Алексей Слаповский - Оно
Не имея обыкновения предварительно звонить, Александра однажды пришла тогда, когда у Валько гостила Люся.
Валько, открыв дверь, быстро и тихо сказало:
— Только без фокусов!
И познакомило их:
— Саша, работает со мной. Люся... — и запнулось, потому что до этого не было случая представлять кому-то Люсю. И уже готово было сказать что-то вроде «моя боевая подруга» (комсомольские шуточки) или обтекаемо: «лучшая девушка из всех, кого я знаю», но Люся, улыбнувшись, опередила:
— Невеста я, невеста. Стесняешься этого слова? Или это не так?
— Так, конечно, — сказало Валько, обнимая ее за плечи и напоминая Александре взглядом свою просьбу — чтоб без фокусов.
Все это настроило Александру на веселый лад. Без фокусов так без фокусов, но стесняться она тоже не желала: поставила на стол принесенные три бутылки портвейна «Анапа» с косыми и надорванными этикетками, будто в бою добытые (а, возможно, и так, в бою, в очереди), банку солянки (вещь ужасающего вкуса и еще более ужасающего запаха, но Александра любила: «кисловато-тухловатая, как наша жизнь!»), бросила пачку любимых своих сигарет «Астра», одну вытянула и тут же задымила и стала рассказывать о том, как борется со старухами-соседками, сестрами, имеющими на двоих двенадцать кошек, не считая десятка приходящих, которых они подкармливают. Александра не раз предупреждала старух, что потравит эту ораву, от которой в подъезде ни пройти, ни продохнуть, старухи игнорировали, пришлось взять у знакомой из санэпидемстанции крысиной отравы и подсыпать-таки кошечкам! Так выжили, заразы! Одна только околела, она и до того больная была, а остальным — хоть бы хны!
Люся была удивлена до крайности и, наверное, не могла понять, что, кроме работы, связывает Валько и Александру, да и как держат на такой работе таких разбитных девиц.
— За знакомство! — Александра успела, рассказывая, разлить вино, ловко открыть банку (приставив к краю стола и ударив кулаком о крышку), и вот подняла свой стакан, желая чокнуться.
— Извините, я такого не пью, — вежливо сказала Люся.
— Да? А какого ты пьешь? — поинтересовалась Александра.
— Ладно тебе! — сказало ей Валько. — В самом деле, эту гадость пить — себе дороже.
— Обычно ты все-таки пьешь, — уточнила Александра.
— Не преувеличивай. Бывает, конечно. В конце концов, я обязан знать, что пьют люди, — объяснило Валько Люсе.
У Люси был такой вид, будто она узнала о своем возлюбленном что-то запретное и гадкое — да еще и от посторонней девушки странного вида, которая, к тому же, слишком уж свойски ведет себя здесь. Но то, что Валько явно старался оправдаться перед Люсей, немного примирило ее с ситуацией. И довод Валько о необходимости единения с народом посредством питья портвейна был почти убедительным. Люся решила показать, что она эту идею понимает и даже поддерживает. Подняла стакан, отпила глоток — и ее всю передернуло.
— Закуси! — Александра протянула свою ей вилку с капустой.
— Нет, спасибо.
— А, извини, — догадалась Александра. — Достала из ящика кухонного стола другую вилку, подцепила капусты: — На, держи.
Люся взяла вилку, прикоснулась губами к народному лакомству — и тут ее всерьез замутило. Она бросила вилку на стол. Она встала.
— Послушайте! — гневно и строго сказала она Александре. — Во-первых, мы не на «ты»! И вообще, как вы себя тут ведете?
— А как? — испугалась Александра. — Опять чё-то не то, да? Валь, я тя скоко раз просила, ё, ты мне знаки давай, что ли! Или ногой под столом ухерачь, вроде того: Сашка, зарываешься! И я пойму! Я понятливая девушка! Не обижайтесь, Люся! Вам не идет! Вы вон какая нежная: губки бантиком, попка дыньками, талия — как у Дюймовочки, с такими данными только жить и радоваться!
Валько поняло, что придется поступить серьезно.
— Иди к черту! — гаркнуло оно на Александру. — Ты чего тут изображаешь, дура? Ты пьяная, что ли, уже пришла? Катись отсюда, я сказал!
Люся смотрела на него с ужасом. Никогда она не видела и не слышала, чтобы Валько, интеллигентный и деликатный, так на кого-то орал. При этом Валько рассчитывало, что Люся оценит его готовность пожертвовать Александрой ради нее, но Люся увидела другое: так кричат лишь на людей близких; с нею он всегда был тих и вежлив, и ей это нравилось, но, может, зря нравилось: очень горячо, хоть и гневно, у него получилось, а эта гадина ничуть не обижена. Напротив, улыбается во весь рот, будто ее похвалили.
— Ясно, — сказала Люся. — Ясно. До свидания.
— Что тебе ясно?
