Вячеслав Бондаренко - Взорвать «Аврору»
– Эту телеграмму отправил сегодня со станции Ленинка в Ленинград матерый белогвардеец Сабуров, – медленно произнес Захаров. – А эту – из Ленинграда в Ригу человек, который должен был ее получить…
Карпов осторожно взял в руки телеграфный бланк и прочел текст: «Володя не приехал зпт вероятно зпт раздумал тчк Сазонов».
Кабинет начальника линейного отдела ОГПУ был пуст. За окнами давно уже смерклось. И только радиотарелка по-прежнему громким и радостным голосом продолжала свою бесконечную погудку:
– Считанные часы остались до праздничной даты – Десятой годовщины Октября! Скоро от перрона московского вокзала отойдет курьерский поезд, в котором отправятся в Ленинград вожди нашей страны, товарищи Сталин и Ворошилов. Завтра на крейсере «Аврора» взовьется Краснознаменный флаг…
Дверь кабинета приоткрылась. Убедившись в том, что он пуст, коротавший время во внеочередном наряде Коробчук зашел внутрь и выключил радио. Потом направился к двери, но, уже взявшись было за ручку, застыл в нерешительности.
После минутного колебания он быстро выглянул в коридор, закрыл дверь изнутри, подошел к столу и снял телефонную трубку.
– Алё… алё… Междугородная? Гражданочка, дайте Ленинград, облуправление ОГПУ. Если можно, начальника. Нельзя? Ну тогда кого можно. Дежурного? Давайте дежурного…
Вдоль пустого перрона московского Октябрьского вокзала вытянулся недлинный пассажирский состав. Раздавалось негромкое пыхтенье паровоза.
У одного из вагонов было выстроено подразделение ГПУшников – человек пятьдесят. Перед ними стоял рослый начальник охраны с тремя шпалами в петлицах. Это был постаревший на двадцать лет Павел Щербатов – убийца отца Владимира Сабурова.
– Все вы знаете, товарищи, – сумрачно и угрожающе, как и положено человеку на его должности, говорил он подчиненным, – какой сейчас сложный международный момент. Наша страна находится в кольце врагов. Английская буржуазия в открытую разорвала с нами дипотношения, а ее пособники – буржуазия Прибалтики, Польши, Финляндии и других стран – активно забрасывают к нам своих диверсантов. Думаю, излишне напоминать вам, что смотреть нужно в оба. И еще. Активизировался в нашей стране и внутренний враг. Это сторонники бывшего члена Политбюро Троцкого. Не исключено, что в Ленинграде мы столкнемся с разными провокационными выходками с их стороны. Выходки эти нужно пресекать немедленно и решительно. Ясно?
– Так точно, – слитно, хором отозвался строй.
Щербатов еще раз обвел подчиненных тяжелым взглядом из-под нависших бровей и бросил:
– Разойтись по вагонам.
Карпов продолжал хмуро вертеть в руках смятые бланки телеграмм. А глаза Захарова, сидевшего на стуле напротив, возбужденно блестели.
– Я думаю, товарищ, что здесь имеет место быть огромный, колоссальный заговор! – говорил он. – Кто в нем еще, кроме моего прямого начальника Лепковского, я не знаю, но цепочка налицо. Сабуров переходит границу – в Ленинграде у него связник, некто Сазонов – у Сазонова есть связь с Ригой, а покрывает все это дело Лепковский, а может, и кто повыше! Это же…
Захаров внезапно осекся под пристальным взглядом Карпова.
– Кто повыше? – тихо переспросил тот.
– Вот вы и разберитесь! – махнул рукой Захаров. – Это же уже ваше, так сказать…
Его фразу оборвал резкий звонок телефона. Карпов хмуро взял трубку.
– Алло, – он узнал голос дежурного и взял карандаш. – Да, записываю… Ага, значит, нападение было, но нападавший скрылся? Да, записал. Что еще? Сигнал?.. Какой сигнал?..
С минуту он внимательно слушал дежурного, потом сказал «Понял тебя, спасибо», положил трубку и взглянул на Захарова пристально.
– Интересное кино получается, товарищ Захаров, – медленно произнес Карпов, вставая. – Вернее, господин Захаров…
– В каком смысле? – обескураженно переспросил чекист.
Вместо ответа Карпов обошел стол и резким ударом сбил Захарова со стула на пол.
– А вот в таком.
Через десять минут двое ГПУшников под руки вволокли избитого в кровь Захарова в одиночную камеру. Карпов, тяжело дыша, вытер распухшие кулаки, сплюнул на пол.
– Чем скорее ты сознаешься, сволочь, тем легче тебе будет встречать смерть, – выговорил он и с грохотом захлопнул стальную дверь.
Захаров с трудом, опираясь на руки, приподнялся на каменном полу. Было так тихо, что он услышал, как капает с лица кровь – его собственная кровь.
И тогда он бросился на стальную дверь, барабаня в нее кулаками:
– Выпусти-и-и-и!!!
