Тара Сивек - Присматривай за мной (ЛП)
Я ни слова ему не говорю в ответ. Я не могу говорить, я не могу дышать. Все вокруг размыто, я понимаю, что я отвернулась от него и бегу по коридору. По щекам струятся слезы.
Он выкрикивает мое имя, я пробегаю мимо лифта. Я не поворачиваюсь и не отвечаю ему.
Единственная мысль, которая проносится в голове, все это было ложью. Все между нами, каждое слово... все это было ложью.
Глава 16
Не ведись
— Иногда люди будут тебя огорчать. Это жизнь, Эддисон. Важно, как ты будешь к этому относиться, — объясняет доктор Томпсон.
Запах грецких орехов наполняет комнату, я смотрю, как доктор Томпсон подносит чашку кофе к губам и делает глоток. Раньше мне нравился запах грецкого ореха. Моя мама покупала свежие ядра грецкого ореха и молола их сама каждое утро.
— Очевидно, я не знаю, как с этим справиться. Я так привыкла, что люди меня подводят, что у меня выработался иммунитет к таким вещам. Я ожидаю этого, это случается. Затем я просто живу дальше и больше никогда не собираюсь с ними иметь ничего общего.
Доктор Томпсон ставит на стол свою кружку и складывает руки на колени.
— Никто не идеален. Люди ошибаются. Просто потому что они причиняют тебе боль не значит, что они прекращают любить тебя или заботиться о тебе. Существует множество причин, почему люди делают в жизни тот или иной выбор. Если ты не будешь разрешать им снова приблизиться к тебе или будешь отвечать тем же, то в итоге ты останешься одна. Я не хочу, чтобы ты осталась одна, Эддисон. Ты заслуживаешь того, чтобы тебя окружали люди, которые тебя любят и разделяют твои сокровенные интересы. Раньше ты умела разглядеть в людях хорошее. Я хочу, чтобы ты снова стала такой. Я хочу снова увидеть тебя счастливой. Моя работа не закончится, пока ты, наконец, не станешь счастливой.
Доктор Томпсон не знала меня в то время. Когда я была окружена людьми, которые меня любят. Когда у меня не было других забот, кроме как веселиться и быть молодой. Но она права. Я всегда различала в людях хорошее. Даже если они в какой-то степени меня разочаровывали, я все равно могла найти в них качества и все равно хотела находиться рядом с ними. Я легко прощала, я прощала быстро. На сердце не оставалось никаких шрамов. Я хочу вернуть ту девушку. Мне кажется, что она в недосягаемости. Я чувствую, что балансирую на краю: застрять в печали и депрессии или продолжать жить и позволить себе быть счастливой. Одно сильное дуновение ветра могло уронить меня в любое из направлений. Прямо сейчас создается ощущение, что мое будущее счастье зависит от того, в какую сторону дует ветер.
Когда я добираюсь до дома Зэндера, я не стучу в дверь. Пару недель назад он показал мне, где хранятся запасные ключи. Я поднимаю коврик у двери и подбираю с пола ключ. Я вставляю его в замок и открываю дверь.
Странно находиться в его доме без него. Хотя он на работе, его присутствие чувствуется во всем. Куда бы я ни повернулась, в какую бы комнату ни зашла, я могу видеть его, чувствовать его, слышать его... Он везде. И первый раз за время нашего знакомства меня это злит. Я больше не хочу, чтобы он заполнял мою жизнь. Я не хочу видеть его во всем, куда бы я ни посмотрела. Не хочу, чтобы каждая часть дома напоминала о том, как мы были вдвоем. Мне пришлось сдерживаться изо всех сил, чтобы не смести с кухонного стола его почту, не снести со стен фотографии его семьи в рамках или не разбить его лампу о стену. Я хочу сломать его, как он сломал меня. Но вещи в доме — всего лишь вещи. Сломав их, я не сломаю его. Они не поцарапают ни его сердце, ни его душу. Эти вещи можно заменить, если их разобьют. У тебя есть только одно сердце и одна душа. Что, черт возьми, с ними делать, если их разрушили?
Я игнорирую счастливые воспоминания о том, как мы, обнявшись, смотрели кино на его диване. Вместо этого я думаю о плохом: о его предательстве и лжи. Я думаю о том, как за какие-то короткие шесть недель мне стало комфортно рядом с ним, и о том, что мы встречались раньше. Я думаю о том, как я боялась рассказать ему о случившемся год назад на кладбище; как я не хотела, чтобы он стал смотреть на меня о другому. Это просто шутка. Я больше всего боялась того, о чем он знал. Он знал обо мне все и не сказал ни слова.
Я захожу в его комнату и не могу смотреть на кровать. Я отказываюсь вспоминать, каково это, ощущать его в его объятиях и близко к его телу. Я не позволяю себе думать о словах любви, которые он шептал мне, и которые были ложью.