Валько пошло за нею, говорило, что Александра на самом деле не такая, хотя все-таки дура, оборачивалось, ругало Александру... Ничего не помогло, Люся вышла, еле сдерживая слезы.
Валько вернулось в кухню, выпило полный стакан.
— Сучка, — сказало оно. — Зачем тебе это надо?
— Сучок, — поправила Александра. — Я взревновал. Я влюбился в нее с первого взгляда. Какая попка в самом деле! А грудка — ммм!
— Перестань! Урод!
— Конечно! — согласилась Александра. — И ты урод! Мы оба уроды! Только я не пытаюсь из себя изобразить, что я не урод, а ты пытаешься! Невесту себе завел, как нормальный! На что ты надеешься? Что ты ей наплел? Зачем ты ей голову морочишь? А-а-а, чтобы было все прилично? Чтобы другие тебя считали нормальным: есть девушка, как у любого молодого человека! Не получится! Рано или поздно все узнают! — Александра все больше распалялась, начала кричать, путаясь и говоря о себе то в мужском роде, то в женском. — Я вот в седьмом классе написала одной девочке безо всякой задней мысли: «Ты мне нравишься, давай дружить!» Я тогда даже не чувствовал до конца, что со мной что-то не то, просто дружбу предлагала, просто дружбу, почему нет?! Я ей написала, только ей, а она показала всем девчонкам! Они смеяться стали! Они на меня напали в туалете и стали издеваться, вымазали всю и... А я одной по роже, другой... По носу кулаком попала, кровь пошла... Они пацанам пожаловались, те меня поймали и за школой... Они меня как своего били! — выкрикнула Александра. — Они меня как парня били, кулаками под дых, в живот, вот сюда, они кричали: «Уродина!» — и не за то били, что поняли, что я не тот, то есть не та, кто есть, а за то, что некрасивая, некрасивых ненавидят, ты это знаешь? Ты хоть красивый. То есть красивая. То есть краси-во-е. Но все равно — тебе хуже! Я хоть знаю, чего хочу, а ты — ничего не хочешь! Ведь так? Так?
— Ну, так, — сказало Валько. — И что теперь — не жить?
— Жить! Но врать не надо! Не надо корчить из себя не того, кто ты не есть, то есть... Ну, понимаешь... Извини... Просто... Тяжело, понимаешь?
— Понимаю.
— Что ты понимаешь? — Александра, успокоившаяся было, вновь завелась. — Что ты понимаешь, что ты можешь понимать? Пенек с глазами! А я вот — живой человек! Но ты скажи, как это получается? Вот вырастают деревья. Одно дуб, другое береза, все нормально. Или животные — одна кошка, другая собака. Тоже нормально. При этом все кошки похожи. Ну, цвет там и так далее, но похожи. А за что люди такие разные?
— То есть?
— Почему одна рождается красавицей, глазки голубые, волосики пышные, фигурка, ножки, все у нее есть, а другая — без слез не взглянешь? За что, почему? Я, знаешь, иногда по улице иду, увижу красивую девушку — и за ней. Не потому, что я ее хочу, я просто — завидую. До тоски, до слюны. Я ее просто убить готова! За что она такая красивая, а я нет? Я иногда в ванной лежу, смотрю на себя и думаю: если бы я была красивая, как бы я сейчас себя любила, как бы я себя гладила, как бы я любовалась... Везет им, заразам! За что? Ни за что, даром... Я лет с восьми поняла, что уродина, но надеялась — буду лучше. А потом поняла — не буду, наоборот, только хуже. Но я же люблю все красивое, понимаешь? Я обожаю все красивое! У меня с детства вкус, я понимаю, когда красиво. Теперь представь: человек обожает, когда все красиво, а сам — урод. Это — как?
— Бывает, — сказало Валько. — Художник такой был — Тулуз-Лотрек. Карлик, уродец. Рисовал танцовщиц, женщин вообще. — Валько не уточнил, каких женщин вообще рисовал талантливый и несчастный француз, завсегдатай публичных заведений. — То есть ему это не мешало любить красоту.
— А мне мешает! Я не художница!
Александра вдруг рассмеялась.
— Ты чего?
— Да вспомнила свою мечту. В пятом или шестом классе я мечтала попасть под машину. Так, чтобы мне все лицо переехали. Ну, и всю вообще чтобы переломало. И мне бы сделали операцию. И после операции оказалось бы, что у меня совсем другое лицо. Один-два шрамчика, но зато красивое. И тело красивое. Такой вот идиотизм... Нет, правда, но почему? Человек только рождается — и уже такое неравенство? Почему?
— Успокойся, — сказало Валько. — По моим наблюдениям, все находят себе пару. Всех кто-то любит. А я вот...
— Да что ты? Сам же сказал — никого не хочешь! А я-то хочу! Но при этом не собираюсь искать себе в пару тоже урода! Я красавца хочу! То есть хотела. Теперь хочу красавицу. Самую лучшую. Самую стройную.
