Юкио МИСИМА - НЕСУЩИЕ КОНИ
В школе, суть которой составляли простота и чистота, бросались в глаза изделия тонкой работы из парчи и яркого шелка — они напоминали водоросли всех оттенков, опутавшие корабельный корпус из светлого дерева.
Подставки для бутылочек с сакэ были сделаны из красной парчи. И кадушка, откуда сейчас Минэ доставала вареный рис для Исао, закутана в одеяло, где по пурпурному полю разбросаны яркие цветы. Было ясно, что Иинума-старший не любил этого увлечения дворцовых служанок, но он не останавливал жену.
— И в воскресенье нет времени. С часу воскресная лекция господина Масуги Кайдо, ученикам не до этого, придется мне пойти все подготовить.
— А сколько придет народу?
— Человек тридцать. Теперь с каждым разом приходит все больше.
В воскресенье школа Сэйкэн была чем-то вроде церкви. Собирались местные жители, глава школы произносил речь, читали лекции об императорских указах, перед тем как разойтись, все хором молились о дальнейшем процветании, кроме того, это был удобный случай для сбора пожертвований. Сегодняшняя лекция Кайдо была посвящена эдикту императора «О снаряжении принца Яматотакэру в поход против восточных варваров». Один отрывок оттуда Исао помнил: «…и еще, в горах — демоны, за городом — соблазнительницы, все, запрудили улицы, перекрыли переулки, многим придется помучиться».
Казалось, это сказано о сегодняшнем мире. Горы наполнены злыми духами, предместья — продажными женщинами.
Минэ, сидя по другую сторону столика, пристально смотрела в лицо своего единственного восемнадцатилетнего сына, который молча опорожнил две чашки риса. Эта линия от энергично двигающихся щек до подбородка… он уже мужчина.
Раздался голос уличного торговца рассадой, и Минэ обернулась в сторону двора, но за живой стеной мрачно растущих под хмурым небом деревьев человека не было видно. В выкриках торговца чувствовалась усталость, при звуках его унылого голоса перед глазами вставали увядшая рассада, утренний, полный улиток дворик.
Минэ неожиданно вспомнилось, как она избавилась от первой беременности. Это заставил ее сделать Иинума, который, посчитав сроки, все-таки не был уверен в том, что ребенок его, а не маркиза.
«Исао совсем не улыбается. Почему это? И шутит редко. В последнее время и со мной говорит нечасто».
Этим он был похож и не похож на своего отца в молодости. В молодом Иинуме каждый ощущал подавляемый дух, а Исао всегда выглядел мрачно. В период взросления он, должно быть, постоянно задыхался, как собака от летней жары.
Так как первая беременность закончилась выкидышем, Минэ боялась вторых родов, но с Исао все обошлось благополучно, и потом начались нелады со здоровьем — женские болезни. Может быть, Иинума думал, что проявляет сочувствие, упрекая жену не за болезни, а за былое поведение, но он стал при случае в спальне более сурово, более обидно, чем раньше, высмеивать жену за ее прошлые отношения с маркизом. Это угнетало Минэ, но вместо того, чтобы худеть, она уныло толстела.
Школа Сэйкэн стала процветать. Шесть лет назад, когда Исао было двенадцать, Минэ завела было шашни с одним из учеников. Когда это обнаружилось, она была жесточайшим образом избита мужем, даже провела несколько дней в больнице.
После этого внешне отношения между супругами стали спокойнее: Минэ потеряла всю свою живость, зато перестала поддаваться сердечным увлечениям, словно лиса, потерявшая хитрость, и Иинума перестал упоминать маркиза. Прошлое было полностью похоронено.
Однако у Исао, должно быть, осталось что-то на сердце от того времени, когда мать лежала в больнице. Конечно, мать с сыном никогда об этом не говорила, но то, что было не высказано, грузом лежало на душе Исао.
Минэ думала, что кто-то наверняка сообщил Исао о ее прошлых ошибках. Ее охватило странное желание, чтобы сам Исао спросил ее об этом: на самом деле что изменится, если сын будет думать, что она совершила что-то, что не подобает совершать матери. Это было сладостное ощущение. Минэ, чувствуя в затылке слабую, словно мелкая лужица, боль, устало наблюдала из-под тяжелых, нависших век за сыном, который продолжал молча с аппетитом есть.
Иинума считал ненужным сообщать сыну, что после событий пятнадцатого мая материальное положение семьи внезапно улучшилось. Он также не посвящал сына в дела управления школой. Иинума говорил, что совершеннолетнему сыну он откроет то, что следует открыть, однако Минэ, когда семья стала процветать, увеличила сумму денег на карманные расходы, которые она втайне от мужа давала сыну.