Я даже не знаю, что я делаю в его комнате. Я не знаю, что я ищу, или что я надеюсь найти, но мне нужно что-то сделать. Мне нужны ответы. Они мне нужны прямо сейчас. Я начинаю вытаскивать его вещи из комода, скидываю их на пол в огромную кучу. Когда я не нахожу ничего в ящиках комода, я перехожу в кладовку. Затем смотрю под кроватью и заглядываю в каждую тумбочку. Я вытаскиваю все содержимое комнаты на пол. Когда я не нахожу ничего, что бы связывало его со мной или мамой, я забираюсь в центр его одежды, обуви, спортивного инвентаря, старых учебников и фотоальбомов. Я очевидно пересмотрела кино. Я прочитала слишком много историй, где мрачный незнакомец заполняет комнату секретными фото и записками, которые доказывают его предательство. Неужели я на самом деле надеялась найти коробку с черно-белыми фотографиями, снятыми на телефон? Я прижимаю колени к груди, медленно раскачиваясь вперед и назад.
Я не знаю, как долго я сижу среди его вещей и смотрю в пустоту, но вскоре я слышу его голос за моей спиной.
— Если ты хотела немного прибраться, у меня есть немного грязной одежды в прачечной комнате, — нервно хихикает Зэндер, стоя в дверном проеме.
Я не поворачиваюсь к нему и не двигаюсь с места. По его смешку я понимаю, что он знает, почему я здесь. Его друг на работе, вероятно, рассказал ему о том, что случилось. Меня затошнило при мысли о том, что какой-то незнакомец знал больше о моей жизни, чем я. И что Зэндер доверился ему вместо меня.
— Как?
Я говорю ему только одно слово. Но этого слова достаточно. Он точно знает, о чем я спрашиваю. И он, вероятно, по своей комнате понял, что если он не скажет наконец мне правду, разрушения в его доме на этом не закончатся. Меня никогда не наполняло столько злости и боли. Мне должно быть стыдно за то, что я вела себя как ребенок и навела бардак, но мне не стыдно.
— Я был ее специалистом по химиотерапии, когда ей поставили диагноз. Я был первым, кто поставил ей диагноз лейкемии. И за те два года, пока она была больна, случалось так, что я все время был на дежурстве, когда она приходила на прием. Я начал забирать ее из приемной и приводить ее на обследования сам, вместо медсестры. У нас было много времени на разговоры.
Я закрыла глаза и подумала о том, сколько раз мама ходила на МРТ или рентген и иные обследования. И до меня дошло, что у нее было много времени на разговоры с ним, много времени, чтобы поговорить о ее жизни и единственной дочери.
— Она попросила тебя преследовать меня после ее смерти, или ты придумал это сам? — злобно спросила я, поднимаясь с пола, чтобы посмотреть ему в лицо. Я хочу видеть его лицо. Я хочу наблюдать и понять, если он в этот раз соврет.
— Я не преследовал тебя, Эддисон. Я присматривал за тобой, чтобы убедиться, что ты в порядке.
Я издаю непривлекательное фырканье и закатываю глаза.
— Оу, простите, это новый термин, который обозначает следить за кем-то, знать все о нем и потом заставить влюбиться? Мой промах, — с сарказмом говорю я.
Он сокращает дистанцию между нами и протягивает ко мне руку. Я быстро отступаю на шаг назад. Я не хочу, чтобы он касался меня. Его лицо омрачается, когда я продолжаю отходить, пока не врезаюсь в стену напротив.
— Мне жаль, Эддисон. Мне очень жаль. Я собирался тебе сказать. Клянусь Богом, меня убивал тот факт, что мне пришлось это скрывать. Я знал, что если скажу слишком рано, то ты уйдешь. Я не хотел потерять тебя. Я люблю тебя. Пожалуйста, ты должна мне поверить, — умоляет он.
— Ты не любишь меня. Все было ложью. Ты все знал обо мне, все это время. Все это время я думала, что это реально, но нет. Тебе просто было меня жаль, — всхлипывая, говорю ему.
Я не хочу плакать перед ним. Я не хочу говорить, что просто находиться с ним в одной комнате терзает мое сердце, которое держится на тонких ниточках.
— Это никогда не было ложью и мне никогда не было тебя жаль. Я беспокоился о тебе и хотел, чтобы ты была счастлива. С первого взгляда, когда я увидел тебя в больнице, я знал, что хочу узнать тебя получше. Это было неправильно, и я знал, что это неправильно, но не мог ничего с этим поделать. Ты была такой красивой и такой сильной. Каждый раз, когда ей сообщали плохие новости, ты стойко выносила их за нее. Я видел, как взрослые мужчины ломались перед своими семьями и целой бригадой врачей, но ты высоко держала голову и давала своей маме силы и храбрость для борьбы, — говорит он мне, напоминая мне каждый раз, когда мне хотелось выбежать из больницы, орать во все горло от несправедливости происходящего. Но я ни разу так не сделала. Я никогда не хотела, чтобы она видела, как я боялась ее потерять.
