать, уделанный, персонала тут достаточно, в том числе медицинского, арабы, эти обмотанные тряпками головы, прут отовсюду и заполняют собой все. Если мы их впустим, затопчут даже нас. Это такие массы, о которых вы, честно говоря, не имеете никакого понятия, даже приблизительно не представляя себе их объемы. Если они потеряют тысячу-другую, а то и десять, то даже этого не заметят. Их более чем достаточно. Как, все еще мало? Все говорят об этом ослепленном, но он сам так с собой поступил, потому что трахал свою мать, нет, не делайте этого ни при каких обстоятельствах, об этом даже писать нельзя, не говоря уже о том, чтобы делать, а если все же сделаете, посмотрите на себя, хорошо ли вы получились на фото, хорошо ли все вышло, ну да, этот перевозчик, этот паромщик тоже попал в кадр, он знает эти воды, как свои пять пальцев, посмотрим, что получится, если вас тем временем снимут, нет, не отворачиваться, смотреть сюда! Дело стоит того, смотрите, пока не выкололи себе глаза ледяным шипом, по крайней мере, у вас есть возможность бросить последний взгляд, разок взглянуть все еще можно, последний взгляд, последний раз. А теперь щелкайте! Последний взгляд можно бросить в любой момент, а потом он навсегда застынет. Типичная история. И я тоже навсегда застыну. Опять-таки типичная история. Это такой феномен, когда переживаешь после смерти что-то, что невозможно описать, давайте я вам это сниму, вы сможете разглядывать почаще. До тех пор, пока не поверите. Чтобы испытать такое, вам бы самому позволить доконать себя, отправившись в одиночку за приключениями, это предел того, что можно увидеть и испытать самому, к тому же вы обойдетесь без каких бы то ни было затрат, напротив, вы станете богаче, прежде чем в случае удачи вернетесь к своей даче, чтобы помыться и переодеться, нет, обойдетесь без переодеваний, вам все равно отсюда не выбраться! Зато меня вытащат из собственной шкуры. Правда, вам эти каникулы доставят не так уж много удовольствия, вы подхватите кишечную инфекцию, но в конце концов не все коту масленица. У вас же есть иммунная система! Сколько можно повторять: используйте ее! Используйте по назначению! И что вы имеете в итоге? Две тысячи снимков и довольно неприятную инфекцию. Но тот, кто разглядывает эти снимки, чувствует себя абсолютно беспомощным, он не знает, куда девать руки. Но и на руки найдется управа, найдется тот, кто их отнимет. Вы разглядываете снимок человека, с которого сегодня содрали кожу, извините, это же форменная глупость, и пока вы его разглядываете, я тем временем спрашиваю себя, почему именно беспомощные испытывают такой страх и столь высоко оценивают свой риск оказаться среди жертв? Речь всегда идет о лицах среднего и пожилого возраста, находящихся под медицинским наблюдением, а молодые среди нас, да-да, именно среди нас, те, что должны быть под нашим наблюдением, но всегда из-под него уходят, мы обязаны их беречь, они наше будущее, но им неведомо чувство обреченности, они делают с вами все, да-да, все то, что вы сами хотели бы делать, потому что еще не знают, чем все это кончается. Доктор! Прошу вас!
Вот, к примеру, моя кожа. Она висит лохмотьями и почти полностью содрана. И жировые шишечки слетели с парнишечки. Они расплавились и больше ни на что не годны. Из них ничего не сделаешь. Обратитесь к молодым и отдайте им приказ, они его исполнят! Молодым еще в удовольствие заставлять людей, как собак, бегать на четвереньках, ползать на коленях, да, и лаять им велено, лаять как можно громче, а если не могут, молодые бьют их в морду, селезенку и мошонку. Стариков среди нас, – а они бережно относятся к своим органам, – надо думать, немного осталось, они еще с нами, хотя и не в непосредственной близости, они тоже пытаются отыскать что-то для себя в нашем замечательном вознаграждении, прошу, не отходите пока от наших фотоаппаратов, ведь среди нас есть старики, старики остаются с нами, они ведут себя тише некуда. Если бы я еще мог, я бы поднял вопрос о значении фактора беспомощности этих стариков. Ибо поднять его сами они не могут. Они, как уже сказано, пребывают с нами и нуждаются в том, чтобы мы их защищали, потому и не могут сами подняться. Они раздавлены, размазаны среди нас, но им не стоит падать духом, ведь именно для этого старость и предназначена. Поэтому о старости нужно заботиться в молодости, к счастью, только о собственной. Есть частные пенсионные фонды, да еще один чудак впридачу, тот, что сулит бессмертие после смерти, к сожалению, мы не знаем его в лицо, поэтому вот вам иная, частная версия: кое-кто подначивает бога войны, то есть заходит слишком далеко в своем нежелании выдать Богу тайну своей неуязвимости, потому что ее, этой тайны, у них нет, но Бог им не верит, ну да, но тут гремит гром, в скалу вонзается парочка снарядов, и идеальный солдат, проявлявший чудеса стойкости, обрушивается вместе со своей скалой в реку смерти. Привет, папа, вот и я! Тебе не стоило вновь поднимать из-за этого такой тарарам! Тебе не следовало швыряться своими мозгами, а Тартар уже существовал, эту реку тебе не было нужны создавать заново, она существовала задолго до тебя!
Доктор! Разве вы не слышите сигналы? Они скоро просверлят дырку в вашем паху! They said we will make you wish to die and it will not happen! They stripped me naked. One of them told me he would rape me. He drew a picture of a woman to my back and makes me stand in a shameful position holding my buttocks[22]. И так далее и тому подобное, нет, к сожалению, ничего подобного, и все же: слава богу, что картинки научились быстро перемещаться, иначе они так бы и оставались там, где появились, теперь же они передвигаются по миру быстрее нас, быстрее света, нет, так быстро у них не получится. Поступать так со старым человеком они не решатся, не потому, что он стар, а потому, что на снимке он выглядел бы глупо, вам не кажется? Кто-нибудь вроде меня, в моей собственной, как у Силена, келье, на флейте играю, обо всем забываю, я, пожилой облысевший бюргер! По мне, так уж лучше умереть! А потом в игру вмешается еще и этот Мидас[23], которого мы хотели вывести на сцену только во второй части, но раз уж он появился, пусть остается, и эта задница, пока еще без ушей, спрашивает меня, в чем секрет моего успеха. Она, эта задница, разумеется, думает, что для успеха достаточно уже одного того, что живешь на свете, и в чем-то он прав, но я, тем не менее, втолковываю ему, что успех мимолетен, особенно если не основан на бесконечных тренировках. То есть и не успех вовсе. Самым лучшим было бы никогда не родиться. Второй по значению вариант – как можно скорее умереть. И, наконец, третий – научиться играть на флейте. Аполлон, любой Аполлон сам по себе куда привлекательнее, в таком случае имеет смысл заставить молодого, хорошо сложенного парня мастурбировать в присутствии солдат женского пола, в присутствии дам. Но этот Аполлон не соглашается. Значит, подыщем другого? Да, подыщем другого. Тогда из этой затеи что-нибудь и получится. Аполлон слишком горд для такого дела. А другому мы возьмем и прикажем. Уж его-то стыд не переживет, он сам переживет свой стыд, если понадобится, то и в лагере смерти.