— Отцу не говори, — Минэ под столиком протянула поевшему Исао бумажку в пять иен, которая была спрятана у нее за поясом.
Исао только сейчас слегка улыбнулся и поблагодарил. И сразу же спрятал бумажку за пазуху кимоно. Словно пожалел об улыбке.
Школа Сэйкэн, которая находилась в глубине квартала Хонгонисиката, была приобретена десять лет назад, раньше этим местом владел известный художник, писавший в европейской манере; стоявшее отдельно здание мастерской переделали в молельню и зал для собраний, в части главного здания, которая была отведена ученикам художника, поселили учеников школы, вырытый на заднем дворе пруд пока оставили, но впоследствии собирались отвести эту территорию под фехтовальный зал, а до тех пор тренировки в боевых искусствах временно проводили в зале для собраний. Однако пол в зале плохо пружинил, и Исао не любил там тренироваться.
Чтобы не делать различий между Исао и другими учениками, его заставляли каждое утро перед уходом в школу вместе со всеми заниматься уборкой, однако Иинума внимательно следил за тем, чтобы сын не вел себя с остальными учениками как с равными и особенно не сближался с ними. Ученики в школе были приучены раскрывать душу скорее главе школы, а не его жене или сыну.
И все-таки Исао подружился с Савой, который дольше всех пробыл в школе. Это был на удивление несуразный сорокалетний мужчина, оставивший в родных местах жену и детей. Толстый, смешной, он в свободное время обычно читал журналы с рассказами. Раз в неделю он отправлялся к императорскому дворцу и простирался перед ним на земле. Он говорил, что всегда, в любой момент должен быть готов выполнить поручение, каждый день усиленно стирал и мылся, но как-то на пари с учениками съел рис, посыпанный порошком от насекомых. Однако с ним ничего не случилось. По словам наставника, он вечно нес всякую околесицу, не давая собеседнику сказать слово, его постоянно ругали, но когда он молчал, равных ему не было.
Исао оставил мать, которая принялась убирать после еды, и отправился по переходу в зал. На возвышении в центре зала были створки из светлого дерева, как в храме, над ними занавеска скрывала портреты их высочеств императора и императрицы, Исао у входа в зал отвесил в сторону портретов почтительный поклон.
Иинума, дававший указания ученикам, издалека заметил этот поклон.
Ему казалось, что сын слишком надолго застывает в поклоне.
И во время церемоний, проходивших каждый месяц в храмах Мэйдзи-дзингу[40] и Ясукуни-дзиндзя,[41] сын молился дольше остальных. Отцу он ничего не открывал. Когда-то давно Иинума сам каждое утро ходил в молельню в усадьбе маркиза Мацугаэ и молился там, переполненный гневом и яростью. По сравнению с ним тогдашним у Исао прекрасное положение, ему нечего проклинать мир и обидчиков.
Исао смотрел, как большое, светлое окно в потолке бывшей мастерской, налепив на стекло хмурое небо, пропускает на расставляющих стулья учеников мутный, словно вода в цистерне, свет.
Стулья и скамейки уже стояли ровно в ряд, и только Сава, как всегда с голой жирной грудью, занимался ненужной работой — переставлял их снова, осматривал и опять принимался двигать.
Классный наставник его не трогал только потому, что был занят: Иинума давал сверху указания, брал с желобка доски один за другим мелки и важно их осматривал.
Принесенный учениками стол вместо кафедры покрыли скатертью и поставили на него миниатюрную сосну в горшке. Зеленовато-голубой фарфор горшка вдруг вспыхнул лазурью, и сосна словно ожила, засверкала иголками: это на нее попал свет из окна в потолке.
— А ты что стоишь? Скорее за дело, — окликнул Иинума сына, обернувшись с возвышения.
На лекцию об императорских указах пришли и товарищи Исао — Идзуцу и Сагара, потом Исао повел их к себе в комнату.
— Покажи, — попросил щупленький Сагара, поправляя указательным пальцем слишком большие очки и поводя носом, словно любопытный зверек.
— Подожди. Сегодня я при деньгах. Потом угощу вас, — легко поддразнивал Исао. У юношей горели глаза. Казалось, вот-вот что-то произойдет.
Прислушиваясь к удаляющимся шагам матери, которая принесла им фрукты и чай, Исао открыл запертый на ключ ящик письменного стола. Достал оттуда сложенную карту и расстелил ее на полу. На карте чернильным карандашом были закрашены несколько мест в центральной части Токио.