Сколько раз он слышал такие крики и пропускал их мимо ушей…
Хозяин рижской квартиры, которую снимали Сабуровы, очень удивился, увидев на пороге подтянутого, сухощавого мужчину в форменной одежде водителя такси.
– Я очень извиняюсь, но сюда таксомотор не вызывали, – сказал он, сумев даже в латышскую фразу внести неистребимый одесский акцент.
– Сабурову Софью Петровну можно видеть? – сухо спросил таксист по-русски.
– Ах, вы до Софьи Петровны? – обрадованно перешел на русский хозяин. – Пожалуйста.
Мать Владимира лежала в постели с книгой в руках. Она взглянула на таксиста удивленно и встревоженно.
– Добрый день, Софья Петровна, – поклонился тот. – Я – полковник Павел Дмитриевич Шептицкий. Честь имею, – он щелкнул каблуками сапог.
– Постойте… я догадываюсь, – прищурилась женщина. – Вы – прежний командир Володи?
– Так точно. Командовал ротой, в которой служил ваш сын, потом был начштаба полка.
– И вы, наверное, принесли мне деньги? – усмехнулась Сабурова.
Полковник тоже усмехнулся в ответ, полез в карман куртки.
– Вы правы, мадам. Здесь необходимая сумма для того, чтобы расплатиться за вашу квартиру. Кроме того, вам нужны лекарства.
Он вынул плотную пачку двадцатилатовых купюр. Но Сабурова не брала их. Возникла неловкая пауза – гость стоял, протягивая деньги больной, но та даже не смотрела на них.
– Скажите, зачем вы послали моего сына на смерть? – внезапно очень отчетливо проговорила Софья Петровна.
Полковник вздрогнул.
– Виноват?..
– Зачем вы послали его на смерть?
Шептицкий попробовал улыбнуться.
– Софья Петровна, вы заблуждаетесь. Владимир отбыл в командировку в Эстонию, налаживать связи с нашими союзниками. Он член Балтийской Военной Лиги, и…
– Он тоже мне так написал в записке, которую оставил на столе, – перебила Софья Петровна. – Но если бы он уезжал в простую командировку, он попрощался бы со мной, глядя мне в глаза… Он никогда мне не лгал. Не смог солгать и сейчас. Куда вы послали моего сына? Отвечайте! В Совдепию?
Полковник молчал, опустив руку с деньгами. Брови Софьи Петровны горестно надломились.
– Я знала… я чувствовала это…
Она начала подниматься на постели.
– Ради чего вы все это делаете, полковник? Ради удовольствия тех, кто предал Россию десять лет назад? Как и тогда – чтобы Европе было приятно? Чтобы на старости лет дачка в Юрмале и счет в Швейцарии, да?..
– Мадам… – кашлянул полковник.
– Заберите эти деньги себе. Вы же так любите деньги, верно ведь?
Шептицкий молча положил пачку латов на стол.
– Я не хотел расстраивать вас, Софья Петровна, но сын ваш, по-видимому, оказался предателем, – сухо проговорил он. – Да, он действительно в Совдепии, вы правы… Но лучше бы мы его туда не посылали. Всего хорошего.
Он склонил голову и вышел. Софья Петровна смотрела на закрывшуюся за ним дверь расширенными от ужаса глазами.
Извозчик остановился у ограды Летнего сада. Владимир выпрыгнул на панель, протянул извозчику смятую зеленую трешку.
– Держи, отец. Будь здоров.
– Благодарствуйте, гражданин-товарищ-барин, – отозвался извозчик. – Н-но, пошла, родимая…
Набережная была пустынной. Да и река не напоминала саму себя. Где синие «финляндские» и зеленые «шитовские» пароходики, лайбы с салакой, тупорылые ладожские барки?.. А деревянные кафе-«поплавки», которые всегда стояли здесь, у Летнего сада?.. С Невы дул холодный, пронизывающий вечерний ветер. На другой стороне реки загорались огни в окнах домов. Владимир поднял ворот, вынул портсигар, вглядываясь в сильно уменьшенную расстоянием «Аврору».
Пассажирский вагон третьего класса был забит под завязку. Люди стояли вплотную друг к другу в коридоре, тамбурах, проходах между полками купе. Слышались мужская ругань и женский визг, где-то отчаянно, на одной ноте плакал ребенок. Когда отправится поезд, никто не знал. Какие тут расписания, в 1918-м? Слава Богу, что удалось сесть…
Владимир мог считать себя счастливчиком – соседи притиснули его к вагонному окну в коридоре. Ему было видно низенькое кирпичное здание станции, остатки взорванной водокачки, серый бронеавтомобиль, возле которого ругались двое красных – пулеметчик и водитель, оба в черных шведских кожанках бронеотрядников.
– Прощаетесь? – раздался где-то рядом приятный мужской голос. Владимир попытался оглянуться, но это у него не вышло – настолько плотно стояли рядом чужие люди. Определил только, что говорил сосед слева, также стиснутый другими.
